Изумруды пророка - Бенцони Жюльетта - Страница 57
- Предыдущая
- 57/84
- Следующая
– Вы любите вашу жену? – спросила Федора, как только Морозини умолк.
– Больше всего на свете, мадам. Если я потеряю ее, моя жизнь утратит всякий смысл...
– И конечно же, вы никогда ей не изменяли!
Альдо ответил мгновенно, не задумываясь и вполне искренне, поскольку то, что произошло между ним и Саломеей, нельзя было считать нарушением клятвы верности: он всего-навсего расплатился таким образом за необходимые ему сведения.
– Нет, – твердо произнес он.
– И все же...
Федора ненадолго умолкла, прикрыв глаза, так что сквозь ресницы едва пробивалось зеленое сияние, потом, улыбнувшись, заговорила снова:
– И все же вы прекрасно понимали, приняв мое приглашение, чего я от вас ждала? Это правда или я ошибаюсь?
– Правда. У меня достаточно опыта, чтобы услышать то, что не произносят вслух. Ваше высочество желало оказать мне честь совершенно особого рода.
– К черту все эти замысловатые объяснения! Мое высочество желало с тобой переспать, дружок! – воскликнула она. – И ты ведь был согласен, разве не так?
– Нет. Простите меня, мадам, – поспешил добавить он, желая смягчить грубость отказа. – Несомненно, вы – одно из самых прекрасных творений Господа, но я надеялся, что достаточно искусен, чтобы суметь уговорить вас продать мне эти камни. В моем представлении речь могла идти всего лишь о коммерческой операции, ни о чем другом...
– А если бы я сказала, что только при таком условии соглашусь продать изумруды?
Он отвел взгляд, чтобы ускользнуть от ослепительного сияния ее зеленых глаз, которых она с него не сводила, и ответил:
– Я вам уже сказал, что люблю свою жену больше всего на свете...
– И ты готов был расплатиться собой? – звонко расхохотавшись, продолжала она. – Может, это было бы маловато, а? Эти изумруды обошлись мне в целое состояние.
– Даже если бы мне пришлось отдать все, что я имею, я готов заплатить за них ту цену, которую вы назначите.
– Все твое состояние? Ты так богат?
– Разумеется, мое богатство не идет ни в какое сравнение с богатством вашего высочества, но пожаловаться на бедность не могу. За эти камни я отдам вам все, что имею. Лишь бы только Лиза осталась в живых...
– Ее зовут Лиза? Лиза... а как дальше? Какое имя она носила до того, как вы поженились?
– Лиза Кледерман.
Федора снова рассмеялась.
– Дочка швейцарского банкира? Понимаю, что ты ею дорожишь, даже не удивляюсь тому, что ты готов отдать мне все свое состояние. С ней ты так или иначе с голоду никогда не умрешь...
Это уж было слишком! Побледнев от ярости, Альдо вскочил с места и, гордо выпрямившись, бросил женщине, которой мало было его истязать, но захотелось еще и оскорбить:
– Мое состояние, мадам, я создал, имея в своем распоряжении дворец более древний, чем ваш замок, предметы, собиравшиеся в течение веков моими предками, среди которых не один носил золотой «корно» венецианских дожей, и многое другое, но создал его собственным трудом. Если вы отнимете у меня все, что у меня есть, я начну заново и не стану просить подачек у моего тестя. А теперь назовите вашу цену, и давайте с этим покончим!
Великая княгиня некоторое время хранила молчание, разглядывая Морозини с таким видом, словно решала, во сколько его оценить. Она чувствовала, что он едва сдерживает бушующий в нем гнев, и находила, что Альдо в таком состоянии становится еще более привлекательным.
– А что, если, – тихонько произнесла она, – что, если я удовольствовалась бы всего одной ночью любви?
Морозини с оскорбительным высокомерием пожал плечами:
– Любви? Лучше бы вам не называть этим возвышенным словом то, что стало бы всего лишь жалкой карикатурой на нее. Нет, мадам. Давайте вернемся к деньгам. Боюсь, при другой форме оплаты вы остались бы крайне недовольны тем, что получили!
Небрежно поклонившись, он повернулся и направился к двери, у которой все еще стояла Хильда фон Винклеред. Но здесь его настигло приказание великой княгини:
– Останьтесь! Я, кажется, не давала вам разрешения на то, чтобы уйти!
– А мне кажется, что нам больше нечего сказать друг другу, все уже сказано, – отпарировал он, снова развернувшись к ней лицом, чтобы взглянуть на нее.
Она сидела на прежнем месте, похожая в своем снежно-белом наряде и сверкающей короне на волшебницу из восточной сказки, и, держа в руке изумруды, любовалась тем, как отражаются в них огоньки горевших в подсвечнике свечей.
– Какой же ты несдержанный, дружок, не надо так кипятиться! Мне хочется еще кое-что тебе сказать: сегодня вечером я надену эти камни в последний раз, а завтра они станут твоими. Тогда мы и назначим цену... Что ж, теперь – иди!
Под рукой Хильды изукрашенная на манер ларца дверь отворилась, и Альдо, пробежав через душные, словно терем, комнаты, выскочил в коридор, еще слегка оглушенный тем, что ему только что пришлось пережить и довелось выслушать. Тем не менее в глубине его души последние слова, произнесенные великой княгиней, звучали победной песней. Завтра он уедет отсюда в Иерусалим, увозя с собой выкуп за Лизу. Радость распирала его, словно кто-то внутри его надувал воздушный шар, он почти подлетел к дверям своей комнаты и, распахнув их, ураганом ворвался туда.
– Адаль, – завопил он, – мы победили!
Видаль-Пеликорн, который в эту минуту методично расправлялся с паштетом из зайца, чуть не подавился. Поперхнувшись, он судорожно схватился за стоявший перед ним на столе бокал с вином. Отпив несколько глотков, Адальбер еще долго кашлял и переводил дух, потом наконец еле выговорил сдавленным голосом:
– Что ты сказал?
– Что тебе не придется изображать из себя Арсена Люпена. Завтра великая княгиня отдаст мне изумруды...
– И что она хочет получить взамен?
– Пока что не знаю, но в одном я уверен: завтра она мне их продаст! Недолго нам осталось мучиться, старина, наши трудности приходят к концу! Вот-вот я снова увижу Лизу!
И он, едва не расплакавшись от счастья, бросился в объятия друга, вскочившего тем временем со стула ему навстречу, тоже со слезами на глазах. Мгновение чистого счастья, которому как нельзя лучше отвечали далекие звуки оркестра, уже начавшего настраиваться в преддверии грандиозного праздника этой ночи.
Два часа спустя князь и его мнимый секретарь, оба затянутые в безукоризненные черные фраки, тот и другой с цветком гардении в петлице, вошли в огромный рыцарский зал, целиком занимавший наиболее старую часть замка. Под высокими готическими сводами выстроилась коллекция доспехов, чередовавшихся со старинными гобеленами, сохранившими на удивление яркие краски, и все это придавало бальному залу величие, которого нисколько не умаляли гирлянды из плотно переплетенных еловых ветвей, серебряных нитей и остролиста, протянувшиеся между четырьмя высокими елями, стоявшими по углам и окруженными мерцанием сотен свечей. К одной из трех бронзовых люстр – той, что располагалась в центре, – был подвешен исполинский шар омелы. В высоких каминах, устроенных в противоположных концах зала, пылали целые стволы, распространявшие свежий и совершенно упоительный аромат смолы. Посередине, на обширном возвышении, оркестр потихоньку наигрывал мелодии Ланнера и Штрауса, приберегая все же первый вальс до той минуты, когда великая княгиня откроет бал.
К моменту появления друзей зал уже наполнился ослепительными вечерними платьями, фраками и мундирами, повсюду мелькали голые плечи, на волосах искрились диадемы, сияли огнями бриллианты, светился жемчуг или же трепетали перья. Гости собирались группами, болтали и смеялись, но сдержанно, как подобает хорошо воспитанным людям. Между этими группами пробирались лакеи в зеленых с белым ливреях, с трудом удерживая подносы, нагруженные бокалами с шампанским...
Зал был расположен ниже остальной части замка, и, чтобы в него войти, надо было спуститься с площадки на несколько ступенек. Альдо с Адальбером задержались у дверей, разглядывая присутствующих, но не увидели ни одного знакомого лица.
– Поскольку устраивать этот бал – местная традиция, здесь должны быть главным образом люди, живущие по соседству с замком, – заметил Альдо. – Я слышу одну только немецкую речь.
- Предыдущая
- 57/84
- Следующая
