Столетнее проклятие - Эйби Шэна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/59
• Следующая

— Так ты думаешь, Авалон, что это легкая жизнь? — прищурившись, тихо спросил он. — А самой себе ты пожелала бы такой жизни? Съестных припасов едва хватает на всю зиму. Шерсти еле хватает самим себе — не то что на продажу. Даже Хэнок не мог сколотить состояние на пустом месте.

— Так возьми мои доходы, — в который раз сказала Авалон.

Резкие слова Маркуса пристыдили ее, но тут же она разозлилась на себя за этот стыд. Ведь не бессердечная же она, в самом деле! Ей и вправду жаль их всех: юных сборщиц шерсти, исхудавших женщин, гордых мужчин. Авалон было горько, что они живут почти что в нищете. И еще горше было, что Маркус так низко оценил ее, решив, что она ничего не заметила.

— Возьми мои доходы, — вслух повторила она. — Возьми все мое состояние. Я отдаю его по доброй воле.

— Возьму. Когда мы станем мужем и женой.

И тут, перед окаменевшими останками злого эльфа, у Авалон наконец-то лопнуло терпение.

— Я не могу стать твоей женой! — прокричала она во все горло. — Неужели ты этого не понимаешь? Не могу! Проси все, что угодно, только не это!

Толпа, собравшаяся на лугу, притихла. Ворон покружил над головами людей, сел на дерево и оттуда хитро, искоса поглядывал на них.

И тут Маркус начал смеяться.

Вначале он лишь едва слышно хохотнул, но потом этот хохот становился все громче — и наконец раскатился громом по долине, громом, к которому присоединились и все остальные.

Кровь бросилась в лицо Авалон. Маркус смеялся так, потому что именно она его насмешила. Что до остальных — они смеялись от облегчения, оттого, что лэрда ничуть не огорчила строптивость его нареченной. Конечно, ведь сама треклятая легенда утверждала, будто невеста лэрда должна быть строптивой. Час от часу не легче. Что ни сделай — все уже было предсказано.

Авалон повернулась и пошла прочь, назад к замку. Потому что если б она двинулась в другом направлении, то ее задержали бы силой, а с нее на сегодня довольно было унижений.

Маркус не остановил, не окликнул ее. Спиной Авалон ощущала его неотступный взгляд и знала, что Маркус все еще посмеивается над ней.

Люди в толпе молча смотрели ей вслед. Кое у кого, особенно у женщин, блеснуло в глазах сострадание. Некоторые лица показались Авалон смутно знакомыми.

Хэнок держал в деревенском доме совсем мало слуг: экономка, кухарка, восемь дюжих горцев, которые то исполняли работу по дому, то несли стражу. И, конечно же, Ян. Даже когда Хэнок уезжал в Савер, Авалон никуда не могла деться от Яна.

Нельзя сказать, чтобы Ян Маклохлен не принадлежал к клану. Он был сыном троюродного брата одного из Кинкардинов и происходил из дружественного клана, однако вовсе не по этой причине Хэнок принял его с такой готовностью, можно сказать — с распростертыми объятиями. Просто Ян умел драться так, что никто не мог его побить. Этот человек стал наставником Авалон.

Он никогда и никому не рассказывал, где научился своим диковинным приемам. Известно было только, что Ян долго странствовал за пределами Шотландии, был в далеких странах, названия которых не способен выговорить честный шотландский язык. Многие люди считали, что все это досужие сплетни, что Ян просто чокнутый и никогда не покидал пределы Шотландии, даже в Англии и то не был. Никто, однако же, не мог оспорить его мастерство в рукопашном бою.

К тому времени, когда Авалон впервые увидала Яна, он уже поседел и стал весьма сварливым. Со временем эти качества лишь усилились. Ян Маклохлен был безжалостным наставником, таким же суровым, как Хэнок, только на свой лад. Они действовали сообща, дабы сотворить из маленькой слабой девочки пресловутую деву-воина, в которой так нуждался клан.

Ян теперь уже давно мертв. Умер он как раз перед тем, как Авалон покинула Шотландию, так что она точно знает: он мертв. Иначе бы она до сих пор съеживалась при звуке похожего голоса. Ян и Хэнок были в ее понимании людьми, которых следовало бояться. Стражники постоянно менялись, так что Авалон и близко к ним не подходила. Кухарка жила не в доме, а в деревне, вместе со своей семьей.

Словом, постоянно с девочкой находилась только экономка. Звали ее Зива. Среди лиц, которые сейчас были обращены к Авалон, ни одно не напомнило ей Зиву. Наверное, она тоже умерла.

Только Зива проявляла к ней хоть какое-то сострадание и частенько, когда мужчин не было дома, тайно отпирала дверь кладовки и совала еду и питье наказанной девочке. Только Зива пролила слезинку, когда четырнадцатилетняя Авалон уезжала в Англию; только Зива пожелала ей счастливого пути и скорейшего возвращения.

Авалон, тогда уже закаленная побоями и издевательствами, не ответила Зиве ничего. Зачем злиться? Равнодушие и спокойствие — вот ее главная защита. Авалон не станет поддаваться чувствам, даже ради Зивы.

Нет, Зивы здесь не было — ни на лугу, который остался позади, ни среди людей, толпившихся впереди.

Авалон даже не знала, радоваться этому или огорчаться. Стала бы Зива там, в долине, смеяться над ней? Или же промолчала бы, вспомнив маленькую, вечно избитую девочку, которая ненавидела темноту? Быть может, одна только Зива и могла ее понять.

Шагая по дороге к замку, Авалон размышляла о том, как посмеялась над ней судьба. Много лет, уже покинув Шотландию, сохраняла она свои истинные чувства за броней бесстрастного равнодушия — и что же? Явился Маркус Кинкардин, самый опасный для нее человек, — и надо же было случиться, что именно ему удалось пробить брешь в ее броне!

По дороге навстречу Авалон галопом скакал всадник. Тартан Кинкардинов развевался у него за спиной, точно родовой стяг.

Всадник явно был взволнован. При виде его толпа на лугу выжидающе всколыхнулась. Перехватив его смятенные мысли, Авалон поняла, что это один из дозорных. Если он скачет галопом, стало быть, везет важное известие.

И это известие касается ее, Авалон.

Дозорный понимал, что привлек всеобщее внимание, и отчасти наслаждался этим, но не забывал о своих обязанностях. Он должен поскорее найти лэрда и рассказать ему об отряде, который подъезжает к замку.

Химера встрепенулась и показала Авалон то, что видел дозорный: десяток всадников под тремя разными штандартами, один из которых принадлежал самому королю Малькольму. Два других штандарта были незнакомы дозорному, зато их сразу узнала Авалон: герб короля Генриха Английского и красный крест папы римского.

Волнение, которое передалось ей от дозорного, сплелось в душе Авалон с ее собственным ликованием.

Спасена! Короли и Церковь спешат ей на помощь!

На тропе появился Маркус. Он сделал едва заметный жест, и один из горцев тотчас встал рядом с Авалон. Остальные тесным кружком обступили дозорного и лэрда.

Спешившись, дозорный поклонился Маркусу и заговорил. Вокруг них собиралось все больше народу, и мужчины, и женщины. Слушая рассказ дозорного, женщины громко заахали и поглядели на Авалон. Она ощутила их страх. Мужчины вели себя более сдержанно, но и они встревожились не на шутку.

Только Маркус, казалось, сохранял полное спокойствие. Он ни разу не прервал рассказ дозорного, лишь коротко кивал в нужных местах. Когда дозорный смолк, Маркус что-то сказал ему и направился туда, где, окруженная людьми, стояла Авалон.

— Уведите ее в комнату, — повелительно бросил Маркус и пошел прочь.

• Предыдущая
• 28/59
• Следующая