Лестница - Житинский Александр Николаевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/33
• Следующая

— Не обращай внимания, Наденька! — шепнул Пирошников.

— Пускай говорит, — ответила Наденька, которую, казалось, вполне успокоили последние слова Пирошникова, так что теперь она смотрела на него мягко, а тирады соседки облетали ее стороною, не задевая.

— И скажу! Не прикидывайся мадонной с младенцем, милая, эта роль тебе не подходит! Кстати, расскажи своему рыцарю, как ты прижила ребеночка. Ему будет интересно.

Наденька лишь на секунду отвела глаза от Пирошникова, но даже это последнее замечание Ларисы Павловны не вывело ее из равновесия. Видимо, Наденька уже решилась в душе на что-то, и теперь никакие Ларисы Павловны не могли ей повредить. Слава Богу, она безошибочно и вовремя почувствовала перелом, произошедший в Пирошникове, — может быть, раньше, чем он его заметил.

Что же касается других участников кухонной битвы, то бабка Нюра лишь забилась поглубже в свой угол, а дядя Миша, напротив, совершенно ошеломленный заявлением соседки о каком-то ребеночке, сжал кулаки и, растопырив руки, как боксер, зарычал:

— Ты что, с ума спятила? Что ты такое несешь?

— Говорю, значит, знаю! — парировала Лариса Павловна, отмеряя положенную дядюшке порцию убийственного взгляда, под которым дядя Миша сник и, почуяв, что соседка действительно не с потолка взяла свое чудовищное утверждение, горестно махнул рукою и пошел к выходу.

Пирошников же, подошедший к Наденьке, положил руки ей на плечи и проговорил:

— Наденька, ну пойдем же отсюда, здесь нельзя больше… — и что-то еще такое, что должно было показаться Ларисе Павловне и наивным, и смешным, и жалким.

Почему как-то всегда получается, что человек, вдруг и внезапно открывающий на наших глазах душу, в особенности если при этом он бормочет Бог знает что — а именно так чаще всего и бывает, — такой человек вызывает у окружающих в лучшем случае чувство неловкости, когда хочется глаза спрятать от смущения за него, такого неумелого и беззащитного; а у людей черствых, знающих, по их собственному выражению, толк в жизни, такие сцены вызывают усмешку и ощущение своего превосходства?

Итак, скандал уже прошел высшую точку, стороны определили свое отношение друг к другу, козыри были выложены. Лариса Павловна победила ввиду явного преимущества. Последним всплеском бури стало явление Наташи, которая вернулась в кухню с сухими, но несколько покрасневшими от недавних слез глазами и с видом донельзя решительным. Как видно, она совсем недавно кусала губы, чтобы остановить рыдания, потому что на бледном ее лице лишь они и были заметны. Наташа вступила в кухню и, как говорят, с места в карьер, голосом, вот-вот готовым сорваться, неровным каким-то и нервным, произнесла губительные слова, которые столь часто произносятся в самых разных ситуациях, но, видит Бог, не в такой.

— Володя, я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю!

Она вновь закусила губу, которая уже было запрыгала, как мячик, и, круто повернувшись на каблуках, исчезла, оставив присутствовавших в кухне осмысливать ее слова. Затем все услышали, как хлопнула за Наташей входная дверь.

У Пирошникова признание вызвало лишь соболезнующую гримасу, которой, по счастью, Наташа уже не видела, а Наденька, испуганно взглянув на Владимира, отстранилась и отступила на шаг. Удивительно, что соседка никак не прокомментировала Наташиных слов, а лишь пожала плечами и выплыла из кухни, как дредноут. Покачиваясь на волнах, как маленькие шлюпки, потянулись следом Пирошников с Наденькой. Наступил штиль.

Напомним, что дело шло к субботнему вечеру, собственно, он уже наступил, поскольку в декабре вечер начинается утром, сразу же после завтрака.

Пирошников с Наденькой в молчании удалились из кухни в коридор. Их остановил звонок в квартиру, и Наденька открыла дверь. На пороге стоял Георгий Романович с шарфом, выпирающим из-под отворотов пальто до самого подбородка, и с каким-то продолговатым предметом в руке, завернутым в хрустящую белую бумагу, под которой опытный взгляд Пирошникова определил бутылку шампанского.

