Южнее Сахары - Леглер Виктор Альбертович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая

Наконец, пришел день начала промывки, день, в артелях всегда волнующий и праздничный. Смотреть на сам процесс промывки всегда интересно. Мощная струя воды на столе промывает кучу песков, которую услужливо подает бульдозер, размытый грунт с урчанием всасывается в отверстия стола и потом шумным водопадом вытекает с другой стороны, оставляя кусочки золота на ковриках прибора. Первый день промывки на участке отбоя нет от желающих подержать тяжелую рукоятку монитора, направить струю, куда требуется. А на следующее утро начинается веселый азарт съемки золота с прибора. Обработка, взвешивание, и вот на доске в столовой пишется цифра дневной добычи. Все довольны – пришло время возмещения за труды…

Здесь, в африканской саванне все пошло совсем иначе. Точнее, не все. Что касается работы, все было в порядке. За пару недель они с Николаем сумели добиься объемов промывки, которые было бы не стыдно показать в любой артели. А вот золота с прибора снимали раз в пять меньше, чем планировалось, да и то, честно говоря, брали неизвестно откуда, настолько бедной была смесь, подаваемая на приборы. Андрей всячески старался ее очистить, отделить по возможности от мусора, иногда это удавалось и тогда съемки росли, но все равно оставались далекими от желаемых.

Одна проблема, непростая для России, в Сонгае решилась на удивление просто – проблема превращения золота в деньги. Как только деньги требовались, на участок въезжал мотоцикл с местными торговцами золотом, отцом и сыном. Сын сидел за рулем, у отца на спине висела тульская одностволка, а под мышкой он держал деревянный ящик с весами. В карманах их просторных бубу находилась любая требуемая сумма. А продавать приходилось практически всю добычу: зарплата сонгайцев и русских, горючее и смазка, питание, метные платежи и всплывающие старые долги съедали все, а, если что-то оставалось, прилетал Алиевич и забирал. Не было речи о накоплениях на ремонт изнашиваемой техники и тем более о погашении начальных расходов на добычу.

– Зачем мы работаем – говорил Андрей Алиевичу – мы тратим больше, чем получаем, и изнашиваем технику.

– Работайте – отвечал Алиевич – остановиться будет дороже, чем продолжать. Одни увольнения с положенными по закону компенсациями знаешь, сколько будут стоить?

Андрей знал. Трудовое законодательство Сонгая отличалось невероятной благосклонностью к наемному работнику. Процедура увольнения, особенно по отношению к специалистам, требовала огромных компенсаций, доходящих до выплаты зарплаты на три года вперед. Разумеется, сами сонгайцы этих законов и не думали соблюдать. Хозяин по-отечески платил работнику, сколько считал нужным и когда считал нужным, а работник в условиях окружающей нищеты и безработицы был на все заранее согласен. Закон отыгрывался на иностранных компаниях. В каждом райцентре была специальная трудовая инспекция, куда мог пойти обиженный работник. За гонорар в половину отсуженной компенсации трудовые инспектора впивались в компании, как вампиры.

Еще один вопрос заставлял Андрея сильно беспокоиться. Был разгар сухого сезона, и запас воды в прудах уменьшался с каждым днем. Многократно использованная вода становилась все грязнее, переставала как следует размывать грунт, и золото убегало с прибора. Воду требовалось обновлять, а ее нехватало, и надеяться можно было только на начало сезона дождей. Пока, вот уже несколько месяцев, погода была абсолютно однообразной. С утра солнце вставало на безоблачном небосклоне, проходило через зенит и вечером на безоблачном небосклоне опускалось, не потревоженное ни единой тучкой. Впрочем, небо было хоть и безоблачным, но не всегда ясным. Харматан, ветер, часто дующий зимой из Сахары, нес с собой тонкую, неощутимую на ощупь пыль, отчего небо из синего становилось серо-стальным, солнце тускнело, превращаясь в диск, вырезанный из фольги, и все вокруг бледнело и обесцвечивалось. Ветер дул днем, по ночам было тихо, и пыль садилась на землю. Несмотря на закрытые окна и двери, в комнатах по утрам все было покрыто пылью, так что столы, бумаги, одежду каждый день приходилось вытирать и чистить. В январе и феврале по ночам было даже прохладно, в марте жара снова усилилась, впрочем, до сезона дождей оставалось уже недолго.

