Петербург - Белый Андрей - Страница 30
- Предыдущая
- 30/126
- Следующая
– «Барин вы хворый; и потому от табаку да от водки скоро вам – капут: сам, грешным делом, пивал: а таперича дал зарок. От табаку да от водки все и пошло; знаю то, и кто спаивает: японец!»
– «А откуда ты знаешь?»
– «Про водку? Перво сам граф Лев Николаевич Толстой – книжечку его «Первый винокур» [135] изволили читывать? – ефто самое говорит; да еще говорят те вон самые люди, под Питербурхом».
– «А про японца откуда ты знаешь?»
– «А про японца так водится: про японца все знают… Еще вот изволите помнить, ураган-то, что над Москвою прошел, тоже сказывали – как мол, что мол, души мол, убиенных; с того, значит, света, прошлись над Москвою, без покаяния, значит, и умерли. И еще это значит: быть в Москве бунту».
– «А с Петербургом что будет?»
– «Да что: кумирню какую-то строят китайцы!» [136]
Степку взял тогда барин к себе, на чердак: нехорошее было у барина помещение; ну и жутко барину одному: он и взял к себе Степку; ночевали они там.
Взял он его с собою, пред собой усадил, из чемоданишка вынул оборванную писулю; и писулю Степке прочел: «Ваши политические убеждения мне ясны как на ладони: та же все бесовщина, то же все одержание страшною силой; вы мне не верите, да ведь я то уж знаю: знаю, что скоро узнаете вы, как узнают многие вскоре… Вырвали и меня из нечистых когтей».
«Близится великое время: остается десятилетие до начала конца: вспомните, запишите и передайте потомству; всех годов значительней 1954 год. Это России коснется, ибо в России колыбель церкви Филадельфийской [137]; церковь эту благословил сам Господь наш Иисус Христос. Вижу теперь, почему Соловьев говорил о культе Софии [138]. Это – помните? в связи с тем, что у Нижегородской сектантки [139]… И так далее… далее…» Степка почмыхивал носом, а барин писулю читал: долго писулю читал.
– «Так оно – во, во, во. А какой ефто барин писал?»
– «Да заграницей он, из политических ссыльных».
– «Вот оно што».
____________________
– «А что, Степка, будет?»
– «Слышал я: перво-наперво убиения будут, апосля же всеопчее недовольство; апосля же болезни всякие – мор, голод, ну а там, говорят умнейшие люди, всякие там волнения: китаец встанет на себя самого: мухамедане тоже взволнуются оченно, только етта не выйдет».
– «Ну а дальше?»
– «Ну все протчее соберется на исходе двенадцатого года [140]; только уж в тринадцатом году… Да что! Одно такое пророчество есть, барин: вонмемде… на нас-де клинок… во что венец японцу: и потом опять – рождение отрока нового. И еще: у анпиратора прусскава мол… Да что. Вот тебе, барин, пророчество: Ноев Кавчег [141] надобно строить!»
– «А как строить?»
– «Ладно, барин, посмотрим: вы етта мне, я етта вам – шепчемся».
– «Да о чем же мы шепчемся?»
– «Все о том, об одном: о втором Христовом пришествии».
– «Довольно: все это вздор…»
____________________
– «Ей, гряди, Господи Иисусе!» [142]
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой описано, как Николай Аполлонович Аблеухов попадает с своей затеей впросак
Хоть малый он обыкновенный,
Не второклассный Дон Жуан,
Не демон, даже не цыган,
А просто гражданин столичный,
Каких встречаем всюду тьму,
Ни по лицу, ни по уму
От нашей братьи не отличный [143].
Праздник
В одном важном месте состоялося появление, до чрезвычайности важное; появление то состоялось, то есть было.
По поводу этого случая в упомянутом месте с чрезвычайно серьезными лицами появились в расшитых мундирах и чрезвычайные люди; так сказать, оказались на месте.
Это был день чрезвычайностей. Он, конечно, был ясен. С самых ранних часов в небе искрилось солнце: и заискрилось все, что могло только искриться: петербургские крыши, петербургские шпицы, петербургские купола.
Где-то там пропалили [144].
Если б вам удосужилось бросить взгляд на то важное место, вы видели б только лак, только лоск; блеск на окнах зеркальных; ну, конечно, – и блеск за зеркальными окнами; на колоннах – блеск; на паркете – блеск; у подъезда блеск тоже; словом, лак, лоск и блеск!
Потому-то с раннего часа в разнообразных концах столицы Российской Империи все чины, от третьего класса и до первого класса включительно [145], сребровласые старцы с надушенными баками и как лак сиявшими лысинами, энергично надели крахмал, как бы некую рыцарскую броню; и так, в белом, вынимали из шкафчика краснолаковые свои коробки, напоминавшие дамские футляры для бриллиантов; желтый старческий ноготь давил на пружинку, и от этого, щелкая, отлетала крышка красного лака с приятной упругостью, обнаружив изящно в мягко-бархатном ложе свою ослепительную звезду; в это время такой же седой камердинер вносил в комнату вешалку, на которой можно было увидеть, во-первых: белые ослепительные штаны; во-вторых: мундир черного лоска с раззолоченной грудью; к этим белым штанам наклонялась как лак горевшая лысина, и седой старичок, не кряхтя, поверх пары белых, белых штанов облекался в мундир ярко-черного лоска с раззолоченной грудью, на которую падало ароматно серебро седины; наискось потом обвивался он атласною ярко-красною лентою, если был он аннинский кавалер [146]; если же он был кавалер более высокого ордена, то его искрометную грудь обвивала синяя лента. После этой праздничной церемонии соответственная звезда садилась на грудь золотую, прикреплялася шпага, из особой формы картонки вынималась треуголка с плюмажем, и седой орденский кавалер – сам блеск и трепет – в лакированной черной карете отправлялся туда, где все – блеск и трепет; в чрезвычайно важное место, где уже стояли шеренги чрезвычайно важных особ с чрезвычайно важными лицами. Эта блещущая шеренга, выровненная обер-церемониймейстерским жезлом, составляла центральную ось нашего государственного колеса.
Это был день чрезвычайностей; и он должен был, разумеется, просиять; он – просиял, разумеется.
Уже с самого раннего утра исчезала всякая темнота, и был свет белей электричества, свет дневной; в этом свете заискрилось все, чтo могло только искриться: петербургские крыши, петербургские шпицы, петербургские купола.
Грянул в полдень пушечный выстрел.
В чрезвычайно ясное утро, из-за ослепительно белых простынь, вдруг взлетевших с кровати ослепительной спаленки, выюркнула фигурка – маленькая, во всем белом; фигурка та почему-то напомнила циркового наездника. Стремительная фигурка по обычаю, освященному традицией седой старины, принялась укреплять свое тело шведской гимнастикой, разводя и сводя руки и ноги, и далее, приседая на корточки до двенадцати (и более) раз. После этого полезного упражнения фигурка окропила себе голый череп и руки одеколоном (тройным, петербургской химической лаборатории).
Далее, по омовении черепа, рук, подбородка, ушей, шеи водопроводной свежей водой, по насыщении своего организма чрезвычайно внесенным в комнату кофе, Аполлон Аполлонович Аблеухов, как и прочие сановные старички, в этот день уверенно затянулся в крахмал, пронося в отверстие панцире-образной сорочки два разительных уха и как лак сиявшую лысину. После того, выйдя в туалетную комнату, Аполлон Аполлонович Аблеухов из шкафчика вынул (как и прочие сановные старички) свои красного лака коробочки, где под крышкою, в мягко-бархатном ложе лежали все редкие, ценные ордена. Как и прочим (меньше прочих), был внесен и ему лоск льющий мундирчик с раззолоченною грудью; были внесены и суконные белые панталоны, пара белых перчаток, особой формы картоночка, ножны черные шпаги, над которыми от эфеса свисала серебряная бахрома; под давлением желтого ногтя взлетели все десять красно-лаковых крышечек, и из крышечек были добыты: Белый Орел [147], соответствующая звезда, синяя лента; наконец, был добыт бриллиантовый знак; все сие село на расшитую грудь. Аполлон Аполлонович стоял перед зеркалом, бело-золотой (весь – блеск и трепет!), левой рукой прижимая шпагу к бедру, а правой – прижимая и груди плюмажную треуголку с парой белых перчаток. В этом трепетном виде Аполлон Аполлонович пробежал коридор.
135
«Первый винокур» – народная комедия Л. Н. Толстого «Первый винокур, или Как чертенок краюшку заслужил» (1886) (Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.– М., 1936.– Т. 26.– С. 38 – 60), представляющая собой инсценировку его же рассказа «Как чертенок краюшку выкупал». Комедия использует приемы народной драмы и демонстрирует беды, которые приносит с собой вино.
136
Вероятно, имеется в виду буддийская молельня в Старой Деревне (тогдашняя окраина Петербурга), строившаяся в 1909 – 1915 гг. (проект Г. В. Барановского). Сооружение молельни вызвало общественный резонанс: для решения вопросов, связанных с ее строительством, был создан специальный комитет, в который входили крупнейшие русские ученые-востоковеды (В. В. Радлов, С. Ф. Ольденбург, Ф. И. Щербатской), художник Н. К. Рерих и др.; постройка велась по инициативе и при поддержке далай-ламы.
137
Филадельфия (греч. – братолюбие) – город в Лидии (Малая Азия); назван по имени своего основателя Аттала II Филадельфа, царя Пергамского. Филадельфийские христиане, несмотря на преследования со стороны окружающих иноверцев, оставались твердыми в вере, и в Апокалипсисе было обещано сохранить их от годины искушения, которая придет на всю вселенную (I, 11, III, 7 – 10). Последующая история свидетельствует, что, несмотря на общее разорение и опустошение христианских церквей в Азии, церковь Филадельфийская не прекратила существования, находясь в одиночестве среди мусульманских областей.
138
София (греч. оосрю – мастерство, знание, мудрость) – понятие-мифологема, связанное с представлением о смысловой наполненности и устроенности вещей. София – основное понятие в философии Вл. Соловьева, все в себе заключающее единство, вечно женственное начало божества, собирательное мистическое тело Логоса и одновременно – идеальный совокупный человек. С Софией отождествляется (или стремится к воссоединению) мифо-поэтическое понятие «мировая душа» – единство живых элементов творения. Поэма В. Соловьева «Три свидания» (1898) описывает встречи с «подругой вечной» – Софией, «вечной женственностью».
139
Имеется в виду Анна Николаевна Шмидт (1851 – 1905) – сотрудница нижегородских газет, автор мистического трактата «Третий Завет» и других сочинений религиозно-экстатического характера (собранных в посмертном издании: Из рукописей Анны Николаевны Шмидт. [М.], 1916). Прочитав в 1900 г. «Три разговора», она поверила во Вл. Соловьева как в одно из воплощений Христа на земле и «вообразила себя воплощением Софии, инспирировавшей Вл. Соловьева» («Эпопея», № 1, с. 156). С марта 1900 г. Шмидт вступила в переписку с Вл. Соловьевым, в апреле состоялось их личное знакомство. Белый познакомился с А. Н. Шмидт в доме М. С. Соловьева, брата философа. А. Н. Шмидт восторженно откликнулась на статью Андрея Белого «О теургии» (1903), считая ее «знамением времени» (см.: Замечание по поводу одной теософской статьи. – В кн.: Из рукописей А. Н. Шмидт, с. 17 – 21). В позднейших мемуарах Белый дал ироническую характеристику А. Н. Шмидт, называя ее «полусумасшедшей», а «Третий Завет» – «полубредовым теософически-схоластическим сочинением» («Начало века», с. 119, 125). В Нижнем Новгороде с нею общался М. Горький, написавший впоследствии мемуарный очерк «А. Н. Шмит» (1924). (См.: Горький М. Поли. собр. соч. Художественные произведения.: В 25-ти т. – М., 1973. – Т. 17. – С. 45 – 57, 573 – 576).
140
Двенадцатый год, по мнению Белого, играл решающую роль в истории России. См. его письмо к М. К. Морозовой (ГБЛ, ф. 171, карт. 24, ед. хр. 1 в, л. 12 – 13).
141
Ной – согласно Библии – последний патриарх до всемирного потопа; сохранил себя непричастным злу во время господства крайнего развращения. Бог повелел ему построить ковчег, в котором Ной и его семейство спаслись во время всемирного потопа (Бытие, VI, 14 – 22, VII, 13 – 16, VIII, 1 – 20).
142
«Ей, гряди, Господи Иисусе!» – завершающая фраза Апокалипсиса (XXII, 20).
143
Эпиграф – из поэмы А. С. Пушкина «Езерский» с измененной первой строкой; у Пушкина: «Хоть человек он не военный» (V 103).
144
Ежедневный пушечный выстрел с Петропавловской крепости ровно в полдень.
145
Соответственно «Табели о рангах», учрежденной Петром I, все чины Российской империи были расписаны по 14 классам или рангам.
146
Кавалер одного из восьми российских орденов – св. Анны. По происхождению – голштинский орден, в число российских орденов включен Павлом I в 1797 г.
147
Белый орел – польский орден, вошедший в состав российских орденов в 1815 г.
- Предыдущая
- 30/126
- Следующая
