Оборона тупика - Жуков Максим - Страница 77
- Предыдущая
- 77/89
- Следующая
Теперь это часто бывало так: сначала пищал будильник, и Аня просыпалась, ничего не помня о своих сновидениях. Потом, через несколько секунд, сон начинал проявляться. Для этого не требовалось никаких усилий, наоборот: никакими усилиями нельзя было в первые минуты отделаться от воспоминания о только что увиденных снах. Так было и в этот раз. Она просыпалась, и только что улетучившиеся картинки постепенно возвращались. Такой явственный сон, такой яркий… Лопается в руке стакан со смесью водки и томатного сока, хрустят под указательным пальцем, словно спички, японские палочки для еды… «Эй, ты чего это? – спрашивает он. – Не поранилась?» «Нет, – отвечает она, – это только томатный сок». Стол плывет, как будто трансформируясь, и вот уже на нем снова чисто, стоит еда, и они едят палочками суши. Сам столик почему-то стал ниже, стулья стали креслами. Есть не очень удобно, но уютный свет торшера и исчезновение других посетителей – это хорошо. Хорошо также, отложив палочки, развалиться в кресле, закурить сигарету и потребовать, глядя прямо ему в глаза: «Выкладывай про свои непустяки». Его лицо плывет, становится неразличимым. «Всё пустяки, – отвечает он, – всё пустяки, кроме тебя. Ты могла бы править миром». Она смеется, затягивается и трясет головой, словно стряхивая наваждение. Исчезают торшер и кресла, проявляется вокруг ресторан. «Кто ты?» – спрашивает она. Его лицо все еще не различить. «Я твой навеки, – отвечает он, и его лицо тоже проявляется. – Ты могла бы править миром, но так уж случилось, что ты будешь повелевать мной». Она не может больше ждать, ей просто не перенести дальнейшего ожидания. Она встает и решительно говорит: «Пойдем отсюда». Они поднимаются и уходят. Официант знает их и помнит, это ведь теперь будет их любимое место. Он должен поблагодарить их и обязательно попросить приходить еще… Они едут в машине, и его лицо снова плывет, плывет и машина… На секунду появляется и исчезает безвкусный букет цветов. Нет никакой машины, он несет ее на руках к кровати, он опускает ее нежно, его лицо за секунду до того, как соприкасаются их губы, проявляется, и это лицо Струева. «Разве можно?.. Так возможно… – кто это говорит?!! – Так должно было произойти».
Аня часто заморгала и затрясла головой. «Господи, ну приснится же! – подумала она. – Близость с Иваном… это уж чересчур». Что за глупости?! Милый, умный, принципиальный и беспомощный Ваня… Беспомощный потому, что как раз принципиальный, и еще потому, что не мог, похоже, даже себе объяснить, в чем же заключаются его принципы. Он сомневался во всем, кроме того, что «истина где-то рядом», за что Данила постоянно предлагал ему выписать из Штатов агента Малдера. Но тем не менее Данила все же слушал Струева, пусть и не всегда, слушался. Данила, «медный лоб», по выражению Ивана, всегда шел только в наступление и готов был на все и ко всему. Он не то чтобы пер напролом, нет, помимо нокаутирующих ударов у него в арсенале была и техника, он не умел только двух вещей: отступать и снимать с себя ответственность. Данила был ответственным, она была сильной, а Ваня – умным. Вот такая вот троица, как их за глаза уже давно называли Советники, Аппарат Президента и прочие особо посвященные. Данила иначе раскладывал этот пасьянс. Он говорил: «Смотри, у нас есть все: сила, порядок и интеллект. Нашим врагам крупно не повезло. Это просто не их век». И еще он как-то сказал Ане: «Доцент однажды спасет нас всех…» Такой вот избранный… Однако если общая беззащитность Струева внушала к нему симпатию, то его беззащитность перед привязанностью к алкоголю делала влечение к нему, как к мужчине, со стороны Ани даже теоретически невозможным: ее первый и единственный брак построил эту стену навсегда. «Так что извини, Ваня, не в этой жизни, – сказала она своему сну, – хотя с чего, старая карга, ты взяла, что он-то может быть влюблен в тебя?!»