Алиевич по рации постоянно подгонял Андрея:

– Вы там думайте, думайте, на то вы и специалисты. Еще чуть-чуть, и предприятие станет рентабельным. Придумайте что-нибудь. Нельзя так все загубить, слишком много вложено.

Андрей и сам постоянно думал о том, что делать. Его кругозор резко сузился, он уже не интересовался мировыми новостями или сведениями из России, постоянно думая о том, как улучшить работу на полигоне. Он вводил массу мелких улучшений, часто раздражая русских рабочих и вводя в недоумение сонгайских, улучшений, приносящих отдельные успехи, но не радикальные перемены. Предприятие работало нормально. Порядок поддерживался, техника ремонтировалась, производительность труда по промывке была достигнута вполне приличная. Среди сонгайцев выявилось немало толковых работников, чья квалификация росла прямо на глазах. Андрей систематически заменял русских рабочих сонгайскими, что приводило на конкретном рабочем месте к десятикратному снижению расходов, а работа иногда только улучшалась. Лишние люди отправлялись в Россию. Доктор, объем работы которого по специальности значительно уменьшился, вовсю работал на обработке золота, деликатной процедуре, которая по квалификации была бы доступна многим из жителей деревни, но была бы для них слишком большим моральным искушением. Но все принимаемые меры, в конечном счете были бесполезны. Они снижали скорость падения, но не могли привести к подъему. Отсутствие нормального золота и в связи с этим нормальных перспектив постоянно давило на Андрея, держало его в безрадостном и угрюмом настроении. Сам для себя он оценивал это состояние вполне определенно – голод по положительным эмоциям.

Еще во времена первоначального знакомства с полигоном Андрей прошел вдоль по всей долине ручья, затратив однажды на это целый день. Тогда одна вещь показалась ему странной. На одном участке, ниже концессии «Ауры» на протяжении пары километров не было следов раскопок, а дальше они опять появлялись с прежней интенсивностью. Известно, что россыпи редко имеют перерывы, если уж долина золотоносна, то обычно вся подряд. Андрей посоветовался с Евгением, и они попытались расспросить местных жителей. Вообще-то Андрей уже убедился, что в бесписьменном обществе инфорация не сохраняется дольше двух-трех лет. Дальше начинаются легенды. Во всяком случае, когда-то он пытался выяснить, сколько лет назад старатели работали на площади полигона, и получил ответы в интервале от пяти до пятидесяти лет. Но в этот раз что-то осмысленное в народной памяти сохранилось. Наряду с красочными рассказами о том, что там под землей живет дьявол, не разрешающий, чтобы его тревожили, он пару раз услышал осторожные суждения, что вроде бы в этом месте пытались копать, но было много воды и стенки шурфов обваливались. Недолго думая, Андрей скомандовал пройти пару шурфов в центре аномального участка, и точно – на двухметровой глубине их залило водой, и это в самый пик сухого сезона. При попытке откачать воду, стенки шурфа действительно начали валиться. «Много песка,» – определил Евгений Петрович. Он же популярно объяснил возможную причину феномена:

– Вы все видели ручей, текущий по дну долины. Вы знаете, что, если его запрудить, то получится озеро. Так вот, в каждой долине есть другой ручей, подземный, текущий по коренному ложу. Если этот подземный ручей чем-то запружен, то получится подземное озеро. В таких местах старатели работать не могут, но нас это не касается. Подземную плотину прорежем канавой, воду спустим. Только как там разведывать, я не знаю.

Вечером Андрей созвал мозговой штурм. Пока они с Евгением колебались между шурфами (затопит) и скважинами (долго и дорого), Николай, не обремененный профессиональными знаниями, спросил:

– Какая там глубина?

– Ну, метров шесть, семь, максимум, восемь.

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая