Счастливого Рождества, Тони! - Эксбрайя Шарль - Страница 25

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая

Я думал, что мне придется долго трезвонить в дверь и ждать, пока Иеремия вылезет из постели и стряхнет остатки сна, но, к моему величайшему удивлению, не успел я коснуться кнопки, как передо мной предстал улыбающийся и совершенно одетый Лафрамбуаз.

— Добрый вечер, Тони.

— Вы что же, еще не ложились?

— Я вас ждал.

— Но откуда вы могли знать?..

— Просто вы, несмотря ни на что, прежде всего отличный агент.

И я вошел, полусмущенно-полусердито пробормотав нечто невразумительное.

— Я приготовил пунш, Тони… Знаете, у нас, в Бордо, первоклассный ром…

Поведение добряка Лафрамбуаза меня почти растрогало, однако я не желал так быстро сдавать позиции. Но по крайней мере насчет рома Иеремия не соврал: он и впрямь оказался превосходным.

— А теперь растолкуйте мне, каким образом вы сделали последнее открытие.

— Да очень просто. Съездил в Сар, повидался с Испуром, а потом с Вэнсаном Изочесом.

— И что же?

— Ну и показал парню фотографию Марка Гажана. Изочес отродясь его не видел.

Я невольно выругался сквозь зубы: как же меня-то угораздило свалять такого дурака? А Лафрамбуаз без тени иронии пояснил:

— Подсознательно вам настолько хотелось, чтобы клиентом Изочеса оказался наш инженер, что описание проводника не могло не совпасть со сложившимся у вас представлением о Гажане.

— С чего вы взяли, будто мне этого хотелось?

— Так ведь бегство Гажана дает полную свободу его жене, верно?

— Вы действуете мне на нервы, Иеремия!

— Очень жаль, но тут уж ничего не попишешь.

— Ерунда! На самом деле сыскному полицейскому ужасно нравится, что он так здорово обскакал агента спецслужбы!

Лафрамбуаз мигом посерьезнел.

— Если бы я хоть на секунду мог принять это обвинение всерьез, Тони, немедленно попросил бы вас уйти и забросил расследование. Нет, дорогой мой, я продолжаю ковыряться в истории Гажана только из дружеской симпатии к вам и еще потому, что всерьез опасаюсь, как бы вам не пришлось пережить несколько очень неприятных часов…

— Я сказал Эвелин Гажан, что люблю ее.

— Да?

— И она тоже меня любит.

— Этого-то я и опасался.

— А чтобы уж быть откровенным до конца, могу добавить: я женюсь на ней и ухожу в отставку, чтобы иметь наконец возможность жить по-человечески.

Полицейский долго молчал, видимо обдумывая мои слова.

— Это случилось с вами впервые в жизни, не так ли? — наконец спросил он.

— Да.

— Так я и думал. В вашем возрасте это фатально.

Я опять начал сердиться:

— Ну давайте же, старина, начинайте! Расскажите мне, что это Эвелин убила Тривье, прикончила Сюзанну, приказала наемнику превратить меня в лепешку, а вас нафаршировала свинцом!

— И не подумаю!

— Ах, вы все-таки признаете, что это чушь?

— Да, и все-таки мадам Гажан косвенно виновата во всех этих преступлениях, поскольку именно она предупреждала об опасности человека, для которого убрать тех, кого вы только что перечислили, было вопросом жизни и смерти.

— Вы имеете в виду Марка Гажана?

— Не уверен. Скорее того, кто сбежал в Испанию, прихватив досье.

— По-вашему, это любовник Эвелин?

— Возможно…

— Вам чертовски повезло, Иеремия, что вы ранены, иначе я съездил бы вам по морде!

Лафрамбуаз посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.

— Поразительно: то, что мадам Гажан, быть может, преступница, вас как будто не особенно волнует, но от одного предположения, что в ее жизни есть кто-то другой, вы готовы лезть на стенку! А ведь это куда менее тяжкая вина, правда?

— В общечеловеческом плане — да, но для меня — нет, поскольку это доказывало бы, что Эвелин мне лгала!

— Или не посмела сказать правду.

Я прекрасно отдавал себе отчет, что смешон.

— Ладно. Покончим с этим делом. Выкладывайте уж до конца!