Георгий Романович сделал вежливый полупоклон и, не дожидаясь приглашения, вступил на территорию квартиры.

— Наденька, я думаю, надо отметить начало нового этапа нашей жизни, — сказал он, намекая, должно быть, на отбытие своих вещичек.

— Не обязательно, — холодно ответила Наденька, все еще стоя у раскрытой двери, словно ожидая немедленного ухода Георгия Романовича. Однако он, не смутившись подобным приемом, лишь печально покачал головой и посмотрел на Наденьку мудрым, всепонимающим взглядом.

— Как знаешь! — сказал бывший муж и повторил совсем уж мягко: — Как знаешь…

Он поставил завернутую бутылку на старухин комод и, заложив руки в перчатках за спину, прошелся туда-сюда по коридору. Наденька все стояла у двери и молчала. Молчал и Пирошников, тяготясь неопределенностью, как вдруг на пороге выросла компания из трех человек и с шумом ввалилась в квартиру, отчего в прихожей сразу сделалось тесно.

— Привет! — крикнул один из вошедших, весьма дружески устремляясь к Георгию Романовичу.

— Кирилл! Рад, очень рад, — проговорил Георгий Романович, радуясь, по-видимому, не столько Кириллу, сколько перемене разговора, которую он внес с собою.

Наденька отошла от двери к Пирошникову и шепнула, заметив его недоумение:

— Это Кирилл, бывший хозяин мастерской. Он скульптор…

А пришедший скульптор уже обнимал Старицкого, нависая над ним, поскольку был гораздо выше ростом, а тот снисходительно посмеивался и похлопывал его по спине рукою в перчатке.

— Наденька! Пламенный!.. — обратился Кирилл к Наденьке, оставив Старицкого. — А это мои друзья, Неля и Юрка, знакомьтесь, — показал он на своих спутников, девушку лет девятнадцати и молодого мужчину.

Кирилл шагнул к Пирошникову и, хлопнув предварительно того сбоку по плечу, протянул ему руку ладонью кверху:

— Кирилл. Кирюха тоже можно…

— Владимир, — сказал Пирошников, вкладывая свою руку в ладонь великана, на чем процедура знакомства была закончена.

— Пошли! — без дальнейших слов скомандовал Кирилл, решительно устремляясь к двери мастерской. — Все за мной!

И все действительно потянулись за ним, ибо этот шумный человек умел покорять. Голова у него была большая, постриженная под машинку. Полуседой бобрик придавал ему спортивный вид. Кирилл был похож на футбольного тренера лет сорока, а в руках, дополняя впечатление, болталась большая спортивная сумка.

Кирилл открыл дверь в мастерскую, и все ввалились туда, включая возникшего откуда-то дядю Мишу; последним, хотя и не слишком охотно, вошел Георгий Романович, спрятавший на всякий случай свое шампанское во внутренний карман пальто.

Кирилл с размаху поставил на середину комнаты сумку, в которой что-то звякнуло. Расстегнув молнию на сумке, он достал оттуда газету, которую с подчеркнутой тщательностью расстелил на полу. Вслед за этим из сумки стали появляться одна за другой и занимать свое место на газете бутылки вина.

— Располагайтесь! — гудел хозяин. — Я вчера одну вещичку продал. Купальщица, керамика… Эй, дед! — обратился он к дядюшке. — Тащи стаканы!

Дядюшка неожиданно вытянулся по-военному и выразил полную готовность к подчинению. Возникла предпраздничная суматоха, довольно бестолковая, но деятельная. Всем вдруг нашлось занятие, чему способствовали краткие и энергичные приказания Кирилла. Были принесены стаканы, вилки, тарелки, а из сумки хозяина комнаты и портфеля его приятеля появилась закуска; раскладушки Пирошникова и дядюшки были придвинуты к расстеленной газете; поплыли из кухни стулья и табуретки, покачиваясь и перевертываясь в воздухе; Пирошников с Наденькой тоже были втянуты в общий круговорот, лишь Георгий Романович слегка нервничал, ибо были нарушены какие-то его планы.

— Обжили комнатушку, и правильно! — говорил хозяин, весьма профессионально разрезая соленые огурчики и располагая их на тарелке звездочкой. — Пока там Ларка воюет, а вы… Ай да Надюха!

• Предыдущая
• 26/33
• Следующая