Мастер сглаза - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/38
• Следующая

Просыпался я тяжело и мучительно, как и положено при качественном бодуне. К общим мыслям о нелепости бытия примешивалась неясная, хотя и простая, тревога. Тревога лежала не в области сознания, а в области чувств. Минут через пять я сообразил — на ногах не валяется кот.

Моё бесстыжее животное под именем «кот» любит тепло. Но из всех обогревателей он признает только человеческое тело. Как правило, всю ночь я пытаюсь выбраться из-под его туши. Он, в свою очередь, упорно следует за источником тепла. Так и вертимся. За шесть лет совместной ночёвки мы научились играть в догонялки, не утруждая себя просыпанием. Больше того, сейчас я в первую очередь заметил отсутствие кота, а уже потом — собственной квартиры.

То, в чём я находился, не являлось моей квартирой. Это была стандартная малоухоженная хрущеба из тех, что обычно сдают внаём. Оштукатуренный потолок, выцветшие обои в жизнерадостную ромашку, мебель Бобруйской фабрики эпохи социализма. Наличие не совсем засохшего цветка на подоконнике говорило о присутствии женщины. Но постоянно женщина здесь не жила — холостяцкий бардак всегда сильно отличается от женского.

Тахта, на которой я неуютно возлежал, тоже была типично холостяцкой. Из белья присутствовало покрывало и мой свёрнутый пиджак в роли подушки. Я снова прикрыл глаза и попытался восстановить в памяти вчерашнюю пьянку. Неожиданно я понял, что пьянки как таковой не было. Даже похмелье казалось неправильным, с медикаментозным привкусом.

Тут в памяти всплыла фраза про снотворное из вчерашнего разговора. Всплыла и принялась неторопливо покачиваться на поверхности сознания. Полежав минутку, я принялся думать.

Итак, что я здесь делаю? Меня похитили с целью выкупа. Идиоты. Дальше.

Меня похитили для опытов над людьми. Слишком сложная идея, сейчас мне её не осилить. Дальше.

Бог его знает, зачем меня сюда притащили.

Правильный ответ.

Призовая игра. Вопрос: что я здесь делаю?

А ещё он говорил, что будет меня охранять. Интересно, это он так охраняет или уже не охранил?

— Расслабься, теперь я тебя охраняю. Ты слегка тормозишь, так что пока безопасен.

Чудовищным напряжением шеи я поместил источник хриплого звука в область досягаемости бокового зрения. Поверьте, мне это было так же трудно совершить, как вам — прочитать. В области досягаемости верхом на стуле сидел выбритый до синевы мордоворот с бандитским «ёжиком». Это гармонировало: наглая поза, уголовная выбритость и угрожающее умение читать мысли.

— Мыслей не читаю, сразу предупреждаю, — тут же отозвался мордоворот, — только общие направления и эмоциональные оттенки. Меня Гарик зовут.

Ну, правильно. Кто ещё будет рассуждать об эмоциональных оттенках, кроме уркагана по имени Гарик?!

— Меня с работы выпрут, — зачем-то поделился я с Гариком заветной мыслью.

Приснопамятный Николай Николаевич, который тоже оказался в комнате, бодро поддержал беседу:

— Конечно, выпрут. Представляете, приходите вы на работу, а ваш генеральный вам и говорит… Что он обычно в таких случаях говорит?

— Андрей Валентинович, зайдите ко мне.

— Вот-вот. Зайдёте вы к нему, тут-то все и начнётся. Представляете?

Я зачем-то начал представлять. Генеральный теребит в руках какую-то бумажку, долго рассказывает мне о том, что у нас производство, а мой отдел работает в последнее время… плохо, словом, работает. В конце концов оказывается, что ненужная бумажка — это моё заявление об увольнении, которое осталось только подписать. И выхожу я весь пунцовый, и ни на кого смотреть не могу, потому что у всех на мордах — жалость пополам с облегчением. И пойдут они, солнцем палимы. То есть я пойду, а они останутся. Тоскливо как!

Открыв глаза, я обнаружил, что мордоворот разглядывает меня с некоторым беспокойством, а Николай Николаевич — с чувством выполненного долга.

— Вы садисты? — поинтересовался я и вдруг понял, что сразу произносить глупые мысли гораздо проще, чем сначала их обдумывать.

— Ага, — кивнул затылком Гарик. — Небось, морду нам всем набить хочешь? Учти, у меня на правой голени — трещина!

— Чтоб тебе её сломать! — ляпнул я и со злорадством представил, как беспечный Гарик идёт по двору, на совершенно ровном месте спотыкается и ломает себе голень. Я торжествующе скосил лиловый глаз на мордоворота и наткнулся на его довольную (хотя и мерзостную) улыбку.

— А ты, стало быть, мазохист? — догадался я. — Ну что ж… одно без другого не бывает. Садомазохизм.

Николай Николаевич, видимо, уловил нарушение какой-то процедуры, потому что нахмурился и строго заметил:

— Гарри Семёнович! Сейчас не время для решения личных проблем! Продолжим, Андрей. Из квартиры вас когда выселяют? И как у вас со здоровьем?

Это была ужасная неделя — неделя среди упырей, которые питались моими страданиями, аки кровью агнцев. Причём реальные, действительно происшедшие со мной беды их не интересовали. Каждый раз, когда я пытался излить душу и получить сочувствие, меня грубо обрывали и заставляли вновь и вновь рисовать безрадостную картину моего незавидного будущего. Похоже, что при этом меня пичкали каким-то наркотиком — таких ярких картин страданий и унижений я давно не видывал. Внутричерепной Босх. Причём сами палачи никогда не принимали непосредственного участия в создании этих картин— только подкидывали всё новые и новые темы. Голод, нищета, тюрьма, болезни — мы прошли все. Если Николая Николаевича не случалось рядом, Гарик иногда спрашивал, что я думаю по его поводу. Я тут же искренне и воодушевлённо описывал всевозможные беды, могущие свалиться на его наглую голову. Правда, бриться он совсем не брился и стремительно зарастал вполне интеллигентной бородкой.

Изредка я пытался выяснить, по какому праву меня лишили свободы и чего вообще хотят похитители, но вопросы мои пролетали сквозь собеседников, как антинейтрино. Если же я пытался качать права особенно напористо, то удостаивался двух вариантов ответа: Гарик демонстрировал мне накачанный бицепс (и мои накачанные права выглядели на этом фоне неубедительно), а Николай Николаевич вроде бы соглашался, начинал сочувствовать и задавать наводящие вопросы (и через некоторое время я вдруг понимал, что разговор идёт уже совсем о другом).

В конце концов я махнул рукой на похитителей и сконцентрировался на своих ощущениях. Концентрироваться было очень сложно: голова постоянно кружилась, а мысли разбегались. Видимо, какую-то гадость к еде всё-таки примешивали.

К исходу недели мне представили новое лицо. Лицо принадлежало к женскому полу и носило модное имя Маша. Она была немного блеклой, но очень серьёзной. Нацепив тяжёлые очки от дальнозоркости, она произнесла голосом Доренко:

— Я ваш компенсатор. Я обучу вас основным методам самокомпенсации, а первое время буду компенсировать вас извне. Итак…

— Не спешите, Машенька, — торопливо вмешался Николай Николаевич, — я же ему ещё ничего толком не рассказал.

— Что? Ну почему вы его не подготовили? У меня семья! У меня муж ревнивый! А мне тут сидеть и ждать, пока вы все растолкуете?!

— Машенька, это очень мощный отбойник, мастер сглаза, у него возвращающая сила, как у паровоза! Мы за неделю ему из его же энергии блокировку на год вперёд выстроили! А кое-кто, — Николай Николаевич покосился в сторону Гарика, — и здоровье себе поправил.

Поинтеллигентневший Гарик не стушевался:

— Да ладно! У него обратная связь — вулканы тушить можно. Преступность ликвидировать как явление. Что, убудет от него?!

— Да? — задумчиво произнесла Маша. — А вас не сильно смущает, что он все слышит?

Все дружно обернулись ко мне. Он — то есть я — действительно все слышал. Но помогало это ему — то есть мне — очень мало. Всё, что я понял, так это то, что мной собираются тушить вулканы и разгонять чеченцев. А ведь сегодня голова совершенно ясная и пустая. Я решил задать самый нужный в данной ситуации вопрос:

• Предыдущая
• 2/38
• Следующая