Требуется героиня - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/41
- Следующая
Он отвернулся, но она необидчиво сказала ему в спину:
– Ваш Боренька к нам частенько забегает…
Юрий спокойно стоял в очереди, будто не слышал.
Тогда сзади сказали прямо:
– Я давно с вами хотела поговорить, да все как-то случай не выпадал…
Он все еще делал вид, что это – не ему, хотя особая вкрадчивость ее тона уже насторожила. Когда соседки начинают так вкрадчиво, у них обычно бывают козыри.
– Леночку не хочется волновать, все ж таки мать, больно к сердцу берет…
Юрий обернулся. Отгородил ее от других. С трудом удержался, чтобы не попросить – потише. Надо было просто уйти. Но он уже чувствовал сковывающую зависимость от этой тетки с полпудом картошки через слабую лапку. Она поставила авоську на пол и теперь разминала лапку, помахивала. Достаточно разбиралась и видела, что Юрий уже не уйдет.
– У вас мальчик хороший, не хулиган вообще-то… – сказала она так, что невольно виделось продолжение: не вор, не бабник, не тунеядец, не разбойник, не матерщинник…
– Вообще-то нет вроде, – подтвердил Юрий, успокаиваясь.
– Я и говорю: Боренька – мальчик хороший, мы ж видим, соседи. Добрый. Леночке помогает, коврик вчера на лестнице бил. На лестнице бы нельзя, так мы понимаем – мальчик же, мать на работе…
Чепуха, коврик, мелкие склочки.
– Я не об этом хотела, – сказала она, будто услышала. – Мальчик хороший, а мы так приглядываем, по-соседски. – Она хмыкнула, слабо, как булькнула: – Он странный какой-то стал последнее время. Тут на дворе Синякова, из пятой квартиры, возьми да спроси: «Боренька, твой папа кого представляет в театре?» – только и спросила. Весь прямо взвился мальчик. «У меня, – говорит, – папы нет». А Синякова, дура, конечно, хохочет: «Как это – нет? Вообще?» – «Вообще, – говорит. – Нет и никогда не было». Вот так Синяковой резко ответил, все на дворе слыхали…
Она сделала маленький передых, и Юрий опять услышал, как кричат в междугородных кабинках, стучит телеграфная лента и пахнет овчина, высыхающая в тепле.
Недавно Юрий вот так же стоял тут в очереди, и рядом, в междугородной кабинке парень в свитере – Юрий только и видел через стекло этот свитер и шею – убеждал кого-то: «Ты держись! Будь на пол-лаптя выше!» Кто-то на другом конце провода не понял или не слышал. Или, может, у него больше сил не было, чтобы держаться. И парень раз пять еще повторял: «Все равно, слышишь? Ты, главное, будь на пол-лаптя выше!» В голосе у него была заразительная сила. И вера, которая поднимает даже на расстоянии. И твердость, все в этом голосе было.
Поэтому даже телефонистки долго его не решались прервать, все только предупреждали, что истекло время. Потом, наконец, прервали. Парень положил трубку и пошел к выходу. Лица его Юрий так и не разглядел. Но даже в его походке было что-то крепко уверенное. Энергичная мощь. И спокойствие человека, знающего себе место. И цену. Характер чувствовался в походке. И этот характер вызывал уважение, почти зависть. Юрию захотелось окликнуть этого парня. Услышать, что думает он, например, о театре. И сыграть когда-нибудь этого парня. Его силу, словно ток бегущую по проводам и поднимающую кого-то в далеком городе.
– …Я его устыдить хотела: «Как же так, Боренька, – говорю, – папа к тебе ходит каждую неделю, подарки носит, вон лыжи купил. А ты так говоришь нехорошо». Так только плечьми дернул. И пошли куда-то с дружком, Сорокиным мальчиком. С лыжами шли. А вернулись, так лыжи у Бореньки поломаны все. «Как же ты, Боренька?» – говорю. «С трамплина прыгнул», – только и сказал. А дружок еще так усмехнулся. Не иначе, Боренька нарочно лыжи сломал… А что лыжи деньги стоят, это же они не понимают никак. Я ему говорю: «Боренька, папа лыжи купил, трудился, а как же ты это неосторожно?» Так он мне опять ответил, весь двор слышал. «Я вам, – говорит, – уже сказал, что у меня папы нет», – так мне резко ответил. И весь прямо ощерился мальчик…
– Что ж, – медленно сказал Юрий, все еще ожидая, что кто-то крикнет ему: «Будь на поллаптя!» Но никто не крикнул, и Юрий закончил, как с крыши упал: – Может быть, он и прав.
Маленькие ее глаза смотрели на Юрия настороженно, как два хорька. Но тут она вдруг улыбнулась:
– Сразу мужчину видать. У меня зять тоже все шуткой, как где неприятность, так он ее шуткой встречает…
У каждого есть своя тема, на сцене и в жизни. Ее тема была, оказывается, зять. Приятная ей тема. Она даже выпрямилась во всю свою крепкую хилоту. Юрию показалось, что сейчас она исполнит что-нибудь бодренькое, солнцу и ветру навстречу. Но она только сказала:
– У вас мальчик хороший, только надо за ним глядеть, все ж мальчик. А то на него мальчишка Сорокин влияет, все примечают. Их бы растащить надо, Леночка не понимает. Сорокин мальчишка из-подо лба все смотрит, да как усмехнется. А Боренька с ним дружится, все с ним…
– Боря меня знакомил. Симпатичный парень, – сказал Юрий, будто Борька мог слышать и оценить.
– Ничего вы не знаете, – она отмела Юрия лапкой. – А у нас весь двор знает. От Аси-то, от Сорокиной, муж в августе ушел. Седьмого августа. Ася приехала с отпуска, а в шкафу мужнего не висит ничего. Как сдуло. Только сорочку оставил, клетчатую. Либо забыл, либо так бросил: по вороту вся сносилась. Подался куда-то, рубля не шлет. Ася-то даже не думала, шкаф открывает, а нет ничего. Теперь, конечно, на алимент подала, так найти не могут…
– Лена мне что-то такое рассказывала, – соврал Юрий.
– И рассказывать нечего, тут прямо надо меры. Мальчишка-то Сорокин сразу такой злой стал… Себе назло живет. И Бореньку только с пути сбивает.
– А у вас там чего? Я вам говорю, гражданин! Спите в очереди, а с вами возись тут, обслуживай!
Телеграфная девушка в упор смотрела на Юрия из окошка. Она радовалась служебному долгу – смотреть на него в упор. Эта девушка часто у Юрия принимала телеграммы и даже уже не спрашивала, есть ли в Ивняках почтовое отделение. Юрий ей нравился, и потому она была сейчас очень груба. В других случаях она бывала груба просто так, а тут у нее даже была причина. Телеграфная девушка просто не умела выразить себя как-нибудь иначе. Юрий давно ее понял.
– Сейчас закрою на перерыв и вообще ничего не приму, другой раз не будете спать!
Телеграмму Юрий все-таки отправил.
Выскочив на улицу, подпер спиной главпочтамт, закурил, прикрываясь от снега. Вдруг вспомнил, что сейчас она тоже спустится, полпуда на лапке и пуд за душой. Даже папиросу бросил. Куда угодно, только подальше. И побыстрей.
Обогнал троих, от силы двадцатилетних. У прекрасной дамы, которая шла в середине, спина отлично поставлена, а губы сложены еще как для соски, только помадой соску измажет. Дамины кавалеры трусили на расстоянии вытянутой руки, держали дистанцию, но и тут им, похоже, жглось, слишком высоко подскакивали и кричали тоже излишне. Юрий невольно прислушался.
– Современный воспитатель должен овладеть всей суммой знаний, я так считаю! – крикнул петушок слева. Нехорошо выдавать за свои явно чужие мысли, только запал его извинял.
– Несомненно, – поддержал его правый. – Чтобы компетентно ответить на все возникающие вопросы.
– Да они и вопросов не задают, – вздохнула дама. – Их мало что интересует.
– Но это же ирреально! – крикнул петушок слева. – Значит, надо уметь заинтересовать. Современный воспитатель должен…
Сердце избранницы на уровне педучилища завоевывается теперь широкой эрудицией и ясным жизненным идеалом. Смотри: Ушинского, Радзинского,
Бердяева, Коптяеву и Макаренко тож. Только зачем же, милые сосуны, криком кричать? И почему идеалы кончаются, где асфальт? В сельских клубах что-то не слышно вашего вдохновенного кудахтанья. Отлично поставленная спина очень бы там пригодилась…
Облегчив душу легким взрывом гражданского негодования, Юрий пошел быстрее. До спектакля оставалось еще почти двадцать минут. Давно, собственно, ясно, что он и сегодня кончит театром. Хоть из зала посмотреть, как все люди. От начала до конца. Это удается редко: если сам не занят, обязательно – репетиция.
- Предыдущая
- 17/41
- Следующая
