Альрауне. История одного живого существа - Эверс Ганс Гейнц - Страница 34
- Предыдущая
- 34/61
- Следующая
– Хорошо, но что будет с Кларой? – заметил ротмистр.
– В отставку! – отрезал доктор. – Я ей сегодня уже написал письмо, что хотя мне и очень обидно, но у меня слишком много забот и для нее нет ни минуты свободной.
Герольдинген вздохнул. Клара была учительницей в одном английском пансионе. Доктор Монен познакомился с нею на балу и представил ей своего друга. Клара влюбилась в ротмистра, а тот твердо надеялся, что Монен ее у него возьмет, – когда захочет жениться. Последнее рано или поздно случится: долги росли с каждым днем. Он должен был в конце концов как-нибудь устроиться.
«Напишите ей то же самое, – посоветовал Карл Монен. – Господи, да ведь если я это сделал, вам тем легче, вам – всего только ее другу. Вы слишком честны, слишком порядочны». Ему очень хотелось взять графа с собою в Лендених: в его присутствии он еще больше выиграет во мнении маленькой фрейлейн тен-Бринкен. Он слегка потрепал графа по плечу: «Да вы сентиментальны, будто школьник. Я бросаю женщину, – а вы себя упрекаете. Старая песня. Но подумайте только, из-за чего я это делаю: из-за прелестнейшей богатой наследницы, – тут колебаться нельзя».
Ротмистр поехал вместе с другом в Лендених и тоже влюбился в Альрауне, – она была совершенно другой, чем те, которые до сих пор протягивали ему свои красивые губы для поцелуев.
Когда он в ту ночь вернулся домой, у него было такое же чувство, как тогда, лет двадцать назад, когда он в первый раз нарушил свой дружеский долг с возлюбленной Монена. Он считал, что успел уже закалить свою совесть после стольких обманов, – а все-таки ему теперь было стыдно. Эта – эта – дело другое. Иным было его чувство к девушке, да и друг его испытывал совершенно иные намерения, – он это заметил.
Его успокаивало только одно: фрейлейн тен-Бринкен наверняка не возьмет доктора Монена, – тут у него меньше шансов, чем у всех других женщин. Правда, предпочтет ли она его, он тоже не был уверен. Его вера в себя исчезла перед этой хорошенькой куколкой.
Что касается молодого Вольфа Гонтрама, то несомненно, что Альрауне любила мальчика, которого называла своим хорошеньким пажом, – но несомненно и то, что он для нее был только игрушкой. Нет, оба они не соперники, ни умный доктор, ни хорошенький мальчик. Ротмистр взвесил свои шансы – первый раз в жизни. Он из хорошей старинной семьи, а гусарский полк считался лучшим на Западе. Он строен, высокого роста, еще молод на вид, – хотя его и ждало уже производство в майоры. Он дилетант во всех искусствах. Положа руку на сердце, он должен признаться, что трудно найти второго прусского офицера, у которого было столько же интересов и столько же познаний, как у него. По правде говоря, нет ничего удивительного, что женщины и девушки виснут у него на шее. Почему бы этого не сделать и Альрауне? Ей пришлось бы долго искать, чтобы найти что-нибудь лучшее. Тем более приемная дочь его превосходительства обладает в столь крупном масштабе тем, чего ему единственно недостает: деньгами. По его мнению, они были бы превосходной парой.
Вольф Гонтрам бывал каждый вечер в доме, посвященном святому Непомуку, но по крайней мере три раза в неделю вместе с ним приезжал ротмистр и доктор. Тайный советник после ужина обычно уходил к себе, но иногда все же оставался с полчасика, слушал, наблюдал и тогда уходил. Трое поклонников сидели вокруг маленькой девушки, смотрели на нее и играли в любовь, каждый по-своему.
Одно время ей нравились молоденькие девушки, но потом стали надоедать. Ей казалось, что это чересчур однообразно и что нужно подбавить немного пестрых красок в монотонные вечерние идиллии в Ленденихе.
– Нужно было бы что-нибудь сделать, – сказала она однажды Вольфу Гонтраму.
Юноша спросил: «Кому сделать?»
Она посмотрела на него: «Кому? Да им обоим. Доктору Монену и графу!»
– Скажи им, что сделать, – сказал Вольф, – они сейчас же послушаются.
Альрауне широко раскрыла глаза. «Разве я знаю? – произнесла она медленно. – Они сами должны это знать». Она подперла голову руками и смотрела куда-то в пространство. Но через минуту спросила: «Разве не весело было бы, Вельфхен, если бы они вызвали друг друга на дуэль? Стали бы драться?»
Вольф Гонтрам заметил: «Зачем же им драться? Они ведь такие друзья!»
– Ты глупый мальчик, Вельфхен, – сказала Альрауне. – При чем тут – дружны они или нет? Раз они так дружны, их нужно поссорить.
– Да, но к чему же? – спросил он. – Ведь это же лишено всякого смысла.
Она засмеялась, взяла его кудрявую голову и поцеловала прямо в нос: «Да, Вельфхен, особенного смысла здесь, правда, нет, – но зачем и искать его? Ведь это внесло бы какое-нибудь разнообразие. Ты меня понимаешь?»
Он промолчал. Но она спросила опять: «Вельфхен, ты меня понимаешь?»
Он кивнул головою.
В тот вечер Альрауне обсудила с молодым Гонтрамом, как поссорить обоих друзей, но так, чтобы один вызвал другого на дуэль. Альрауне задумалась, потом стала развивать свои планы и вносить одно предложение за другим. Вельфхен Гонтрам лишь кивал, все еще немного смущенный. Альрауне его успокоила: «В конце концов они ведь не убьют друг друга: на дуэлях всегда проливается мало крови. А потом они опять помирятся. Это только больше укрепит их дружбу».
Он успокоился. Он стал помогать. Открыл ей всевозможные мелкие слабости того и другого, указал, в чем особенно чувствителен доктор и в чем граф Герольдинген, – их маленький план был готов. Это была отнюдь не хитросплетенная интрига, а скорее наивная ребяческая затея: только двое людей, слепо влюбленных, могли поскользнуться и попасть в неискусно расставленную западню. Профессор тен-Бринкен заметил проделку. Он спросил Альрауне, но та молчала, и он обратился за разъяснениям и к Вольфу. От него он узнал все подробности, рассмеялся и внес в их маленький план кое-какие поправки.
Но дружба между графом и доктором была крепче, чем казалась Альрауне. Целых четыре недели прошло, пока ей удалось уверить доктора Монена, столь непоколебимо убежденного в своей неотразимости, что на сей раз ему придется уступить место ротмистру, а в последнем, в свою очередь, заронить сомнение, что она, вполне вероятно, может предпочесть доктора. Необходимо объясниться, думал ротмистр. Так же думал и Карл Монен. Но Альрауне тен-Бринкен искусно уклонялась от объяснения, которого с одинаковым усердием добивались оба поклонника. Она то приглашала вечером доктора и не звала ротмистра, то на следующий день ездила кататься с графом и заставляла доктора ждать ее на концерте. И тот, и другой считали себя ее избранниками, но оба признавались в душе, что ее отношение к сопернику не совсем равнодушно. В конце концов раздуть тлеющую искру пришлось самому тайному советнику.
Он отвел в сторону своего заведующего, сказал длинную речь о том, что чрезвычайно доволен его работой и что ничего не имел бы против, если бы человек, столь близко знакомый с его делами, стал его преемником. Он никогда, правда, не решится насиловать волю ребенка, он хочет только предупредить: против него ведется интрига человеком, имени которого он не может назвать, – про его бурную жизнь распускают всевозможные слухи и нашептывают на ухо Альрауне. Почти то же самое сказал профессор тен-Бринкен и ротмистру: только ему он сказал, что не имел бы ничего против, если бы его маленькая дочурка стала членом такого хорошего старинного рода, как графы Герольдингены.
Последнюю неделю соперники старались не встречаться друг с другом, но оба удвоили свое внимание к Альрауне: особенно доктор Монен исполнял все ее прихоти и желания. Едва услышав, что ей понравилось прелестное жемчужное колье, которое она видела в Кельне у ювелира, он тотчас же поехал и купил драгоценность. Когда он заметил, что на минуту она пришла в искренний восторг от подарка, он окончательно убедился, что нашел путь к ее сердцу, и начал осыпать ее подарками. Ему, правда, приходилось заимствовать деньги из кассы конторы, но он был так уверен в победе, что делал это с легким сердцем и смотрел на растрату как на вполне законный заем, который тотчас же покроет, как только получит в приданое миллионы профессора. Профессор же – он был убежден – только посмеется его смелым проделкам.
- Предыдущая
- 34/61
- Следующая
