Мастер сглаза - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/38
• Следующая

Не знаю, какой гений их инструктировал, но я совершенно растерялся.

Невозможно создавать мысленную виртуальную реальность, когда реальная реальность представляет собой сумасшедший дом.

А потом меня наконец привезли к месту назначения.

Читали ли вы когда-нибудь в книгах фразу «все происходящее казалось мне сном»? Так вот, это правда. Так бывает. Когда меня под белы ручки привели в потайную комнату, уставленную звёздно-полосатыми флагами и заваленную пистолетами-шприцами-ампулами-чёрными пер чатками — тут-то я все и понял.

«Не надо сопротивляться, — уговаривал я себя. — Надо просто проснуться». Я тайком щипал себя, пытался широко открыть глаза, зачем-то даже задерживал дыхание — но сон продолжал упорствовать в идиотизме.

Вначале он швырнул меня на привинченный к полу стул и направил в физиономию лампу, потом принял облик благородного русоволосого мужика с лицом Штирлица. В штатском. Вы заметили, что про людей сугубо гражданских никогда не говорят — «он в штатском»? Например, «балерина в штатском» или «сантехник в штатском». «В штатском» ходят только люди, которые носят его как мундир.

Штирлиц подошёл ко мне мягкой походкой Джеймса Бонда и слегка отвёл лампу в сторону.

— Меня зовут Джонсон. Я резидент Центрального разведывательного управления в вашей стране. Америке нужен ваш дар, господин Гринев.

Человеческий мозг может выдержать строго определённую дозу идиотизма. Даже в состоянии наркотического опьянения. Даже не совсем нормальный человеческий мозг. Уж больно это все как-то нахлынуло. Джонсон… Штатское… Америка в конспиративном подвале… ЦРУ против КГБ…

Короче, я позорно бухнулся в обморок, словно гимназистка, неудачно открывшая учебник анатомии.

Дальнейшее — мычание. Потом я выяснил, что в обнимку со звёздно-полосатым Штирлицем-Джонсоном я провёл почти три месяца. До сих пор не верю. Если бы не календарь…

Помню только отдельные кадры жизни, болезненно яркие на фоне безжизненного серого существования.

Я сижу в кожаном кресле. В руках у меня — зажжённая сигара. Я удивляюсь, я ведь не курил. Произношу это вслух. «Конечно, не курил! — радостно соглашается бодрый голос у моего правого уха. — У вас ведь нет таких замечательных сигар! Только в Америке! У нас самые лучшие в мире сигары! Америка — что?» Я поворачиваюсь на звук. Белозубый молодой человек явно ждёт от меня продолжения фразы. «Америка самая — что?» Я молчу. Пытаюсь понять, где я, и чего от меня ждут. Молодой человек внезапно перестаёт улыбаться и нажимает на кнопку селектора Я ещё не знаю, что это за кнопка, но тело уже реагирует, сжимаясь в радостном предвкушении. За секунду до того, как я начинаю мыслить, в шею впивается острое стальное жало.

Потом — ночь. Я лежу с закрытыми глазами. Откуда-то я знаю, что глаза открывать нельзя. Ни в коем случае. Я знаю, что на меня смотрят. Стараюсь продолжать дышать так, как дышал до сих пор. «Смотри на приборы! — слова доносятся словно сквозь вату. — Похоже, просыпается». «Естественно, как только я собрался в сортир! — второй голос крайне раздражён. — У него-то таких проблем нет». Первый гадостно фыркает. Внезапно я понимаю, что голоса три. Третий звучит непрерывно, поэтому сознание его отсекает. Это сильный грудной женский голос, который воодушевлённо произносит: «Америка — самая богатая страна в мире! Все остальные страны мечтают о партнёрстве с Соединёнными Штатами Америки». Слегка поворачиваясь, я обнаруживаю, что подо мною мокро. Становится безумно стыдно. Открываю глаза. Озабоченный врач (потому что в халате?) быстро бежит пальцами по клавиатуре. Становится тяжело и сладко дышать. Всё плывёт.

Снова темно, хотя и не ночь. У меня хватает сил фокусировать взгляд на маленьком окошке перед собой. В нём, сменяя друг друга, появляются картинки. Пронзительно-голубое море, ухоженный пляж и маленькая яхта вдали. Красивая девушка заразительно хохочет, слегка откинувшись назад. Пацан лет четырех гордо держит в руках совсем-как-настоящий самолётик. За шиворот его придерживает твёрдая мужская рука. Ракурс такой, что кажется, будто рука — моя. Следующий снимок почти полностью занимает загорелое лицо в раме из заснеженной густой бороды и не менее заснеженной и густой шапки. Человек смотрит мимо меня, на свою руку, не вошедшую в кадр. Судя по блеску в его глазах, по сведённым скулам, в руке — добыча. Настоящая, охотничья, полученная с риском для жизни. Я хочу такую. Или на море. Или вести крепкого пацана в Диснейленд, чтобы он держался одной рукой за меня, а другой — за самолёт, который мы только что вместе склеили. Кадры меняются не слишком быстро, видимо, иначе я бы не успел их осознать. Я хочу туда, мне страшно здесь. Я плачу и засыпаю.

Какой-то родной, но чужой голос. Родной для меня, но чужой здесь. «Андрей! Вы слышите меня? Андрей! Пошевелите рукой, если слышите! Николай Николаевич хочет с вами поговорить. И Гарик. И Маша». Да, Маша. Я радостно киваю. Я знаю Машу: она высокая, с крепкой грудью и сильными ногами. У неё всегда самый лучший загар, потому что она загорает на лучших пляжах во Флориде (ударение на первом слоге!). «Что вы здесь делаете, подполковник!» «Товарищ полковник…» «Немедленно прекратите! Он все слышит!» «Ничего он не слышит. Вы превратили его в идиота». «Я превратил его в отличное оружие. А теперь убирайтесь отсюда, о вашем проступке будет доложено. Начальник караула!» «Я!» «Под трибунал захотел?!» Я не слушаю этот шум. Я вспоминаю, как мы с Машей едем по прямому, словно стрела, хайвею на побережье. Одной рукой я придерживаю руль, другую кладу на упругое и сильное Машино бедро. «Потерпи, — шепчет она, — на заднем сиденье дети». Я тихо и успокоенно смеюсь.

Как было написано на личном штампе царя Соломона, «И это тоже пройдёт».

Настал день, когда меня с самого утра не кололи в шею. Я начал соображать и даже сам дошёл до сортира. И весь день меня преследовало состояние дежа вю.

Когда-то я уже испытывал нечто подобное. Долгое состояние отупения, которое наконец сменилось пугающей ясностью в голове. Некоторая торжественность момента. Небольшая комнатка, несколько приятных людей. Правда, люди были, кажется, другие. И цель была другая. Или, кажется, тогда цели не было, а теперь есть. Я точно знаю, что сегодня должно случиться что-то важное и значительное в моей судьбе. Не помню что — в голове все ещё шумит — но мне все расскажет вот этот Мудрый седой человек. Он всегда говорит правильно и все мне подсказывает.

И действительно, седой и мудрый встал и, протянув мне крепкую уверенную руку, указал на кресло в углу. Я сел, и на мгновение в комнате повисла траурная тишина, какая бывает только перед объявлением «Оскара» за лучшую режиссуру.

Выждав тщательно отмеренную паузу, главный человек встал и произнёс негромким, но внушительным голосом:

— Друзья!

Он подождал какое-то время, подумал и высказался более развёрнуто:

— Дорогие друзья!

В ушах у меня начало звенеть, и я сообразил, что какое-то время не дышал. Коротко перезагрузив лёгкие свежим воздухом, я стал ждать продолжения.

— Сегодня для некоторых из нас (значительный взгляд в мою сторону) важный… самый важный день в его жизни. Сегодня наконец решилась судьба одного из наших друзей, человека, который за это время сумел вызвать восхищение всей нашей маленькой команды. За Андрея!

Пистолетно хлопнула пробка. У всех в руках волшебным образом очутились бокалы, кто-то протянул шампанское и мне, я вскочил вместе со всеми и растерянно стал вертеть головой. Как много, оказывается, людей может набиться в маленькую комнатку! И каждый протягивает мне свой бокал. Те, кто не дотягивается, приветственно поднимают его с возгласом: «За Андрея», «За тебя!», «Браво!».

Какие славные ребята! В носу защипало, и глаза заволокло влагой. Но я не стеснялся! Что мне стесняться! Я так их всех люблю! Пусть все видят, как…

…«скупая мужская слеза скатилась по его скупому мужскому лицу».

• Предыдущая
• 24/38
• Следующая