Император - Эберс Георг Мориц - Страница 61

• Предыдущая
• 61/162
• Следующая

В больших помещениях, где в одном месте мужчины, в другом – опытные и особенно ловкие девушки и женщины крестообразно склеивали высушенные узкие полосы папируса в листы, она почувствовала в себе достаточно силы, чтобы плотно укутать покрывалом свое низко склоненное лицо.

Арсиноя и она сама проходили через эти отделения, всегда плотно прикрыв лицо, чтобы оставаться неузнанными, и снимали свои покрывала только в маленькой комнате, где они с двумя десятками других женщин склеивали листы. Теперь все эти женщины смотрели на нее пытливым и любопытным взором.

Правда, ее нога причиняла ей боль; правда, рана на голове горела; конечно, она чувствовала себя несчастной, однако же в ее душе было довольно места для гордости нищего, унаследованной от отца, и для унизительного сознания, что эти ничтожные люди считают ее своею ровнею.

В ее рабочей комнате трудились только свободные женщины, но в мастерской работало более тысячи невольников, и ей было бы так же противно разделять с ними что-либо, как есть из одного блюда с животными.

Однажды, когда в доме был недостаток во всем, ее отец сам навел ее на мысль о мастерской, сказав, что дочери какого-то обедневшего гражданина унижают себя, когда они, для того чтобы зарабатывать деньги, занимаются папирусным мастерством. Конечно, им платят довольно хорошо, говорил он, и на вопрос Селены сообщил ей сведения о размерах получаемой ими платы и назвал богатого владельца мастерской, купившего их гражданскую честь за свое золото.

Вскоре затем она отправилась туда одна, переговорила обо всем, что было нужно, с управляющим и затем вместе с Арсиноей начала работать в мастерской, где обе они вот уже два года, день за днем, по нескольку часов кряду склеивали готовые листы папируса.

Как часто Арсиноя, в начале недели или когда чувствовала особенное отвращение к работе, отказывалась идти с нею на фабрику; сколько красноречия должна была употреблять Селена, как много лент покупать, как часто соглашаться на участие в каком-либо зрелище, посещение которого поглощало половину заработной платы за целую неделю, чтобы побудить Арсиною не оставлять работы и не дать ей привести в исполнение свою угрозу – рассказать отцу, где они совершали свои так называемые прогулки.

Когда Селена, донесенная до самой двери мастерской, уселась на своей обычной рабочей скамье перед длинной доской, на которой нужно было склеить сотню готовых листов папируса, она едва была в состоянии снять с лица покрывало.

Она растянула перед собой верхний лист, обмакнула кисточку в склянку с клеем и начала водить ею по краю листа; но среди этой работы силы оставили ее, и легкое орудие выпало из ее пальцев. В отчаянии она положила руки на стол, прижалась лицом к ладоням и тихо заплакала.

В то время как ее слезы медленно текли, плечи вздрагивали и конвульсии одна за другой заставляли дрожать все ее тело, одна женщина, сидевшая против Селены, подозвала к себе горбунью и тихо пошепталась с нею. Затем крепко и сердечно пожала ей руку и посмотрела в лицо своими большими, холодными, но чистыми и ярко блестевшими глазами.

Тогда горбунья молча села на пустое место Арсинои возле Селены и подвинула к женщине меньшую половину лежавших перед Селеной листов. И обе они начали прилежно клеить.

Они уже давно были заняты этой работой, когда Селена подняла наконец голову и снова попробовала взять кисть. Она посмотрела вокруг себя и увидела свою спутницу, которую она даже не поблагодарила за помощь и которая теперь усердно работала, сидя на месте Арсинои.

Своими все еще влажными от слез глазами она вопросительно посмотрела на соседку, и так как последняя, вполне отдавшись своей работе, не заметила взгляда больной, то Селена сказала скорее удивленным, чем приветливым шепотом:

– Это место моей сестры. Сегодня ты можешь им пользоваться, но, когда фабрика снова откроется, сестра должна опять сидеть рядом со мною.

– Знаю, знаю, – застенчиво отвечала работница. – Я только приготовлю вон те твои листы, так как мне нечего больше делать и по твоему лицу видно, какую боль причиняет тебе нога.

Все, что случилось, было для Селены так странно и ново, что она не поняла, что – ей говорила соседка, и отвечала, пожимая плечами:

– Заработай, сколько можешь; я не возражаю: ведь у меня сегодня все равно ничего не выйдет.

Горбунья покраснела и нерешительно взглянула на сидевшую против нее женщину. Та тотчас же оставила свою кисточку и, обращаясь к Селене, сказала:

– Мария не то хотела сказать, дитя мое. Она взяла на себя одну половину твоей дневной работы, а я другую, чтобы твоя болезнь не лишила тебя дневной платы.

– Неужели я кажусь такой бедной? – спросила дочь Керавна, и яркий румянец залил ее бледные щеки.

– Совсем нет, дитя, – отвечала женщина. – Ты и твоя сестра, наверное, принадлежите к хорошему дому; но доставь нам удовольствие и позволь помочь тебе.

– Я не знаю… – проговорила Селена, запинаясь.

– Если бы ты видела, что мне трудно наклониться, ветер сдул бы вот эти листы на пол, то неужели ты не подняла бы их охотно вместо меня? – спросила женщина. – То, что мы делаем теперь для тебя, только немногим больше подобной услуги. Мы покончим в несколько минут, и затем нам можно будет уйти вслед за другими. Я, как тебе известно, ваша надзирательница и все равно должна оставаться здесь до тех пор, пока последняя из вас, клейщиц, не покинет мастерскую.

Селена, разумеется, чувствовала, что она обязана этим двум женщинам благодарностью за их добрую услугу, и все-таки эта услуга казалась ей как бы милостыней. Поэтому она быстро и все еще с нежной краской на щеках отвечала:

– Я очень признательна вам за ваше доброе предложение, очень признательна; но здесь ведь работает каждый за себя, и я не могу позволить, чтобы вы подарили мне то, что заработали сами.

Этот отказ сорвался с уст Селены с решительностью, далеко не лишенной высокомерия, но это не смутило добродушного спокойствия женщины, которую работницы обычно называли вдовою Анной.

И, посмотрев на Селену спокойным взглядом своих больших глаз, она ласково отвечала:

• Предыдущая
• 61/162
• Следующая