Она была строга, умна и привлекательна – она знала это. Но разве это тот набор качеств, который нравится мужчинам в женщине? Женщина ли она? Она своя – вот и все. Ей тридцать семь, ее дочь спрятана, с мужчиной она была последний раз три года назад, в страшном и стремительном 2007 году. Это был случайный контакт, после большого количества выпитого для снятия стресса. И ей было ужасно стыдно тогда. То ли вездесущий Киреев сам догадался каким-то непостижимым образом, то ли доложили оперативники, но на следующий день, оставшись с ней наедине, он спросил: «Этот человек что-нибудь значит для тебя?» «Нет», – ответила она и испугалась. Но Киреев был тактичен и держался не просто по-товарищески, он словно готов был сделать все, как верный вассал, для спокойствия и величия своей герцогини. О да, Киреев был таков. Данила и Иван очень дорожили ею, а Иван вроде бы даже и побаивался, но Киреев просто-таки строил для нее какой-то прижизненный пьедестал, он сдувал с нее пылинки, он не то что каждым сказанным своим словом, а каждым своим жестом укреплял ее в мыслях о ее неимоверной значимости. Каким-то странным образом такое поведение передалось и самому свежему Советнику, Федору Минейко, который появился меньше чем за год до всплытия. «Не бойся, – сказал ей тогда Киреев, – не бойся ничего. Ты не можешь бояться». И она успокоилась и продолжила работу, осталась железной леди, оплотом порядка и хранительницей графика.
«А чего ты хотела? – мысленно спросила она сама себя. – Чего хотела ты, профессиональный администратор, заговорщица и страж православной революции?! Что, старая карга? Конечно, тебе будут сниться эротические комиксы! Ничего, вслед за комиксами последуют боевики и триллеры… Все, вставай, дура, у тебя есть работа – мир ждет, чтобы им управляли». Она приподнялась на локте, и взгляд ее упал на настенные часы. Она даже не сразу поняла, что конкретно было не так. Пять минут десятого… Она проснулась от звука будильника… Проклятие! Что могло заставить ее поставить будильник на девять часов, а не на семь?! Она дернулась рукой к тумбочке, где лежал компнот с примкнутым к нему в ночном режиме коммуникатором, и наткнулась на совершенно невозможный, совершенно неуместный предмет – на полупустой стакан, где расслоились две жидкости, красная и прозрачная. Она задела стакан рукой, он покачнулся, словно раздумывая, стоит ли падать, и, как в замедленной съемке, стал заваливаться набок. Удивительно, но ее рука оказалась быстрее ускорения свободного падения, она мягко и уверенно перехватила стакан, соскользнувший с тумбочки. Жидкости в стакане взболтнулись, и она почувствовала характерный запах водки, а несколько красных капель томатного сока попало ей на руку. Она, как завороженная, смотрела на эти капли, потом, справившись с собой, поставила стакан на тумбочку и взяла компнот с коммуникатором.
И тут, словно удар на добивание, последовали последние картинки из снов… После поцелуя он отстраняется, и лицо его снова плывет. Она спрашивает: «Почему сейчас?» «Это не имеет значения, когда, – отвечает он, – главное, что это ты, а над тобой время не властно. Но не просыпайся пока, еще рано». Почему это голос Киреева? А потом… «Не просыпайся, еще рано, – это голос Данилы, и это он целует ее. – Я переставлю тебе будильник на девять. Я должен идти».
Она рывком села на кровати, заливаясь холодным потом, потому что последняя картинка была уже не из сна. Она сбросила с себя одеяло, и оказалась, что она спала раздетой. Не обращая на это внимания, она рванулась к выходу из спальни и разом оказалась в центре гостиной у журнального столика под торшером. На столике стояли стаканы, пепельница с окурками и две дощечки, с которых они ели суши вчера вечером. На обеих дощечках остались васаби и имбирь, а посреди столика красовался стилизованный графинчик для саке, ополовиненная бутылка водки и пакет томатного сока. Она продолжала рассеянно оглядывать место вчерашнего ужина. Рядом с одним из кресел лежали прямо на ковре ее раскрытый ноутбук и ее бумаги… Ужин начинался как вполне деловой. Они просто заказали по старой памяти суши и саке и продолжали работать и обсуждать что-то. Все остальное произошло быстро и внезапно. Их как будто подхватила и унесла мощная волна, которую нельзя остановить ничем, тем более силой разума…
- Предыдущая
- 77/89
- Следующая
