Выбери любимый жанр

Уарда - Эберс Георг Мориц - Страница 38


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

38

– Колдунья, – пробормотал врач. – Но пусть эти листья остаются на ране. Раз они помогают, не все ли равно, кто их принес.

– А Хект попробовала каплю того лекарства, что ты дал, и сказала, что это хорошее средство, – оживилась старуха.

– Ну, в таком случае мы оба довольны друг другом, – сказал Небсехт с лукавой улыбкой. – А сейчас, девочка, мы вынесем тебя отсюда. Тебе необходим свежий воздух!

– Да, да! Вынесите меня на воздух, – попросила больная. – Хорошо, что ты не привел с собой того старика – он пугал меня своими заклинаниями.

– Ты говоришь о слепом Тета, – сказал врач. – Нет, он больше не придет, а вот тот молодой жрец, который успокоил твоего деда, когда он хотел выгнать царевну, будет навещать тебя. Он хороший человек, и ты должна…

– Пентаур придет? – живо подхватила девочка.

– Да, он будет здесь еще до полудня. А откуда ты знаешь его имя?

– Я его знаю! – решительно воскликнула Уарда. Врач посмотрел на нее с удивлением, затем сказал:

– Ты не должна больше разговаривать: щеки у тебя опять разгорелись, и лихорадка может начаться снова. А этого нельзя допускать. Мы приготовили навес возле хижины и сейчас вынесем тебя отсюда.

– Подождите минутку, – попросила девочка. – А ты, бабушка, расчеши мне волосы, а то мне от них тяжело.

И, подхватив ослабевшими ручонками свои густые рыжеватые волосы, она попыталась привести их в порядок и стряхнуть запутавшиеся в них соломинки.

– Лежи смирно, – мягко приказал врач.

– Они такие тяжелые, – улыбнулась больная, перебирая волосы с таким видом, будто они нестерпимо ей надоели. – Помоги мне, бабушка.

Старуха склонилась над ней и принялась осторожно расчесывать длинные пряди грубым роговым гребнем, бережно вытаскивая соломинки, застрявшие в волосах. Наконец, две тугие тяжелые косы, тускло отливая золотом, легли на плечи девочки.

Небсехт знал, что для больной вредно каждое движение, и все время порывался вмешаться, но язык перестал его слушаться. Весь красный, он неподвижно стоял против девушки и напряженно следил за каждым движением ее рук.

Она не замечала этого.

Когда старуха отложила гребень в сторону, Уарда глубоко вздохнула и попросила:

– Бабушка, дай зеркало.

Старуха подала ей кусочек обожженной глины, покрытый темной глазурью. Повернув к свету блестящую поверхность, девочка мельком взглянула на свое едва видное отражение.

– Как давно я не видала цветов, бабушка, – сказала она вдруг слабым голосом.

– Обожди, дитя, – отозвалась старуха и, взяв из кружки розу, которую Бент-Анат положила Уарде на грудь, протянула ее девочке. Но едва Уарда взяла ее, как увядшие лепестки осыпались на ее одежду. Небсехт нагнулся и, собрав их, положил ей на ладонь.

– Как ты добр! – сказала девочка. – Меня зовут Уарда, как и этот цветок; я люблю розы и свежий воздух. Вынесите меня на двор.

На зов Небсехта в хижину вошли парасхит и его сын, они вынесли больную на воздух и положили ее под полотняный навес. Ноги воина дрожали, когда он, затаив дыхание, нес эту легкую, но драгоценную ношу, и он осмелился перевести дух, лишь опустив ее на ложе из соломы.

– Какое синее небо! – воскликнула Уарда. – Ага! Дедушка полил мой гранатовый куст, я так и думала! Вот и мои голуби – вон они летят! Дай мне зерна, бабушка. Как они рады мне!

Красивые птицы с темными воротниками на сизых шеях беззаботно летали вокруг Уарды и клевали зерно прямо у нее изо рта, когда она для забавы брала несколько зернышек в губы.

С каким восхищением любовался Небсехт этим чарующим зрелищем. Ему казалось, будто перед ним открывается какой-то чужой мир, будто в груди его зазвучала какая-то новая, доселе неведомая ему струна. Молча присев на землю возле хижины, он задумчиво стал рисовать на песке розу попавшейся ему под руку тростинкой.

Вокруг все замерло. Даже голуби, покинув больную, взлетели на крышу хижины. Потом громко залаяла собака парасхита, и послышались приближающиеся шаги. Уарда приподнялась и сказала:

– Бабушка, это жрец Пентаур!

– Откуда ты знаешь? – спросила старуха.

– Знаю! – упрямо настаивала девушка.

И действительно, через несколько секунд раздался звучный голос:

– Мир вам! Как здоровье нашей больной?

Вскоре Пентаур уже стоял возле Уарды, радовался тому, что говорил ему врач, и любовался ее милым личиком. Он принес цветы, возложенные одной счастливой девушкой на алтарь богини Хатор, жрецом которой он стал со вчерашнего дня. Он протянул их Уарде, и она, покраснев, взяла их своими слабыми руками.

– Эти цветы посылает тебе великая богиня Хатор, – сказал Пентаур. – Теперь я служу этой богине. Она дарует тебе исцеление! Старайся же во всем ей подражать! Ты чиста и прекрасна, как она, пусть же и впредь твоя жизнь будет непорочной. Подобно тому, как она дарит жизнь солнцу в утренней мгле, так и ты вносишь радость и свет в эту мрачную хижину. Сохрани же свою чистоту, и тогда повсюду ты станешь будить любовь, как распускаются цветы там, где ступит золотая нога богини Хатор [97]. Да пребудет над вами ее милость!

Последние слова он произнес, обращаясь не только к Уарде, но и к старикам. Только он собрался уйти, как за кучей сухого тростника, сваленного неподалеку от навеса, раздался испуганный возглас и оттуда показался какой-то ребенок. В высоко поднятой ручонке он сжимал небольшую лепешку. Собака, которая, видимо, хорошо его знала, прыгала вокруг него и уже успела отхватить добрую половину лепешки.

– Как ты попал сюда, Шерау? – спросил парасхит плачущего ребенка. Это был тот самый несчастный мальчик, из которого старая Хект растила карлика.

– Я хотел… Я хотел принести Уарде лепешку, – всхлипывал ребенок. – Она больна, а у меня так много…

– Бедное дитя, – сказал парасхит, погладив его по голове. – Ну, пойди отдай лепешку Уарде.

Шерау, подойдя к навесу и встав на колени, прошептал ей, сверкая глазенками:

– На, возьми. Это хорошая лепешка, очень сладкая. Когда Хект еще раз даст мне лепешку и отпустит меня, я принесу ее тебе.

– Спасибо тебе, мой дорогой Шерау, – сказала Уарда, целуя ребенка. Затем, обращаясь к Пентауру, она объяснила: – Вот уж несколько недель, как его не кормят ничем, кроме сердцевины стеблей папируса [98] и сухих лепешек из лотоса [99], а сегодня он принес мне ту самую лепешку, которую вчера бабушка дала старой Хект.

Шерау залился краской и, заикаясь, пролепетал:

– Здесь только половина… я ее не трогал… это ваша собака откусила вот тут и тут…– И, подхватив пальцем стекавший с лепешки мед, мальчик быстро засунул его в рот. – Я давно уже сижу за этой кучей тростника – все боялся подойти… из-за чужих, – добавил он, указывая на врача и Пентаура. – Ну, а теперь мне пора домой!

Ребенок хотел было убежать, но Пентаур взял его на руки и, поцеловав, сказал врачу:

– Как мудр был тот, кто придал образ ребенка Гору, даровавшему добру победу над злом, а чистоте – над пороком. Будь счастлив, малыш, сохрани свою щедрость и всегда отдавай другим то, что имеешь. От этого, правда, ты не разбогатеешь, зато обогатится твое сердце.

Шерау прижался к Пентауру, и его маленькая ручка невольно протянулась к его щеке. Мальчик почувствовал внезапную нежность к Пентауру, и ему неудержимо захотелось обнять своими ручонками шею поэта, но… но он слишком оробел.

Пентаур опустил его на землю, и мальчик бегом пустился к долине. Там он остановился. Солнце было уже почти в зените, и ему предстояло вернуться в пещеру колдуньи, чтобы снова лечь на свою доску. А ему так хотелось побежать еще дальше, ну хотя бы до будущей гробницы фараона!

У самого входа в гробницу был сооружен навес из пальмовых ветвей, и под их тенью обычно отдыхал скульптор Батау, уже глубокий старик. Он был глух, но по праву считался первым мастером своего времени. Это он в былые времена украсил стены великолепных храмов Сети в Абидосе и в Фивах резными барельефами и бесконечными рядами иероглифов. А теперь он работал над украшением стен гробницы Рамсеса.

вернуться

97

«…золотая нога богини Хатор». – Богиню Хатор во многих местах, например в Дендера, называли «золотой». Вообще у этой египетской богини удивительно много общего со «златовласой Афродитой». (Прим. автора.)

вернуться

98

«…не кормят ничем, кроме сердцевины стеблей папируса…» – По свидетельству Геродота (II, 92), Диодора (I, 80) и Плиния (XIII, 10), египтяне употребляли в пищу корневища папируса (а также и сердцевину стебля), чаще всего – подсушенные на огне. (Прим. автора.)

вернуться

99

Сухие лепешки из лотоса. – «Они толкли семена лотоса, похожие на мак, и пекли из них лепешки» (Геродот, II, 92). Эта дешевая пища подтверждает свидетельство Диодора о том, что ребенок, пока он не вырастал, стоил своим родителям не более 20 драхм. (Прим. автора.)

38

Вы читаете книгу


Эберс Георг Мориц - Уарда Уарда
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело