Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц - Страница 27

• Предыдущая
• 27/74
• Следующая

— Такие разговоры, — говорила золовка, — доставляют удовольствие и укрепляют мужество, и тот, кто оставляет кумушек, когда они еще сидят вместе, тот пусть просит у Господа Бога милостивого прощения.

Только одна женщина в Лейдене искренно нравилась бургомистерше: то была жена городского секретаря; но она очень редко показывалась в обществе, потому что должна была с утра до вечера суетиться, чтобы держать в порядке детей и хозяйство, которое было довольно-таки скудное.

Мария, свеженькая и веселая, какой не была уже в продолжение многих дней, подошла к ящикам, в которых лежала столовая посуда, и к шкафам, где хранилось серебро. Вся хорошая посуда, какая только была в доме, стояла светлая и блестящая, без единой пылинки, на белых, обшитых кружевами полотняных скатертях. Она выбрала, что ей было нужно; многое из оловянной, стеклянной и керамической посуды, казалось ей, не подходило одно к другому, было случайно поставлено, на некоторых она нашла наросты и отбитые куски.

Когда мать начала готовить ей приданое, Питер высказал пожелание, чтобы в это трудное время поберегли деньги и не приобретали ни одной бесполезной вещи. В его доме было много всякого рода посуды, и ему казалось просто неразумным иметь еще хотя бы одну тарелку. И в самом деле, в ящиках и шкафах не было ни в чем недостатка, но не Мария выбирала и покупала все это; все принадлежало ей и в то же время все было не ее, и, что всего хуже, ее глаза, привыкшие к красивым вещам, не находили ничего хорошего в этих поблеклых, поцарапанных оловянных тарелках, во всех этих кружках, чашках и чайниках, на которых яркими красками были намалеваны аляповатые фигуры.

Грубая стеклянная посуда была тоже не в ее вкусе, и когда она пересмотрела ее и выбрала необходимое, то невольно вспомнила своих недавно вышедших замуж подруг, которые с блестящими от удовольствия и гордости глазами показывали ей свою новенькую светлую посуду с таким видом, как будто каждая вещичка была добыта ими тяжелым трудом. Но и из того, что имелось в ее распоряжении, Мария сумела устроить красивое и изящное убранство стола. Перед обедом она вместе с Адрианом нарезала цветов в саду у городской стены, а на лугу у ворот нарвала нежной травки. Все эти дары мая были артистически подобраны, перевиты павлиньими перьями и поставлены в вазы, и она с удовольствием убедилась, что даже самые неуклюжие сосуды приняли нарядный вид после того как она обвила их вьющимися растениями. Адриан с удивлением наблюдал за мачехой. Ему не показалось бы даже чудом, если бы под ее руками темная столовая преобразилась в парадную залу из хрусталя и перламутра.

Когда стол был накрыт, Питер на минутку зашел домой. Пока гости еще не пришли, ему хотелось еще раз вместе с капитаном Аллертсоном, Яном Дузой и другими господами проехать в Валькенбург. Проходя через столовую, он послал рукой приветствие жене и оглядел стол.

— Все это пышное убранство не годится, а в особенности цветы. Мы собираемся для обсуждения серьезного дела, а ты приготовила свадебный стол, — сказал он.

Заметив, что Мария опустила глаза, он весело воскликнул:

— Что касается моего мнения, то пусть все остается так, как есть! — и вышел из комнаты.

Мария остановилась в нерешительности, глядя на дело своих рук. Горькие чувства снова поднимались в ней, и она в порыве уже протягивала руку к одной особенно изысканно украшенной вазе, когда Адриан поднял на нее свои большие глаза и воскликнул тоном убедительной просьбы:

— Нет, мама, вы не должны делать этого, она выглядит такой дорогой и красивой!

Мария с улыбкой провела рукой по вьющимся волосам мальчика, взяла из вазы два печенья и подала их ему со словами:

— Одно тебе, другое Лизочке; конечно, пусть наши цветы остаются.

Адриан с печеньем убежал, а она осмотрела еще раз стол и печально подумала: «Питеру нужно только то, что необходимо; но ведь, конечно, это еще не все, а иначе добрый Господь создал бы всех птичек с серыми перьями».

Повозившись вместе с Варварой на кухне, она ушла в свою комнату. Там она поправила волосы, надела новые брыжи с красивыми полосками и изящно заглаженные кружева в вырезе на груди, но своего домашнего платья не сняла: ведь муж ее не хотел придавать праздничности предстоящему в их доме собранию.

Когда Мария воткнула в волосы последнюю золотую булавку и раздумывала о том, кому предоставить почетное место за столом, советнику ли ван Бронкхорсту как заместителю принца, или почтенному старшему фон Нордвику, к ней постучалась Траутхен и сообщила, что доктор Бонтиус желает видеть бургомистра по настоятельному делу. Служанка сказала, что хозяина нет дома, но тот не уходит и хочет поговорить с хозяйкой.

Мария сейчас же пошла в кабинет мужа. По-видимому, врач очень торопился. Вместо традиционного приветствия, он указал золотым наконечником своей длинной палки на остроконечную черную шапочку, с которой он не расставался даже у постели больного; и затем быстро и коротко спросил:

— Когда мейстер Питер вернется домой?

— Через час, — ответила Мария, — садитесь же, доктор!

— В другой раз. Не могу слишком долго ждать вашего мужа. В конце концов вы могли бы пойти со мной и без его позволения.

— Разумеется, но мы ждем гостей.

— Совершенно верно. Если у меня будет время, я еще вернусь. Господа обойдутся и без меня, а вы могли бы очень пригодиться у больной, к которой я хочу вести вас.

— Да ведь я и понятия не имею, о ком вы говорите!

— Не имеете? Так я вам скажу еще раз: о той, которая страдает, а этого на первый раз вполне для вас довольно.

— И вы полагаете, что я могла бы…

— Вы можете гораздо больше, чем вы думаете… Варвара возится в кухне, и повторяю еще раз: вы должны помочь страждущей!

— Но, господин доктор…

— Я должен просить вас: поскорее, у меня мало времени. Хотите быть полезной? Да или нет?

Дверь в столовую оставалась открытой. Мария еще раз взглянула на накрытый стол, и в ее памяти пронеслось все, чему она так радовалась в этот вечер. Но, когда врач собрался ухолить, она удержала его и сказала:

— Я иду.

Мария хорошо знала манеру этого сурового, но самоотверженного и добрейшего человека. Не дожидаясь его ответа, она взяла платок и начала спускаться по лестнице. Проходя мимо кухни, Бонтиус закричал госпоже Варваре:

— Скажите мейстеру Питеру, что я увел его хозяйку на Дворянскую улицу к больной фрейлейн ван Гогстратен.

Мария едва поспевала за быстро идущим доктором и с трудом понимала его, когда он в отрывочных словах рассказывал ей, что вся партия Гогстратенов покинула город, старая баронесса умерла, а слуги разбежались, испугавшись чумы, о которой здесь не может быть и речи; Хенрика же лежит всеми покинутая внизу. Она перенесла сильную горячку, но вот уже несколько дней как ей гораздо лучше.

— В этом гнезде глипперов, — говорил Бонтиус, — несчастье напросилось в кумовья. Старухе смерть оказала добрую услугу, убрав ее со света. Француженка-горничная держалась стойко, но после нескольких бессонных ночей свалилась с ног, и ее собрались было отнести в Екатерининский госпиталь, но итальянец-дворецкий воспротивился. Он кажется, человек неплохой. Он велел перенести ее к одной католичке-прачке. Сам он отправился вместе туда же, чтобы ухаживать за ней. Во всем доме некому позаботиться о девушке, кроме сестры Гонзаги; это славная монашенка, одна из трех, которым позволено остаться в старом монастыре около вас, но сегодня рано утром, чтобы пополнить чашу страданий, она при согревании ванны обварила себе палец. Католический пастырь остался на своем посту, но разве он может помочь нам в уходе за молодой больной? Теперь вы, вероятно, догадываетесь, зачем я взял вас с собой. Вы не должны и не можете быть долго сиделкой около чужого вам человека, но если девушке не станет теперь особенно худо, то ей нужно будет иметь около себя лицо, к которому она могла бы привязаться душой, а как раз таким лицом вас наградил Господь Бог. Взгляните на больную, поговорите с ней и, если вы такая, какой я вас считаю… Но вот мы и у цели!

• Предыдущая
• 27/74
• Следующая