Лунный парк - Эллис Брет Истон - Страница 42
- Предыдущая
- 42/80
- Следующая
Мне приснились мягкий уклон лужайки, по которой мы шли, и тени, скользящие за нами по траве, и тянущий меня за руку Робби, как еще раньше приснилась мне рука отца, когда я вел его к поросшему пальмами гавайскому берегу, дабы показать ту же ящерицу, что и Робби хотел показать мне, в реальности, которой не было ни на Гавайях, ни в Нэшвилле. Поскольку все это мне лишь приснилось, я вновь обрел равновесие, необходимое, чтобы протянуть этот день. Я скользил по его поверхности, отчасти потому, что совсем не выспался (той ночью дальше тревожной полудремы дело не пошло) и постоянно закидывался ксанаксом, отчасти потому, что писатель убедил меня, будто все в порядке, хотя сам-то я знал, что поверхностное спокойствие этого дня – всего лишь передышка перед надвигающейся тьмой кромешной.
Первоначальный план состоял в том, чтобы не показываться никому на глаза до семи вечера, когда нам с Джейн нужно было идти в Бакли. Но прятаться не требовалось, потому что дети были в школе, а Джейн готовилась к пересъемкам в спортзале. Когда дом опустел (осталась только Роза, пылесосившая следы, которых не было), нужно было себя чем-то занять, и я решил навести инспекцию.
Для начала я просмотрел газеты на предмет новых сведений о пропавших мальчиках.
Таковых не оказалось.
Потом я поискал хоть что-нибудь насчет того, о чем поведал мне Дональд Кимболл.
По нулям.
Войдя в спальню, я и там ничего не нашел (и чего я искал-то? какие улики может оставить призрак?). Стоя у окна, я поднял шторы и уставился во двор к Алленам, и вдруг на мгновение показалось, что я увидел себя, растянувшегося в шезлонге и смотрящего на себя же. Это было как вспышка, но на какой-то миг я оказался вчерашним силуэтом, тенью, которая мне приснилась. (В тот же миг я вдруг оказался тем парнем, что сидел рядом с Эйми Лайт в ее «БМВ».) Я стал бродить по комнате, повторяя движения тени, стараясь угадать, чего он искал. Из шкафа и комода ничего моего вроде бы не пропало, и на ковре не осталось видимых следов (хотя в моих снах их было полно в гостиной, а теперь еще и в кабинете). Наконец я пошел к комнате Робби и долго не решался в нее войти. На двери в правом нижнем углу до сих пор виднелись царапины, надо будет их закрасить, а («Ненавижу тебя». Сколько раз я говорил это своему отцу? Ни разу.
Сколько раз я мечтал об этом? Тысячи.) никакой мыши нет, уговаривал я себя, потому что она мне приснилась, да и во всей комнате не нашлось ни одной зацепки, ничего, напоминавшего о том, что мне здесь вчера приснилось. Возле стенного шкафа стояли полупустые коробки со старой одеждой для Армии спасения. На экране компьютера мерцала луна.
Вернувшись в кабинет, я так и не смог сосредоточиться на романе и вместо этого перечитал главу из «Американского психопата», где убивают Пола Оуэна, и в очередной раз ужаснулся деталям преступления – газеты, расстеленные на полу, плащ, который Патрик Бэйтмен надел, чтоб не замарать костюм, острие топора, расколовшее голову Пола, брызги крови и шипящий звук, который издает череп, разламываясь пополам. Больше всего меня ужаснуло вот что: а вдруг человек, наводящий ужас на округ Мидленд, делает это без гнева, без ярости? Что, если он спокойненько спланировал свои преступления и методично их осуществил и переживания его сравнимы с чувствами покупателя, который толкает перед собой тележку по универсаму и вычеркивает пункты из списка продуктов? Что, если логическое обоснование этим преступлениям было лишь одно: тому, кто их совершал, это просто нравилось.
Я снова набрал Эйми Лайт. Она снова не ответила. Я снова не оставил сообщения. Да и не знал я, что говорить, ведь теперь ее машина, выезжающая с парковки на бульвар Офелия с Клейтоном на пассажирском месте, – это тоже сон. То есть – на данном этапе сна – в субботу вечером этого не происходило.
Я не видел Робби, когда он пришел из школы, он не спустился к семейному обеду и предпочел питаться в одиночестве, сославшись на домашнее задание. Сара сидела со мной и Джейн, и казалось, что события прошлой ночи не возымели на нее никакого эффекта, и за обедом я понял почему: она мне тоже приснилась.
Готовясь к родительскому собранию, я надел костюм. Выглядел я представительно. Озабоченный мужчина, жаждущий известий об академической успеваемости своего ребенка. Ниже следует диалог, записанный мною для вечерней сцены в спальне, который Джейн отказалась разыгрывать и переписала на свой лад.
– Что мне надеть? – спросил я.
Долгая пауза.
– Полагаю, улыбки будет достаточно.
– То есть можно пойти голым и скалиться как идиот?
– Все, что от тебя требуется, – еле слышно пробурчала Джейн, – это кивать и улыбаться минут десять перед несколькими учителями и поздороваться с директором. Справишься? Обойдемся без баклажки? Пистолет выхватывать не станешь?
Я, извиняющимся тоном:
– Постараюсь.
– Перестань ухмыляться.
Джейн обсудила с Мартой, когда мы сможем вернуться домой.
Джейн как будто не догоняла, насколько серьезно я все воспринимаю.
Мы сели в «рейнджровер» и поехали в школу. Всю дорогу мы молчали, только однажды Джейн сказала, что на завтрашний вечер нам назначено у доктора Фахейда. Я воздержался от вопроса, почему мы не пойдем в наше обычное время в среду, поскольку во сне это больше не имело значения.
В Бакли повсюду стояли охранники. На воротах они просвечивали машины фонариками, сверяясь с именами в списке. На служебной парковке еще больше охранников, некоторые вооруженные, требовали документы с фотографией. Весь Бакли с подготовительного по двенадцатый класс насчитывал шестьсот учеников (в каждом классе человек по сорок), и сегодня собрание было только у родителей начальной школы, и, казалось, приехали все. На территории толпились опрятные парочки, Джейн ловила подобающие взгляды. Возле тележки с кофе, выставленной у библиотеки, мы наткнулись на Адама и Мими Гарднер, и как только стало понятно, что на меня они внимания не обращают и прошлую ночь вспоминать никто не собирается, я понял, что они мне тоже снятся.
Интерьер школы был обтекаемый, гладкий, индустриальный: куда ни повернешься, всюду маячит большая стальная дверь. Территорию окружало невероятное количество растительности. Деревья нависали над зданиями, школа пряталась в лесу. Меж деревьев стояло несколько блочных построек – безликие бунгало, испещренные узкими, как бойницы, окошками, вмещали большую часть классных комнат. Архитектура была настолько минималистской, что в ней чувствовалось какое-то обескураживающее обаяние. Здесь правил бал порядок, но без клаустрофобии, несмотря на все окружающие вязы и кусты. Что ж, удобно, даже мило. Да, это, безусловно, шикарная школа. В огромном спортзале мы сидели на бетонных пеньках и внимали краткой, но изобретательной речи директора об эффективности и организации, о связи между сознанием и духом, о безопасности и ее требованиях, о наших детях, жаждущих познать неизведанное. Следующим выступал педиатр, специалист по поведенческой психологии, бесчисленное количество раз мелькавший по телевизору, седовласый, мягкоречивый канадец; в какой-то момент он предложил устроить день «Принеси в школу чучело животного». После редких аплодисментов мы отправились встречаться с учителями. Нам показали рисунки и поделки Робби (исключительно лунные пейзажи) и рассказали, что в этом хорошего (немного), а что следует исправить (я чуть не заснул). Учительница, которая работала с Сарой над письмом, чтением и началами счета, объяснила нам, что в Бакли за эмоциональным состоянием учеников следят с не меньшим рвением, чем за успеваемостью, и, указав, что наши дети плохо переживают стрессовые ситуации, она предложила записать и Сару и Робби на семинар, посвященный укреплению уверенности в себе; нам выдали брошюры с фотографиями пестро разряженных кукол и советами по техникам релаксации, например как выдувать мыльные пузыри (при ровном дыхании получится замечательный поток), и списком книг о позитивном мышлении, которые должны помочь детям «обрести внутреннее спокойствие». Когда Джейн с улыбкой принялась возражать, нам сказали: «Миссис Деннис, дети чаще всего испытывают стресс не оттого, что их не позвали на день рождения, и не оттого, что к ним задирается какой-то драчун, а потому, наверно, что их родители сами находятся в состоянии стресса». Джейн снова принялась спорить, уже без улыбки, и была прервана: «Насколько хорошо родитель переживает стресс, показывает, чего можно ждать от ребенка». Мы не нашлись что ответить на это, и учительница добавила: «Вы знаете, что восемь с половиной процентов детей в возрасте до десяти в прошлом году пытались покончить с собой?», после чего я заткнулся до конца собрания. Краем уха я слышал, как учительница говорила другой озабоченной паре: «От этого у вашего ребенка могут возникнуть сложности в межличностных отношениях», после чего показала им нарисованного их сыном утконоса и сказала, что среднестатистический утконос выглядит «менее безумным». В какой-то момент Джейн промямлила: «Я йогой занимаюсь», после чего мы прочли тревожное сочинение Сары, озаглавленное «Жаль, что я не голубь», от которого Джейн разрыдалась, а я тупо уставился на изображения Терби – их были десятки, – и на рисунках он пикировал на дом вроде нашего, злобный, растопырив острые когти. Родителям выдали дополнительные антистрессовые корзинки, где среди прочего лежала книжка под названием «И сорняк может расцвести». Встречи эти ранили меня чрезвычайно. Больше обычного хотелось выпить. Сон мой дал трещину, а мне нужно было, чтоб он продолжал виться. Все, что я мог, это хмуро улыбаться.
- Предыдущая
- 42/80
- Следующая
