Чем вы недовольны? - Эдель Михаил - Страница 22
- Предыдущая
- 22/57
- Следующая
Однажды подсчитав свои накопления, Сумочкин сказал себе:
– Хватит, Вячеслав Игнатьевич! Хватит средств прожить до конца жизни и кое-что оставить детям.
Вячеслав Сумочкин справедливо считал своими детьми девочку и мальчика. Они с молодой прелестной матерью жили в том же доме, где жил Сумочкин, в том же подъезде, только этажом ниже. Вячеслав Игнатьевич с женой и тёткой на четвертом этаже, восхитительная Елена Аркадьевна, жена покойного младшего брата, на третьем.
Весь дом умилялся, как трогательно заботится о своих племянниках Вячеслав Игнатьевич. А кто не умилялся, а ещё нагло сомневался в его бескорыстных чувствах, тому намекали: попробуй только пикнуть! Сумочкин быстро найдет нужных людей, которые имеют возможность зажать критикану рот и прижать хвост.
В квартире покойного младшего брата, лётчика-испытателя, Вячеслав Игнатьевич освобождался от вечной роли демократа. И наслаждался семейной жизнью. Здесь всё выглядит иначе: дорогостоящая мебель, ковры, богатые люстры, уникальная посуда, у Елены Аркадьевны водятся драгоценности и прекрасные меха.
Этажом выше проживают жена и тётка Вячеслава Игнатьевича, тайные и неистовые богомолки-сектантки. Жена Сумочкина, тщедушная, «болезная» и безразличная ко всему, служит надежной ширмой. В официальной характеристике В. И. Сумочкина значится: «Скромен в быту…» А за быт жены погибшего лётчика-испытателя он не в ответе.
Однако после суда над Буром проницательный и деятельный Сумочкин прикинул – не пора ли расстаться с экспериментальным цехом? Да, как раз время. Весьма занятые люди предложили ему пост директора кондитерской фабрики. Подумав, принял фабрику. Но Руфик не остался без дела. Он стал развозить роскошные торты – высотные здания и башни, засахаренные орехи, конфеты в огромных коробках, шоколадных слонов и прочих зверей… Приумножив капитал в советских и зарубежных деньгах (запастись валютой посоветовал Джейран, он же втридорога снабдил ею Сумочкина), Вячеслав Игнатьевич второй раз прикинул – а не пора ли расстаться с кондитерской?..
Пора. Уж больно присматриваются обновленные оперативные органы. Ему, как и Джейрану, уже тоже снились красные флажки. Помогли друзья медики. Заручившись спасительными справками, Сумочкин попросил назначить его директором вновь построенного стадиона, – ему требуется свежий воздух. Подумали и, конечно, назначили. Не ахти какая зарплата и уже никаких тебе обогащающих доходов. Хотя… некоторую мзду Сумочкину ежемесячно выплачивал директор ресторана стадиона. Но что это за деньги! Какие-то триста рублей. Так себе – для текущих расходов Елены Аркадьевны.
Воробушкин и Бур прибыли в Степановск, как выражаются спортрепортеёры, в день большого футбола. Местная команда встречалась с гостями из Москвы.
Бур издалека обнаружил Сумочкина на трибуне для почетных гостей, он стоял за креслами весьма занятых лиц и, чуть наклонясь, что-то пояснял. А может, осведомлялся о здоровье домочадцев.
Правда, тех лиц, кому Руфик доставлял изделия экспериментального цеха, уже не было в городе. По разным причинам. И даже тех, кто пользовался дарами кондитерской фабрики. Но кое-кто остался и мог сказать о Вячеславе Игнатьевиче лестное слово. При нужде.
Воробушкин рекомендовал Буру навестить Сумочкина в домашней обстановке, не предупреждая его. На следующий день перед обедом Бур позвонил в квартиру Елены Аркадьевны. О её существовании он знал от Руфика, доверившего Буру эту тайну восемь лет назад, когда Сумочкин только перевез её из Воронежа с маленькой дочкой. Сына ещё не было на свете.
Дверь открыла сама Елена Аркадьевна и удивленно смотрела на сверхэлегантного Бура. На нём снова был шикарный костюм, сорочка цвета бычьей крови и умопомрачительные туфли.
– Почему вы решили, что товарищ Сумочкин должен быть здесь? – спросила хранительница его покоя. Её брови изогнулись дугой.
– Скажите Вячеславу Игнатьевичу, что его хочет видеть Бур.
Из комнат слышался теноральный баритон Сумочкина, он пел под звуки гитары: «Я люблю тебя, жизнь…» Не такой силы голос, как у Коркина, но всё же голос, известный многим.
