Выстрелы в замке Маласпига - Энтони Эвелин - Страница 8
- Предыдущая
- 8/61
- Следующая
– Боюсь, что нет, – призналась она. Но не потому, что покорена его красотой и обаянием, мысленно добавила она, тут Драйвер ошибается. Теперь, когда она была уже не на Вилле и сидела рядом с вполне обычным человеком, она вдруг подумала, что Алессандро Маласпига – самый страшный человек, когда-либо ей встречавшийся. У нее было чувство, будто она побывала в старинной гробнице. Ее все еще преследовал запах ароматизированных свеч и выцветших гобеленов, навязчивый и нездоровый. Если бы не та цель, которая привела ее во Флоренцию, она никогда больше не вернулась бы в этот дом, к этим людям.
– Женщины никогда не отказывают ему, – сказал Драйвер. – Вот в чем беда. Стоит ему поманить мизинчиком, и они тут же бросаются ему в объятия.
– Не хотелось бы об этом говорить, но я не из таких. Во всяком случае, я думаю, что вы неправильно истолковываете его намерения. Я его кузина, мы только что познакомились, и он пригласил меня на обед.
– Да, конечно. – Он снова дружески усмехнулся. – Но то, что вы такая хорошенькая, само говорит за вас. Кстати, он замечательный собеседник; этот обед вам понравится.
– Не сомневаюсь. Я не хотела бы проявить неблагодарность; с его стороны было очень любезно пригласить меня. – Около гостиницы они пожали друг другу руки и расстались.
– Может, вы как-нибудь пообедаете со мной, – предложил он. – Я с удовольствием посидел бы вместе с вами в каком-нибудь ресторанчике.
– И я тоже, – согласилась Катарина. Джон Драйвер был вполне реальным и даже, кажется, сердечным человеком... «У него большой талант», – отозвался о нем Алессандро. Интересно знать, что это за талант?
«Что с Фрэнком? Он даже не выходит попить пивка», – размышлял Джим Натан, который работал еще в старом Бюро по борьбе с наркотиками – до его слияния с федеральным Бюро. Этот приземистый и коренастый человек отслужил уже пятнадцать лет. Поговаривали, что он грубо обходится с подозреваемыми. Такие специалисты, как Бен Харпер, считали его методы и приемы безнадежно отсталыми. После нескольких порций какого-нибудь крепкого напитка он начинал настаивать, что мягкое обращение с наркоманами – типичное проявление левацкого перегиба, пагубного для американского народа.
– Их надо бить, – говорил он, ударяя своим здоровенным кулачищем о стойку бара. – Бить надо что есть сил. Это единственный понятный им язык.
И, однако, было много людей, которые симпатизировали Джиму Натану; и уж во всяком случае уважали его профессионализм.
Любопытство заставило его обратиться к коллеге Фрэнка Карпентера.
– По пятницам он всегда пьет пиво в этой маленькой забегаловке за углом. Я спрашивал его, почему он не показывается, он сказал: занят. Чем он так занят?
Молодой человек, его собеседник, пожал плечами.
– Он обучает какого-то новичка. Ты же знаешь Фрэнка – уж если он вкалывает, то вкалывает, без дураков. Попробуй пригласи его сейчас: сегодня утром он был у нашего старика.
– Я уже приглашал его. И получил отказ. Скорчил унылую физиономию и слинял... Не его это дело – обучать новичков. Ранг вроде бы не тот.
– Это особый случай. Предстоит выполнить важное задание. Я мало что знаю об этом; слышал только, что это как-то связано с исчезновением Фирелли.
– Стало быть, они хотят направить в Италию кого-то другого? – предположил Натан. Он вытащил свою изжеванную трубку, небрежно набил ее табаком и закурил.
– Возможно.
Натан присел боком на стол молодого человека.
– Впервые слышу. И что это за важное задание? Направляют еще одного тайного агента?
– Похоже, что так.
На столе молодого человека зазвонил телефон, он снял трубку и назвал свое имя.
Натан, потирая отсиженную ягодицу, соскользнул на пол. Стало быть, особое задание; тайный агент, которого Фрэнк обучает по ускоренной программе? Приподняв одну бровь, он задымил трубкой. Затем посмотрел на часы: семь тридцать пять. Махнув рукой молодому человеку, он вышел из кабинета, спустился на лифте в вестибюль и проверил расписание дежурств. Он был свободен до девяти часов утра.
Из Бюро он отправился в бар, где они с Фрэнком Карпентером любили побаловаться пивком, и выпил пиво в одиночестве. Допив кружку, он вновь поглядел на часы. Итак, это задание как-то связано с исчезновением Фирелли. Его объявили пропавшим без вести, скорее всего он погиб. Еще одна жертва самого прибыльного в мире бизнеса. В прежние времена гангстеры не понимали потенциальных возможностей наркотиков. Они контролировали торговлю вином, игорные дома, бордели – и становились миллионерами. Затем они наложили свою лапу на профсоюзы и обнаружили новый источник дохода. Но фунт героина стоит полмиллиона долларов. Унция приносит шестьдесят тысяч долларов. Он сделал глубокую затяжку, и притухшая было трубка вновь разгорелась. Миллионы и миллионы долларов. Фунты, немецкие марки, франки и иены. Все мировые валюты за порошок, вызывающий дурман, или, как говорят наркоманы, «кайф». Многие из его прежних сослуживцев думали точно так же, как и он, и процесс развивался лишь в одну сторону. Старое Бюро было расформировано, потому что его ядро составляли продажные полицейские, которые крали конфискованные героин и кокаин и продавали их на рынке. Они брали взятки, утаивали вещественные доказательства, покрывали преступников. Он знал многих из них. И всех их завербовала мафия. Это были главным образом макаронники, самые отбросы... Шел уже девятый час. Он зашел в телефонную будку в самом углу бара и набрал бруклинский номер.
– Это я, киска. Да, да, конечно... Пью пиво... Скоро буду дома. Приготовь какой-нибудь жратвы... Ну-ну, не сердись. – Повесив трубку, он нашел немного мелочи и вновь позвонил. Послышались долгие гудки, но никто не снял трубку. «Дерьмо!» – тихо выругался он и повесил трубку. Восемь тридцать. Придется попробовать из дому. Он купил себе пачку трубочного табака и покинул бар.
Человек экономный, он ездил на метро. Сидя в вагоне, он читал газету, внутренне готовый ко всяким неприятностям. Даже ранним вечером в поездах грабили и убивали. Нападений Натан не боялся. Уж он-то сумеет за себя постоять. Пусть только сунется какой-нибудь щенок! Выйдя из метро, он прошел квартал, отделявший его от дома, и спрятал трубку в карман, потому что его жена не терпела табачного запаха. Вот уже три года, как они поженились. Он уже был однажды женат, много лет назад, но никогда не вспоминал о той женитьбе. Открыв переднюю дверь, он вошел. Учуяв запах жареных цыплят, он улыбнулся.
– Мари? Я пришел.
Она вышла навстречу ему, маленькая, худая, с темными, завязанными в конский хвост волосами. Она выглядела совсем подростком, но с лицом взрослой женщины. Он поцеловал ее и обнял одной рукой за талию.
– Как ты тут, моя девонька?
– Хорошо. Вполне хорошо. На ужин у нас цыплята. Ты голоден?
– Просто подыхаю от голода. – И Натан поцеловал ее вновь. Три года, три года семейной жизни с единственной женщиной, которую он когда-либо любил. Если он и употреблял слово «любовь», то только когда говорил о Мари. Его отношения со своей семьей были не слишком-то теплыми. Это была бедная эмигрантская семья из России. Он не любил своих родителей, и его родной дом сильно отличался от сентиментального мифа о тесно сплоченном еврейском клане, где всем верховодит мать. Его отец был беден, беспокоен и раздражителен. Бил детей и грубо обращался с женой. Все трое сыновей не любили его, зато единственная дочь просто обожала; в конце концов она стала сожительницей закупщика товаров для одного из магазинов на Парк-авеню. Натан не признавал ее. Он предпочел бы, чтобы его сестра была потаскухой, чем девицей на содержании. Один из его братьев работал менеджером в бруклинском супермаркете; он был женат, имел троих детей, и Натан иногда встречался с ним семьями. Второй брат погиб в дорожном происшествии десять лет назад. Его родители уже умерли, а у Мари вообще не было близких. Натану нравилось, что они ни от кого не зависят. Свою личную жизнь он тщательно оберегал от посторонних глаз.
- Предыдущая
- 8/61
- Следующая
