Двойник дурака - Эллин Стенли - Страница 2

• Предыдущая
• 2/5
• Следующая

Да она частенько высказывалась и по поводу других людей, которые, по ее мнению, оставляют домашний очаг, чтобы шляться без толку по гостям, так что Джордж просто даже не счел сей предмет достойным обсуждения.

Вместо этого он обратился к небольшому пособию с соответствующим названием: “Приглашение к шахматам”. “Приглашение” убедило его допытать свои силы на других, более сложных книгах, :а уж те открыли ему волшебный мир шахмат, поражающий воображение своим величием и сложностью. Он упивался шахматами, питался ими, не оставлял их и во сне. Он проштудировал все партии известных шахматистов и гроссмейстеров мирового класса и в л конце концов мог назвать каждый ход их больших и малых побед. Он постиг искусство дебюта, миттельшпиля и эндшпиля. Он узнал, что нужно остерегаться безрассудных набегов в стан противника ради сохранения позиционной игры, когда тщательно продуманная стратегия партии превращает одну из сражающихся сторон в беспощадную силу, которая неминуемо сломит и уничтожит врага, сидящего напротив. Чуждые прежде имена появились на небосводе его воображения:

Алехин, Капабланка, Ласкер, Нимцович, и он неотступно следовал за ними, опьяненный радостью открытия, сквозь лабиринты из черного дерева и слоновой кости, пронизывающие необозримые пространства вселенной.

Но ему не хватало одного: противника, настоящего, живого противника, состоящего из плоти и крови, сидящего по другую сторону доски, с которым можно сразиться и проверить свои силы. Одно дело, думал приунывший Джордж, — обдумывать ход, когда рядом лежит книжка, и совсем другое — когда хочешь сделать тот же самый ход, но напротив сидит человек, который только и ждет, чтобы обратить твой ход себе на пользу и разгромить тебя. Джорджа сжигало страстное желание: сделав ход, увидеть, как через стол тянется с ответным ходом рука противника.

Эта странная навязчивая идея овладела им до такой степени, что временами, когда тень, отбрасываемая Луизой, внезапно пробегала вдоль стены или трещало, прогорая, полено в камине, Джордж вдруг поднимал глаза, почти ожидая увидеть напротив, в пустом кресле, сидящего человека.

Некоторое время спустя Джордж стал уже ясно представлять себе его.

Спокойный, склонный к созерцанию человек, во многом похожий на него самого, с сединой в волосах. Он носил такие же очки без оправы, и они так же соскальзывали вниз, когда он склонялся над доской, как и у самого Джорджа. Этот человек играл лишь на капельку лучше его: не настолько, чтобы у него совсем невозможно было выиграть, но как раз так, чтобы заставить Джорджа напрячь все свои силы и вырвать неожиданную победу.

А еще Джордж втайне надеялся, что человек этот захочет все время играть белыми. Ярому приверженцу шахматных ритуалов это могло бы показаться неправомерным, но для Джорджа это был момент огромной значимости. Белые делают первый ход, они строят план нападения, идут в атаку и наступают, наступают до тех пор, пока вдруг не произойдет перелом в сражении и события не примут иной оборот. А сам Джордж был беспредельно предан черным, он предпочитал отражать удары и выпады белых, сооружая одновременно прочную преграду на пути наступательных ходов противника. Вот так надо учиться играть, говорил Джордж сам себе: если научишься быть неуязвимым в обороне, то в наступлении для тебя уже нет ничего невозможного.

Но тем не менее, чтобы защищаться, все-таки требовалась атака, нужен нападающий противник. И в конце концов Джордж пришел к решению, которое, как он сам признал не без гордости, было весьма остроумным, а именно: он поставит доску, сядет за черные фигуры, но первый ход сделает за белых. Затем ответит черной фигурой, после чего белые опять сделают свой ход его рукой, и так до конца партии.

Пороки этой системы стали сразу же до боли очевидны. Поскольку он, как и следовало ожидать, покровительствовал черным и при этом изначально знал намерения обеих сторон, то, естественно, черные выигрывали партию за партией со смехотворной легкостью. И, в двадцатый раз потерпев это своеобразное фиаско, Джордж впал в глубокое отчаяние.

Ах, если бы он только мог полностью выбросить из головы одну из сторон, пока делает ход за другую, тогда все было бы в порядке! Но такая перспектива сама по себе, уныло признавал Джордж, была по логике своей близка к одному древнему поверью, о котором он где-то читал: если разрезать пополам змея, то отсеченные половины набросятся друг на друга и в ярости будут бороться, пока не погибнут.

После мрачных раздумий он снова поставил шахматы, встал со своего места, обошел вокруг стола и сел в кресло со стороны белых. Теперь, когда он играет за белых, что ему следует делать? Исход партии зависит не только от мастерства самого шахматиста, говорил он себе, но и от знания им противника. Причем это касается не только стиля и особенностей игры. Необходимо также проникнуть в его личность, характер, понять всю его натуру в целом. Ощущая важность момента, Джордж печально и торжественно взглянул через стол на пустое место напротив, на стороне черных, затем медленно и осторожно сделал первый ход.

Он быстро обошел стол и сел с другой стороны, перед черными.

Продолжать игру здесь, на привычной стороне, было явно легче, и он сделал ответный ход почти автоматически. Затем, волнуясь и трепеща, он покинул свое место и вновь перешел на противоположную сторону стола.

Теперь ему пришлось сильно напрягаться, чтобы выбросить из головы черных и их проблемы.

— Джордж, Бога ради, что это ты делаешь? Джордж вздрогнул и испуганно оглянулся. Луиза наблюдала за ним — губы ее крепко сжаты, вязанье лежит на коленях. Она сочилась таким осуждением, что казалось, вся комната неодобрительно косится на него. Он открыл было рот, чтобы объяснить, в чем дело, но тут же поспешно закрыл его.

— Да ничего, собственно, — сказал он, — ничего особенного.

— Ничего особенного? — ядовито переспросила Луиза. — Глядя, как ты бродишь взад-вперед по комнате, можно подумать, что во всем доме для тебя не найдется удобного кресла. Знаешь ли...

Тут речь ее оборвалась, глаза остекленели, тело в кресле выпрямилось и застыло, она вся обратилась во внимание. Комик из приемника ответил на какое-то очередное оскорбление другим, очевидно, настолько неотразимым, что слушателям в студии не оставалось ничего другого, как разразиться диким хохотом. Даже Луиза позволила себе едва заметно шевельнуть губами принимаясь за вязание, а Джордж возблагодарил судьбу за предоставленную возможность вновь опуститься в кресло перед черными фигурами.

Он был на грани великого открытия, он это точно знал, но что же именно это за открытие? Действительно ли с помощью перемены места он сможет раздвоиться и существовать в обличье одновременно двух игроков, несхожих, совершенно обособленных друг от друга личностей? Если так, то на этом все и закончится, потому что никогда, Джордж знал это наверняка, не сможет он объяснить Луизе смысл своего хождения вокруг шахматной доски.

А что, если каждый раз, сделав ход, поворачивать доску? Или — тут Джордж почувствовал, как волнение распирает его, — поскольку шахматы сами по себе занятие исключительно умственное, то, овладев мастерством, уже не нуждаешься в доске, и весь секрет в том, чтобы перевоплощаться в другого игрока, когда наступает его очередь делать ход?

Ход был белых, и Джордж углубился в решение своей задачи. Он играет за белых, он должен сделать ход так, как это сделали бы белые, более того, он должен чувствовать и переживать, как белые, но увы! — чем больше он напрягал свое сознание, стараясь сосредоточиться, тем дальше ускользала от него цель. Снова и снова, в то самое мгновение, когда он уже протягивал руку к доске, мысль о том, что намерены сделать черные, что они обязательно сделают, с быстротой ртути проскальзывала в мозг, и он сходил с ума от сознания неминуемого поражения и собственного бессилия перед самим собой.

Навязчивая идея полностью завладела им, и вечер за вечером он предавался ей. Он похудел и осунулся, так что Луиза лезла из кожи вон, пытаясь пробудить в нем интерес к своей безвкусной стряпне. Работа совершенно потеряла для него всякий смысл, он выполнял свои обязанности спустя рукава, так что его начальник, который поначалу выказывал легкое недоумение и раздражение, теперь зловеще покачивал головой.

• Предыдущая
• 2/5
• Следующая