Увидев в прихожей Бура, Сумочкин, всё ещё держа в руках гитару, невольно взял аккорд. Не бодрящий. Далеко нет.
– Заходите, – не очень дружелюбно сказал Сумочкин.
Общим видом Бура директор стадиона остался доволен, – значит, дела его в порядке. Вероятнее всего.
Детей не было дома, Елена Аркадьевна удалилась в спальню.
– Во-первых, почему вы пришли сюда? – неласково спросил Сумочкин. Уселись в креслах у журнального столика под чудесным торшером.
– На стадионе тоже не место для разговоров.
– У меня есть квартира.
Бур многозначительно-весело посмотрел на пижаму Сумочкина, и ты улыбнулся. Правда, кисло… Но всё же.
– Ну, в чем дело? Слушаю вас.
– Я не могу найти Хрусталёва, – сказал Бур (под этой фамилией Сумочкин знал Джейрана).
– И всё?
– Да.
– Честно говоря, уже года два, как о нём ни слуху ни духу. Сколько вы отсутствовали?
– Восемь лет.
– Скажите. Ну вот, друг мой. Многое, очень многое переменилось. Я – директор стадиона. И живу на зарплате, – вздохнул Сумочкин. – Ничем теперь не интересуюсь. Вы в курсе, в чьи руки передали дела? Комитету. М-да. И милиция уже не та, и юстиция то же самое. Конечно, вы благородный человек, правильно вели себя на следствии и на суде… Если нужда, могу помочь. Не поверите, но меня ограбили. Ваш дядя и подлец Хрусталёв, ваш шеф.
– А валюта?
– Ахнула. И говорить не хочу. Могу устроить на работу. И помочь… Рублей триста-четыреста от силы.
– Деньги у меня есть. Откровенно – продал несколько камушков.
– Еще покупают?
– И будут покупать, – весело уверил Бур. Сумочкин позвал Елену Аркадьевну.
– Пригласите нашего гостя пообедать, – сказал он, многозначительно глядя на неё.
Бур отказывался в тоне согласия. Его проводили в ванную – вымыть руки. В это время Сумочкин шепнул Елене: «Звони Руфику. Пусть не спускает с него глаз».
Воробушкин ждал Бура в сквере более трех часов. Увидев Бура, пересекающего улицу, Евгений тут же заметил «хвост». За Буром шёл Руфик. Евгений Иванович моментально скрылся. Не найдя на скамье Воробушкина, Бур пошёл по скверу. Теперь у Руфика оказался хвост, за ним шёл старший лейтенант. На повороте Бур оглянулся, но Воробушкин успел дать знак, высоко подняв руку за спиной Руфика. Бур вошёл в троллейбус, Руфик отстал. Не успел.
Зато в гостинице Руфик узнал, что Бур живет в одном номере с другом, Евгением Ивановичем Воробушкиным, жителем Ломоносовска.
– Ломоносовска? – переспросил Руфика Сумочкин. – Воробушкин?
Что-то неладное. В Ломоносовск тоже отправлялись джемпера и свитеры… Ночью Сумочкин позвонил в Ломоносовск на квартиру одного торгового деятеля. Тот ответил:
– Вы не ошиблись. Жена подсказала, она работает в порту. Ломоносовец из тех…
Сумочкин, повесив трубку, машинально пропел «Я люблю тебя, жизнь» и уже без мелодии добавил: «Сейчас тебе покажут жизнь». Из предосторожности директор стадиона говорил с Ломоносовском с междугородной станции.
Ясно, специально приехали. Ищут Хрусталёва. А его, Сумочкина, возьмут в любую минуту. Может быть, уже ждут его у дома. Пойти ночевать к Руфику? Надо быть дураком. Руфика возьмут одновременно с ним. Вот тебе итог: некуда идти и некому позвонить. Сколько подарено дорогих свитеров и тортов, и всё зря. Вот положение! Его считают праведником, и вдруг всему Степановску объяснят – Сумочкин первейший прохвост.
И начнутся бурные воспоминания. Тут же появятся добровольцы, обличители. Один Бур чего стоит. И Сумочкин рухнет. Да, впереди мрак. В унынии Сумочкин пожалел, что целых два года потратил, посещая университет общественных наук.
Только подумать… Изучал всякую диалектику, исторический материализм. Сидел, слушал, конспектировал, тащился в пионерлагеря, глотал дым у костров, танцевал польку на площадях с бабами-дурами.
Он зашёл в сквер, сел на скамью, на которой Воробушкин ждал Бура. Деньги и иностранная валюта хранятся в трех местах. Можно взять часть и улететь. Куда? Всюду найдут и вряд ли выпустят из города.
- Предыдущая
- 22/57
- Следующая
