Белые сны - Песков Василий Михайлович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая

Брат получил диплом штурмана и уехал ловить рыбу на Дальний Восток. Валентин тоже стал штурманом. Его послали на Черное море вылавливать мины. Нелегкая служба – вылавливать мины. Войны давно уже нет. А мина живая стоит под водой. Девять раз проходишь – мина молчит. А десятому кораблю – смерть. Минный тральщик прочесывал море. «Три месяца не видно земли. И каждый день под килем может рвануть. Но я был все-таки счастлив – каждый день видел море…»

Несчастье пришло в кабинете у симпатичного старичка окулиста. «Какая, какая буква?! Так, повторим… Огорчительно, молодой человек, но правый глазок шалит. Штурманом плавать, понимаете сами… Придется на берегу послужить».

«Жизнь как будто остановилась. Стою на берегу и гляжу на корабельные флаги. Один глаз закрою, второй. Кажется, одинаково видят. Может, ошибся старик?.. Пошел к другому врачу. То же самое. Списали на берег…»

Определился Валентин Иванов в судостроительный институт. Что ж, берег он и есть берег. Ходил на работу в штурманской форме. Делал крюк, чтобы издали глянуть на корабли. Только один человек был рад мертвому якорю моряка – девушка Валя. Она стала женой сухопутного штурмана.

«Пригласили меня в райком. Не хочу ли работать в райкоме? Я не хотел. Уговорили. И тут судьба взяла меня за руку…» Райком партии находился в том же квартале, где Арктический и Антарктический институт. Встретился Валентин с директором института, Трешниковым Алексеем Федоровичем. Стал помогать ему набирать в экспедиции трактористов, радистов, поваров из ленинградских ресторанов.

«Вижу, в экспедициях не боги горшки обжигают „Возьмите меня…“ Трешников записал что-то в книжечку. Через неделю задание: „За год освоишь профессию магнитолога – возьмём в Антарктиду“. Освоил. Взяли…»

С той же пристани уходили корабли в Антарктиду. Так же сверкали медные трубы. Так же колыхалась толпа провожавших. Только на этот раз Валентин был на палубе корабля. Даже адмирал-дядя крикнул: «Завидую! Ты первым из наших пересекаешь экватор».

А потом все было, как рассказывали старые моряки. Вода, вода. Альбатросы. Экватор. Чужие корабли. Порт Кейптаун. «Ревущие сороковые» широты… «Как мальчишка дежурил на палубе – ждал первого айсберга. По льдине к кораблю бежал любопытный пингвин. Хотелось спрыгнуть и бежать навстречу пингвину. Остановились вдали от берега. Прилетел из Мирного маленький самолет, сел рядом с кораблем забрать посылки и письма. Упросил летчиков взять на борт – хотелось первым топнуть ногой на льду. Бегу вот к этому „магнитному цеху“, встречает незнакомый парень: „Ну, старик, еле дождался. Давай сразу принимай зеркала и всю остальную музыку. Надоело – вот так!“ „Как Антарктида?“ – спрашиваю. „Увидишь“. Увидел…»

Таков путь в Антарктиду у человека-романтика. О Валентине я рассказал не потому, что он лучше других. Просто хорошо встречаться с людьми, которые остаются верными мечте своей юности.

Кают-компания четыре раза собирает нас вместе: завтрак, обед, ужин, кино. Приходим мокрые от пота и снега. Вешаем на крюки кожаные доспехи – и за столы. Шесть человек за столом. Рождается что-то вроде застольной дружбы.

Вот первый застольный товарищ Вася Кутузов. Он повар. И, как все повара, за стол почти не садится:

– Ну как, ребята?..

Это значит – Вася знает сегодня цену котлетам и пришел пожинать лавры. Но ребята настроены пошутить:

– Вась, а ну покажи подошву!

Доверчивый Вася поднимает сапог.

– Ну, так и знал: подошву сготовил. Разве это котлеты!

Большей обиды нельзя придумать. Вася со стуком бросает ложку и уходит на кухню. Сейчас на кухне будет громкий, на всю столовую, разговор о том, какие хорошие ребята были на дизель-электроходе «Обь». Что ни сготовишь – все хорошо. Васю Кутузова уговорили остаться в Антарктиде, когда он пришел на «Оби» в качестве главного кока. Вася отпустил шикарную бороду и, когда снимает халат, очень похож на попа из небогатого деревенского прихода. Его искренне любят и шутят потому только, что надо ж над кем-то и пошутить.

У повара ко мне особое отношение. Обязательно сядет рядом, поставит компот.

– Пишешь?

– Пишу, Вася.

– Да-а… Я вот тоже пару мемуарчиков жене написал…

Вася приготовил два письма для жены. Но хочется ему как-нибудь по-особенному назвать описание антарктической жизни. Тут и подвернулось словцо – «мемуары».

– Ты мне скажи, тезка, как это сделать, чтоб принимали в газету заметки? Чтоб написал – и сразу приняли?..

Вася признается: уже три раза, возвращаясь из плавания, робко ходил в газету.

– Понимаешь, прочтут – и: «Нет, не подходит. Ты, – говорят, – просто пиши, не по-газетному…»

Вася чувствует: в нашем газетном деле есть какая-то тайна. Каждый день он ставит на стол компот и простодушно начинает выведывать эту очень нужную ему тайну.

Александр Яковлевич Марченко. На куртке у него дырочка. Носил в Москве Звезду Героя. Тут снял. Считает, неловко ходить со Звездой в Антарктиде. Он начальник отряда у летчиков. По-моему, тяготится своей должностью. Мягкий, немного застенчивый человек. Такие предпочитают оставаться всегда рядовыми.

Три дня назад мы летели с ним в глубь Антарктиды. Он передал штурвал второму пилоту. Сел у окошка, задумчиво глядит на поземку под крыльями. «Шесть часов. И до Берлина вот так же было: шесть туда, шесть обратно…»

– Александр Яковлевич, а какой день был самым трудным в жизни у вас?

Долго добросовестно вспоминает:

– Двадцать шестое августа сорок третьего года. Бомбил родной город Енакиево. Немецкие танки скопились. Вижу свою улицу. На ней как раз больше всего. Вижу свой дом. Вижу, в саду на веревке белье сушится. В доме, знаю, мать, сестренка, больной отец. Захожу в пике – в глазах темно. Рядом заходят товарищи с бомбами… Три дня как пьяный ходил. Город освободили. Командир эскадрильи сразу сказал: «Езжай!» Подхожу к дому – ни окон, ни дверей. Горелые танки стоят. Вижу, идет из сада поседевшая женщина… Пошел навстречу: мать!.. Живы остались все трое – в окопе в саду отсиделись.

– А тут, в Антарктиде, были трудные дни?

– Конечно, были… – глядит в окошко. Под крыльями – поземка. – Были. У кого их тут не было…

Третий за нашим столом – Ильяс Белялович Абушаев «Ильяс Белялович, вы, наверно, опять приедете в Антарктиду?» – «Может, приеду, может, нет. Мне все равно где работать – что в Мирном, что в Монино».

В Монино, под Москвой, у Ильяса семья. Он работал бульдозеристом. Позвали в Антарктиду работать. Поехал. И ездит уже четвертый раз.

Ильяс может сутки не вылезать из бульдозера. Такое случается в Антарктиде. Ждут самолета, а полосы нет. Вот Ильяс и утюжит.

«Как работает! Вы должны поглядеть, как работает! Скажи: вершок снега снять надо – вершок и снимет. Скажи: надо побриться – побреет бульдозером». Бульдозерист Николай Романов говорит об Ильясе, как говорят в театре об уважаемом и очень талантливом артисте.

Я чувствую: в деле бульдозеристов тоже есть какая-то тайна, и, когда, пообедав, Ильяс надевает здоровенные рукавицы, прошусь к нему на бульдозер.

Любая машина имеет отдых. Бульдозер в Антарктиде отдыха не имеет. Постоянная война со снегом. То чистить полосу, то самолет замело, то надо откапывать склад, то трактор вдруг под снегом исчез – и все забыли, где он стоял. Выручает Ильяс. Он все помнит. Начинает ворочать снег, и трактор появляется на свет божий – ни царапинки.

Ильяс небольшого роста. Когда надо передвинуть тяжелые рычаги, Ильяс поднимается на ноги. А поскольку рычаги надо двигать все время, он почти не садится в кабине. Любое дело в Антарктиде тяжелее в три раза. Я не мог понять, почему этот человек не валится от усталости, отстояв в кабине десять часов. Сидит в столовой веселый. Только к бачку со щами подходит непременно два раза. А после ужина вдруг снова видишь его на тракторе. «Ильяс, почему не в кино.» – «Ребята попросили маленько очистить. Крыша в доме трещит…»

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая