Сестры - Эберс Георг Мориц - Страница 49

• Предыдущая
• 49/83
• Следующая

«Она обозналась, — подумала девушка. — Даже животные ее больше любят, чем меня. Ах, Ирена, Ирена!..»

С тяжким стоном опустилась Клеа на скамью, но лежавшая рядом начатая рубашечка маленького Фило напомнила ей о больном ребенке и о храме.

Поспешно взяв сосуды, она направилась к солнечному источнику; дорогой ей вспомнились последние напутственные слова отца, сказанные уже в тюрьме:

«С первого взгляда может показаться, что боги плохо меня наградили за то, что я поступаю по справедливости и правде, но это только так кажется, и, пока мне удастся жить в гармонии с вечными законами природы, никто не вправе меня жалеть. Я сохраню душевный покой до тех пор, пока, послушный учению Зенона и Хрисиппа [82] , не вступлю в противоречие с главным условием собственного внутреннего «я». Этот покой может иметь каждый, также и ты, женщина, если постоянно будешь поступать так, как считаешь справедливым и сообразным с твоим долгом. Божество само дает доказательство справедливости этого учения, доставляя покой духа тому, кто ему следует. Тот же, кто свернул с пути добродетели и долга, тот никогда и не находит покоя и с болью чувствует когти враждебной силы, терзающей его душу. Кто сохраняет покой духа, тот и в несчастье не приходит в отчаяние, и, всегда благодарный, он учится чувствовать себя довольным в каждом положении жизни потому уже, что его наполняет благороднейшая часть его существа, лучшее чувство добра и справедливости. Итак, мое дитя, поступай по чувству справедливости и долга, не спрашивая зачем, не раздумывая, принесет ли это тебе удовольствие или горе, не боясь людского суда и зависти богов. Тогда ты сохранишь душевный мир, который отличает мудрых от неразумных, и будешь счастлива в самых ужасных обстоятельствах жизни. Истинное несчастье — это господство над нами зла, противоестественного безрассудства. Истинное счастье в добродетели, но только в полной добродетели — добро и зло не имеют каких-либо степеней. Самый незначительный проступок против долга, права и правды, даже не наказуемый законом, находится в противоречии с добродетелью.

Ирена, закончил Филотас, еще не может понять этого учения, ты же серьезна и разумна не по летам. Помни мои слова всегда, как последнее завещание, и передай их, когда придет время, сестре, которой ты должна заменить мать».

Вспоминая теперь эти слова, Клеа воспрянула духом и вновь почувствовала в себе решимость не уступать соблазнителю сестры без боя.

Наполнив сосуды водой для возлияний, она вернулась к больному Фило, нашла его состояние вполне удовлетворительным и, пробыв там более часу, направилась к Серапиону, чтобы сообщить ему свое решение и спросить совета.

Сегодня отшельник не услыхал шагов молодой девушки и не смотрел из окна ей навстречу. Он бегал взад и вперед по своей крошечной келье.

Ему стало известно, что знали все в храме, об исчезновении Ирены, и он хотел, он должен был ее спасти и теперь обдумывал, как это сделать. Но как он ни напрягал всю свою изобретательность, он не мог придумать ничего подходящего для спасения жертвы из рук могущественного разбойника.

— Однако этого не может, не должно случиться! — крикнул он, сильно топнув ногой, и увидел подошедшую Клеа. Он принял спокойный вид и живо проговорил: — Думаю, размышляю, соображаю, дитя мое; боги сегодня проспали, и мы должны вдвойне быть бдительны. Ирена, наша маленькая Ирена! Ну кто мог вчера это подумать! Бесполезная, подлая, мошенническая проделка! Что теперь сделать, чтобы вырвать добычу у этого откормленного чудовища, у этого хищного зверя раньше, чем он успеет проглотить нашу милую девочку?

И раньше часто я злился на свою глупость, но таким безнадежным дураком, как теперь, я никогда себя не чувствовал. Мне кажется, что мою голову прихлопнули этим тяжелым ставнем. Пришла тебе в голову какая-нибудь мысль? Мне все приходят только такие, которых постыдился бы величайший осел!

— Значит, ты все знаешь? — спросила Клеа. — И то, что враг отца, Эвлеус, хитростью увлек за собой бедного ребенка?

— Как же, как же! Раз дело идет о мошеннической проделке, то он здесь так же необходим, как мука для хлеба! Ново здесь только то, что он старается для Эвергета. Старый Филаммон мне все рассказал. Недавно вернулся гонец из Мемфиса и привез послание, где от имени Филометра размазана плачевная болтовня, что при дворе об Ирене ничего не знают и глубоко сожалеют, что Асклепиодор не постыдился на такую проделку с царем. По-видимому, они и не помышляют добровольно вернуть ребенка.

— Так я исполню свою обязанность, — сказала решительно Клеа. — Иду в Мемфис и приведу сестру.

Отшельник испуганно взглянул на девушку и воскликнул:

— Да ведь это безрассудство, сумасшествие, самоубийство! Вместо одной жертвы ты хочешь бросить им в пасть еще и вторую?

— Я сумею сама себя защитить, а в деле Ирены я буду просить помощи у Клеопатры. Она женщина, царица, и не потерпит…

— Разве есть на свете что-нибудь, чего не потерпит Клеопатра, если это ей выгодно или приятно! Кто знает, какую забаву обещал ей Эвергет за нашу девочку! Нет, клянусь Сераписом, Клеопатра тебе не поможет; но вот мысль, вот кто может! Надо обратиться к римлянину Публию Сципиону, к нему проникнуть нетрудно.

— От него, — воскликнула, покраснев, Клеа, — я не хочу ни хорошего, ни дурного, я его не знаю и не хочу знать.

— Дитя, дитя, — серьезно и с упреком промолвил отшельник, — неужели гордость твоя перевешивает любовь, обязанность и горе? Клянусь всеми богами, что тебе сделал дурного Публий, что ты бежишь от него, как от прокаженного? Все имеет свои границы, теперь настало время смотреть всему прямо в глаза: твоим сердцем овладел римлянин, тебя влечет к нему, но ты честная девушка и, чтобы ею остаться, бежишь от него. Ты не надеешься на себя и не знаешь, что случилось бы, если бы он сказал тебе, что его тоже пронзила стрела Эроса. Красней и бледней, смотря на меня, как на врага и докучливого болтуна. Редко я видел кого-нибудь более храброго, а между женщинами никого, кто мог бы сравниться с тобой, моя воительница. Испытание, которому ты подвергаешься, тяжело, но одень панцирем твое бедное сердце и смело иди навстречу римлянину — он славный товарищ. Конечно, просить тебе тяжело, но разве ты должна бояться уколов? Наше бедное дитя стоит на краю бездны! Если ты не придешь вовремя к единственному человеку, который может помочь, то ребенок погибнет в омуте. И все из-за того, что родная сестра испугалась за себя самое!

• Предыдущая
• 49/83
• Следующая