— Теперь, когда нам известно, что в Испанию ездил не Гажан, придется признать, что это либо его сообщник (иначе откуда бы у него машина?), либо убийца…

— Убийца Гажана?

— А вам разве не приходило в голову, что, очень может быть, Марк Гажан — только жертва? Что инженер и в мыслях не держал предавать свою страну, но его убили и обокрали?

— С ведома жены? Какая гнусность!

Лафрамбуаз вздохнул.

— Опять вы все сводите к ней! Да я понятия не имею, участвовала мадам Гажан в предполагаемом убийстве или нет! Могли отлично обойтись и без ее помощи. Представьте, например, что Гажана прикончили, когда он загонял машину в гараж, и сразу спрятали тело? Тогда ваша Эвелин имела все основания думать, что муж ее действительно бросил, особенно если преступление совершил кто-то из близких друзей, хорошо знавших привычки Гажанов, и даже не обязательно любовник. Действуя таким образом, молодчик мог продать изобретение Марка за огромные деньги, а заодно освободил от брачных уз его жену. Возможно, он надеялся, что когда-нибудь Эвелин, устав от одиночества, уступит его домогательствам?

— Вы пытаетесь меня успокоить или действительно так думаете?

— Действительно думаю.

— Ох, до чего же мне хочется вас расцеловать, Иеремия!

Полицейский улыбнулся.

— Быстро же вы кидаетесь из крайности в крайность!

Теперь, когда я наконец и сам поверил, что Эвелин не замешана в этой грязной истории, ко мне быстро возвращалась надежда на будущее.

— Как по-вашему, Иеремия, кому подошло бы описание Изочеса?

Инспектор долго колебался.

— Боюсь торопить события… но, может, это и Сужаль…

У меня — будто камень с души свалился.

— Но если Сужаль убил и ограбил Гажана, почему никто до сих пор не нашел тело?

— Тут у меня тоже есть кое-какие предположения… Но они вполне потерпят до утра. А пока, если угодно, можете переночевать здесь. Лучше, чтобы о вашем возвращении пока не знала ни одна живая душа.

Я попытался было возразить, что ничуть не устал, но Лафрамбуаз, торжественно воздев перст, изрек:

— «Уста праведника изрекают премудрость, и язык его произносит правду»…[10] Надеюсь, вы не собираетесь перечить Псалмопевцу, Тони?

Как только я открыл глаза, в комнату вошел Лафрамбуаз. В руках он нес так плотно уставленный снедью поднос, что мог бы накормить и самого изголодавшегося гостя.

— Не надо обращаться со мной, как с каким-нибудь анемичным молокососом, Иеремия! Я вовсе не нуждаюсь в усиленном питании… — возмутился я.

— Вы провели в поезде большую часть ночи, а нас ждет нелегкий денек.

— А который час?

— Восемь.

— Фу, какой стыд!

— Ну так, может, утопите его в кофе?

Пока я завтракал с преотменным аппетитом, Лафрамбуаз, не желая тратить времени даром, продолжал прерванный накануне разговор.

— Если вы способны сделать над собой небольшое усилие, Тони, попытайтесь на сегодня совершенно выбросить из головы мадам Гажан — я хочу, чтобы никакие посторонние мысли не отвлекали нас от дела. Давайте пока оставим в стороне вопрос, играла она во всем этом какую-либо роль или нет, согласны? Сейчас нам важно одно: это не Эвелин ездила в Испанию. Стало быть, займемся исключительно путешественником, добравшимся до Сара на машине Гажана, а заодно поищем тело.

Я чуть не опрокинул чашку.

— Тело?

— На сиденьях машины обнаружены пятна. Мне только что сообщили о результатах экспертизы, и лаборатория подтверждает, что это, несомненно, кровь. Теперь я окончательно убедился, что мы с вами должны восстановить добрую память убитого инженера.

— Убитого? Но тогда Эвелин…

— Молчок, Тони! Вспомните, мы договорились не упоминать о мадам Гажан. Может, она ни о чем не догадывается, а может, знает куда больше нашего, но об этом мы подумаем потом. Что до меня, то я все больше склоняюсь к версии, о которой говорил вам ночью: кто-то подкараулил инженера в гараже, убил его, а потом увез труп с собой.

— Куда?

— Надеюсь, еще до вечера мы это выясним. Вы сыты?

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая