Южнее Сахары - Леглер Виктор Альбертович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/44
• Следующая

Однажды утром Андрей отправился в Кундугу. На участке скопилось золото, и он хотел взять полицейских для сопровождения. Обычно начальник полиции, получавший хорошие чаевые с каждого транспорта, поднимался, завидев его, из-за своего стола, сердечно здоровался и сам спрашивал: «Ну, когда повезем золото?» Но сегодня что-то не сложилось. Начальник, извиняясь, сказал, что приезжает полицейское начальство, будет какой-то смотр, и все должны быть на своих местах. «Дня через два поедем,» – закончил он успокаивающим тоном. У Андрея были в городке еще кое-какие дела, и, прежде чем ехать по самой жаре домой, он завернул отдохнуть в бар. Хозяина он не встретил. Одна из девушек сказала ему, что он вот только что был, но куда-то ушел, по-видимому, по делам. Андрей уселся в приятной тени огромного дерева и задумался о своей жизни.

Работа на полигоне явно подходила к концу. Зачищались остатки песков, и в ближайшие дни приборы можно будет останавливать. Ночные смены были уже отменены. Большинство машин – молодец Николай – уже законсервированы и готовы к следующему сезону. Золота добыто достаточно, даже побольше обещанного, долги возвращены, данные им обязательства выполнены, и участок можно бросить навсегда. Но зачем? Эта техника может еще поработать, дать прибыль, если направить ее на подходящий объект. Собственно, и объект есть – участок Мусы Бубакара. Это было так очевидно, что Андрей удивлялся, почему Муса до сих пор не пришел к нему с предложением. Вероятно, ждет, когда мы сами к нему придем, чтобы выговорить условия повыгоднее. Переговоры будут нелегкими и продлятся не один день, но должны закончиться успешно, поскольку ни одна сторона в принципе не может осуществить проект в одиночку.

За годы, прожитые на участке, Андрей ко всему привык, стал как бы своим. Его все знали, он был уверен в прочности и безопасности своего положения. Он притерпелся к одиночеству, потому что его знания языков хватало для болтовни и деловых отношений, но не для дружеских. Собственно, он не был уверен, что в Африке существуют дружеские отношения в их российском понимании. Любое сближение с африканцем очень скоро означало для него новые обязанности, а для другой стороны новые права. Иногда это выражалось прямо: «Ты мне друг? Так дай мне денег». А предложения с его стороны о встречных дружеских уступках встречало искреннее недоумение: «Я же бедный, у меня ничего нет».

Возможно, дело было не в языковом барьере, а в более глубоких душевных различиях, разных взглядах, разном понимании. Как-то раз Леонтий говорил им об этом. Он сказал:

– Вот мы, белые, уверены в своем превосходстве над черными. Без враждебности, спокойно, доброжелательно, но твердо и непоколебимо уверены. Так?

Андрей с Николаем прислушались к себе. Потом оба кивнули.

– Вас это, вероятно, удивит, но можете мне поверить на слово. Черные так же – спокойно и твердо – убеждены в своем превосходстве над белыми. И никто не способен изменить свое мнение. Это данность мировоззрений.

Слушая тогда Леонтия, Андрей вспомнил о своих отношениях с Авой. Она всегда не то, что признавала, а настаивала на их неравенстве, на его превосходстве и своей подчиненности. Но при этом она часто говорила: «Ты ничего не понимаешь в Африке. Ты другой. И никогда не поймешь.»

Скажем, явно другим у здешних жителей было чувство юмора. В России Андрей не сомневался в своей адекватности: над его шутками смеялись, и он смеялся над шутками других. В Африке его шутки оставались абсолютно непонятными, его по несколько раз переспрашивали, честно пытаясь понять, что он имеет в виду, и он бросил это занятие. Успех он имел один раз, когда по недосмотру схватил рукой свежеприваренную железку и отдернул обожженную руку. Он чувствовал себя как Жванецкий после ударной репризы, народ буквально лег от смеха и восторга.

Он уже твердо решил, если работа будет продолжаться, на следующий год привезти сюда жену. Их дети были уже в состоянии прожить год без родителей. Ей будет интересно, а ему много легче. В такой ситуации они вместе смогут убедить жену Николая сделать вторую попытку. Николай, правда, говорил, что не вернется, но Андрей был уверен, что полугодовая домашняя реабилитация изменит его позицию. Для невозвращенца он слишком тщательно приводил все в порядок. Тогда можно будет наладить нормальную жизнь.

После расставания с Авой Андрей выдержал немало атак со стороны местных девушек, часто прямых и откровенных. Например, с давних пор на участке сложился обычай, что пустой концентрат, из которого в участковой лаборатории извлекли золото, отдавали деревенским женщинам, которые подолгу возились с ним со своими калебасами и извлекали еще какие-то граммы. Почему-то женщины очень ценили это право и выработали сложную систему очередности, чтобы эта дрянь доставалась всем по справедливости. Только Ава, когда она переехала к Андрею, по-королевски уступила свою очередь своей младшей родственнице. Так вот, когда Ава покинула его, девушки, приходящие на участок перемывать отходы, стали одеваться и украшаться тщательно, как на праздник, и непременно пытались попасться Андрею на глаза. В одном или двух случаях дело даже дошло до разовых интимных связей, но здесь биолого-культурные барьеры оказались непреодолимыми, и попытки отношений вызвали у Андрея чувство, близкое к панике.

В Согвиле он получил интеллигентно выраженное предложение от молодой россиянки, которая, обучаясь в провинциальном институте, выскочила замуж за студента-африканца и уехала в Сонгай. Она довольно быстро поняла, во что влипла, развелась, и теперь работала регистратором в небольшом отеле, имея в виду выйти замуж за белого или по крайней мере заработать денег на билет в Россию. Она была симпатична, неглупа и дала понять, что будет не против поехать с ним на участок. Андрей был готов ей помочь, но от предложения деликатно уклонился, понимая, в какой клубок неразрешимых проблем он будет немедленно втянут.

Девушки из «Звезды Африки» тоже поначалу настойчиво пытались привлечь его внимание, но все-таки это были проститутки из дешевого грязного придорожного борделя. Как-то раз вечером они, хихикая, затащили Андрея в свой круглый домик, но единственным возникшим у него чувством в этом доме, освещаемом масляными плошками, с колыхающимися тряпочными занавесками под соломенной крышей, было ощущение неведомой, но грозной пожарной опасности.

Как ни странно, единственного человека в Африке, которого он мог назвать своим другом, он нашел здесь. Это была одна из девиц борделя, носившая малоподходящее для ее профессии имя София. Как миллионы африканских городских девушек, она имела Великую мечту: выйти замуж за белого и уехать с ним жить в Европу. О себе она выражалась почти пушкинскими словами: «Черт меня дернул родиться красивой и умной в Африке». Черных мужчин она терпеть не могла и охотилась только на белых, ожидая принца, который увезет ее с собой. Она могла позволить себе выбирать клиентов, не отказывая прямо, чего не позволяла этика ее профессии, но назначая неприемлемую для нежелательного поклонника цену. Она была родом из Дакара, а сюда ее занесло с каким-то датчанином, с которым они то ли поругались по пути, то ли он ее бросил, и она, решив, что здесь конкуренция меньше, чем дома, осталась поджидать свое счастье на большой дороге. Нелюбовь к мужчинам своей расы она приобрела благодаря отцу, который, живя в крайней бедности, наделал девять детей, включая ее, потом нашел хорошо оплачиваемую работу и тут же бросил семью ради новой молодой жены, с которой сделал еще шестерых, потом снова обеднел, состарился, был выгнан и вернулся в старую семью. Восприятие мужчин и женщин в глазах Софьи было в чем-то близко российскому. Женщины жили сами, торговали на рынках, горбились на огородах, на нищенские доходы поднимали детей, а мужчины хотели есть, спать, развлекаться и требовали заботы.

Она действительно была красивой и умной, свободно говорила на английском и французском, все со слуха, поскольку в школе не училась, могла объясниться по-немецки, по-испански и по-итальянски (следы ее разнообразных связей), не считая нескольких африканских диалектов. Они с Андреем быстро выяснили его бесперспективность как принца, но полюбили сидеть и болтать друг с другом в моменты, когда в баре не было других белых, привлекающих профессиональное внимание Софии. Иногда она мечтательно шептала Андрею, нараспев, глядя куда-то вдаль, как Ассоль:

• Предыдущая
• 41/44
• Следующая