Республика Шкид - Пантелеев Леонид - Страница 28

• Предыдущая
• 28/86
• Следующая

— Может, посидим еще? — нерешительно предложил Янкель, но халдей запротестовал:

— Нет, нет, ребята! Нельзя! Витя нагрянет, мне попадет! Идемте в спальню. Только дайте закурить перед сном.

Ребята достали махорку, и, пока Косецкий свертывал папиросу, они один за другим спускались вниз.

— Вы к нам заходите, в спальню побеседовать, когда младших уложите, — предложил Громоносцев.

— Хорошо, забегу

Уже внизу, в спальне, ребята, укладываясь, гуторили между собой:

— Вот это парень!..

Последнее время Косецкий особенно близко сошелся со старшими. Они вместе курили, сплетничали про зава и его помощницу. Теперь ребята окончательно приняли в свою компанию свойского Косецкого и даже не считали его за воспитателя.

Ночь наступила быстро. Скоро стало совсем темно, а ребята еще лежали и тихо разговаривали. Косецкий, уложив малышей, пришел скоро, сел на одну из кроватей, закурил и стал делиться с ребятами планами своей будущей работы.

— Вы, ребята, со мной не пропадете. Мы будем работать дружно. Вот скоро я свяжусь с обсерваторией, так будем астрономию изучать.

— Бросьте! — лениво отмахнулся Японец.

— Что это бросьте? — удивился Косецкий.

— Да обсерваторию бросьте.

— Почему?

— Да все равно ничего не сделаете, только так, плешь наводите. Уж вы нам много чего обещали.

— Ну и что ж? Что обещал, то и сделаю! Я не такой, чтобы врать. Сказал — пойдем, и пойдем. Это же интересно. Будем звездное небо изучать, в телескопы посмотрим…

— Есть что-то хочется, — вдруг со вздохом проговорил все время молчавший Янкель и, почему-то понюхав воздух, спросил Косецкого:

— А вы хотите, Афанасий Владимирович?

— Чего?

— Да шамать!

— Шамать-то… шамать… — Косецкий замялся. — Признаться, ребятки, я здорово хочу шамать. А что? Почему это ты спросил? — обратился он к Янкелю, но тот улыбнулся и неопределенно изрек, обращаясь неизвестно к кому.

— И это жизнь! Хочешь угостить дорогого воспитателя плотным обедом — и нельзя.

— Почему? — оживился Косецкий.

— Собственно, угостить, пожалуй, можно… но… — робко пробормотал Японец.

— Но требуется некоторая ловкость рук и так далее, — закончил Янкель, глядя в потолок.

— Ах, вот в чем дело! — Косецкий понял. — А где же это?

— Что?

— Обед.

— Обед на кухне!

Потом вдруг все сразу оживились. Обступили плотной стеной Косецкого и наперебой посвящали его в свои планы.

— Поймите, остаются обеды… Марта их держит в духовой… Сегодня много осталось. Спальня сыта будет, и вы подкормитесь. Все равно до завтра прокиснет… А мы в два счета, только вы у дверей на стреме постойте…

Косецкий слушал, трусливо улыбаясь, потом захохотал и хлопнул по плечу Громоносцева.

— Ах, черти! Ну, валите, согласен!

— Вот это да! Я же говорил, — захлебывался Янкель от восторга, — я же говорил: вы не воспитатель, Афанасий Владимирович, а пройдоха первостатейный.

Налет проводили организованно. Цыган, Японец и Янкель на цыпочках пробрались на кухню, а Косецкий прошел по всем комнатам дачи и, вернувшись, легким свистом дал знать, что все спокойно.

Тотчас все трое уже мчались в спальню, кто со сковородкой, кто с котлом.

Ели вместе из одного котла и тихо пересмеивались.

— Хе-хе! С добрым утром, Марта Петровна! За ваше здоровье!

— Хороший суп! Солидно подсадили куфарочку нашу, — отдуваясь, проговорил Косецкий, а Воробышек, деловито оглядев посудину, изрек:

— Порций двенадцать слопали.

Нести котлы обратно не хотелось, и лениво развалившийся после сытного обеда Косецкий посоветовал:

— Швырните в окно, под откос.

Так и сделали.

Сытость располагает к рассуждениям, и вот Янкель, кувырнувшись на кровати, нежно пропел:

— Кто бы мог подумать, что вы такой милый человек, Афанасий Владимирович, а я-то, мерзавец, помню, хотел вам чернил в карман налить.

— Ну вот. Разве можно такие гадости делать своему воспитателю? — улыбнулся благодушно Косецкий, но Япончик захохотал.

— Да какой же вы воспитатель?

— А как же? А кто же?

— Ладно! Бросьте арапа заправлять!

Косецкий обиделся.

— Ты, Еонин, не забывайся. Если я с вами обращаюсь по-товарищески, то это еще не значит, что вы можете говорить все, что вздумается.

Теперь захохотала вся спальня.

— Хо-хо-хо!

— Бросьте вы, Афанасий Владимирович. — Воспитатель! Ха-ха-ха! Вот жук-то!

А Япошка уже разошелся и, давясь от смеха, проговорил:

— Не лепи горбатого, Афоня. Да где же это видано, чтобы воспитатель на стреме стоял, пока воспитанники воруют картошку с кухни! Хо-хо-хо!

Косецкий побледнел. И, вдруг подскочив к Японцу, схватил его за шиворот:

— Что ты сказал? Повтори!

Япошка, под общий хохот, бессильно барахтаясь, пробовал увильнуть:

— Да я ничего!..

— Что ты сказал? — шипел Косецкий, а спальня, принявшая сперва выходку воспитателя за шутку, теперь насторожилась.

— Что ты сказал?

— Больно! Отпустите! — прохрипел Японец, задыхаясь, и вдруг, обозлившись, уже рявкнул: — Пусти, говорю! Что сказал? Сказал правду! Воруешь с нами, так нечего загибаться, а то распрыгался, как блоха.

— Блоха? А-а-а! Так я блоха?.. Ну хорошо, я вам покажу же! Если вы не понимаете товарищеского отношения, я вам покажу!.. Молчать!

— Молчим-с, ваше сиятельство, — почтительно проговорил Громоносцев. — Мы всегда-с молчим-с, ваше сиятельство, где уж нам разговаривать…

— Молчать!!! — дико взревел халдей. — Я вам покажу, что я воспитатель, я заставлю вас говорить иначе. Немедленно спать, и чтобы ни слова, или обо всем будет доложено Викниксору!

Дверь хрястнула, и все стихло.

Спальня придушенно хохотала, истеричный Японец, задыхаясь в подушке, не выдержал и, глухо всхлипывая, простонал:

— Ох! Не могу! Уморил Косецкий!

Вдруг дверь открылась, и раздался голос халдея:

— Еонин, завтра без обеда.

— За что? — возмутился Японец.

— За разговоры в спальне.

Дверь опять закрылась. Теперь смеялась вся спальня, но без Еонина. Тому уже смешно не было.

Минут через пять, когда все успокоились, Цыган вдруг заговорил вполголоса:

— Ребята, Косецкий забузил, поэтому давайте переменим ему кличку, вместо графа Косецкого будем звать граф Кособузецкий!

— Громоносцев, без обеда завтра! — донеслось из-за двери, и тотчас послышались удаляющиеся шаги.

— Сволочь. У дверей подслушивал!

— Ну и зараза!

— Сам ворует, а потом обижается, ишь гладкий какой, да еще наказывает!

— Войну Кособузецкому! Войну!

Возмущение ребят не поддавалось описанию. Было непонятно, почему вдруг халдей возмутился, но еще больше озлобило подслушивание у дверей.

Подслушивать даже среди воспитанников считалось подлостью, а тут вдруг подслушивает воспитатель.

— Ну, ладно же. Без обеда оставлять, да еще легавить! Хорошо же. Попомнишь нас, Косецкий. Попомнишь, — грозился озлобленный Цыган.

Тут же состоялось экстренное совещание, на котором единогласно постановили: с утра поднять бузу во всей школе и затравить Косецкого.

— Попомнишь у нас! Попомнишь, Кособузецкий!..

Спальня заснула поздно, и, засыпая, добрый десяток голов выдумывал план мести халдею.

Резкий звонок и грозный окрик «вставайте» сразу разбудил спальню старших.

— Если кто будет лежать к моему вторичному приходу, того без чаю оставлю! — выкрикнул Косецкий и вышел.

— Ага. Он тоже объявил войну, — ухмыльнулся Янкель, но не стал ожидать «вторичного прихода» халдея, а начал поспешно одеваться. Однако почти половина спальни еще лежала в полудремоте, когда вновь раздался голос Косецкого.

Он ураганом ворвался в спальню и, увидев лежащих, начал свирепо сдергивать одеяла, потом подлетел к спавшему Еонину и стал его трясти:

• Предыдущая
• 28/86
• Следующая