Молчать нельзя - ван Экхаут Людо - Страница 20
- Предыдущая
- 20/59
- Следующая
— Если бы ты меня знал раньше, — продолжала Ядвига, — то сразу же влюбился бы в меня. В меня все влюблялись.
— И я влюбился в тебя! — воскликнул Тадеуш, потупив глаза. — О Ядвига, как я люблю тебя!
— Не надо, не смейся надо мной, — прошептала девушка. — Как может такой чудесный парень, как ты, влюбиться в… такую?
— Я некрасив, — перебил ее Тадеуш. — Кроме того, хромаю. Я не строю иллюзий и думал, что никогда не отважусь признаться тебе в любви. Рад, что теперь тебе известно все, и не обижусь, если тебе это безразлично.
— Довольно, Тадеуш. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты же меня совсем не знаешь. Мы встретились слишком поздно. Тебе только кажется, что ты любишь меня. Ведь я единственная женщина, которую ты видишь теперь. Кончится война, и ты забудешь о партизанской кухарке.
— Если бы мне пришлось выбирать из всех женщин мира, одетых в самые роскошные наряды, то и тогда я выбрал бы тебя, в твоих заношенных брюках и в солдатской куртке. Клянусь, я выбрал бы только тебя, будь ты рябой, слепой, глухой…
К его удивлению, она начала плакать.
— Не плачь, Ядвига, — прошептал он испуганно. — Я больше не буду говорить об этом, если я тебе так противен.
— О нет, Тадеуш, — ответила она. — Ты мне не противен. Наоборот… — Она начала плакать еще сильнее. И все же у него потеплело на сердце. Он взял ее за руку, но она вырвалась.
— Не прикасайся ко мне. Я не достойна твоей любви. Я безобразна.
— Ты прекрасна, — еще раз повторил Тадеуш. — И без богатых туалетов ты хороша для меня. Даже в рубище, остриженная наголо, ты останешься красавицей. Ничто не портит тебя.
— Ах, Тадеуш, ты не понимаешь, — воскликнула она в отчаянии. — Не смотри на меня. Я должна тебе все рассказать, но не могу, когда ты так смотришь.
Тадеуш шел рядом с ней по мокрой траве и лужам, уступая ей тропинку.
— Моя мама — еврейка, — рассказывала Ядвига. — Я была единственной дочерью. Когда немцы стали подходить к Варшаве, мы убежали. Уехали на своей машине. Но в пути кончился бензин, и мы остановились на одной брошенной хозяевами ферме. Там нас и нашли немцы. Мама была расстреляна на месте. Здесь же убили и отца за то, что он был женат на еврейке. Можешь себе представить, что я пережила, видя, как на моих — глазах убивают отца и мать.
— Не надо, не вспоминай об этом, — нежно успокаивал ее Тадеуш. — Мы отомстим за них. Отомстим за всех погибших.
— И за меня? — спросила Ядвига сурово.
— А что они сделали с тобой?
— Ты не догадываешься, — резко произнесла девушка. — Неужели ты не понимаешь, что они могут сделать с девятнадцатилетней девушкой, которая к тому же недурна собой?
Тадеуш оцепенел. Он представил ее себе, почти ребенка, видевшего ужасную смерть своих родителей. Наверное, он неправильно ее понял. На такое злодеяние вряд ли способны даже нацисты.
— Ты хочешь сказать…
— Да, я хочу сказать именно это, — продолжала Ядвига. — Я догадалась, что меня ждет, когда один из них схватил меня. Я вырвалась, одежда разорвалась, и он совсем озверел. Я бросилась в глубь двора, но они поймали меня, повалили на землю и… Их было семеро. Двое держали меня. По дороге ехали грузовики с солдатами, которые смотрели, как эти мерзавцы… — Она опять заплакала. — Теперь ты знаешь, почему я не должна говорить о любви. Я обесчещена. Ни один мужчина больше не прикоснется ко мне. Мне никогда не забыть унижения. Да и кому я нужна теперь такая… Мне двадцать один год, а на мою долю выпало уже столько горя. Жаль, что у меня не хватает мужества покончить с собой.
Тадеуш задыхался от ненависти и сострадания! И от любви! От огромной любви, которая поможет ему вернуть Ядвиге счастье.
— Не ты обесчещена, — воскликнул он взволнованно. — Обесчещены они сами. Теперь я люблю тебя еще сильнее. Не отвечай мне сразу, Ядвига. Но если у тебя появится ко мне хоть капля чувства, я буду любить тебя вдвойне…
— И тебе не противно? — удивилась Ядвига. — Разве ты не понимаешь? Семь грязных наглых солдат, один за другим… Я часто кричу во сне и просыпаюсь в ужасе. До сих пор меня жжет вся эта мерзость. Я ничего не знала, понимаешь? Я танцевала и разговаривала с мужчинами, но ни разу никого не поцеловала. Каждый день я ходила в церковь. Однажды я поклялась, что в моей жизни будет только один мужчина.
— Не думай больше об этом, — сказал Тадеуш с жалостью. — Все позади. Ты еще так молода. Окончится война, Польша снова будет свободной, и все это покажется страшным сном. Страшный сон тоже забудется, когда к тебе придет любовь и ты будешь счастливой.
— Любовь! — воскликнула Ядвига язвительно и вытерла слезы. — Давай не будем говорить об этом. Вот и Пальмиры. Через полчаса я вернусь. Ты меня подождешь здесь?
— Может быть, мне пойти с тобой?
— Нет, командир считает, что лучше ходить одной. В случае провала он потеряет одного, да к тому же женщину.
Тадеуш смотрел ей вслед. Удаляясь, фигура Ядвиги как бы растворялась в сером осеннем воздухе. Тадеушу стало страшно от того, что сердце этой девушки было так ожесточено. Для ненависти к нацистам добавилась еще одна причина. Неужели Ядвига действительно может полюбить его? «Ты мне не противен, — сказала она. — Наоборот!» Раньше он мечтал о возможной близости с ней, но сейчас хотел только одного — быть рядом, держать ее руку в своей, гладить ее волосы, вниманием и нежностью стереть в ее душе следы пережитого горя.
Радость захлестнула его, когда она показалась вдали. С чувством волнения он следил за Ядвигой, которая быстрой девичьей походкой приближалась к нему.
Ей оставалось пройти метров двести, когда из деревни выехало несколько военных машин. Ядвига ускорила шаг, и, подбежав к Тадеушу, произнесла тяжело дыша:
— Немцы прочесывают деревню. Прошлой ночью убили одного шкопа, и теперь они обыскивают все дома. Бежим!
Но бежать было уже поздно. До леса было еще далеко, к тому же оттуда шли машины в их направлении. В серых осенних полях слева и справа виднелись отдельные фермы.
— Мы не успеем добежать до леса, — сказал Тадеуш — Тебе, может быть, удастся, но мне, с моей хромой ногой…
— Тогда идем на ферму. Вот туда, вдоль той изгороди Нас, может быть, не заметят. Здешние крестьяне сочувствуют партизанам.
— А если начнут обыскивать и фермы?
Она пожала плечами.
— А на дороге у нас вообще нет шансов.
Изгородь была высокой и частой. По размытой дождями пашне идти было тяжело. Ядвига пропустила Тадеуша вперед и старалась шагать с ним рядом. Когда они подошли к ферме, залаяла собака. Дверь дома была видна с дороги, поэтому они прошли во двор, где столкнулись со старым полуоборванным крестьянином, окинувшим их хмурым взглядом.
— Мы партизаны! — сказал Тадеуш прерывисто дыша.
— Что, за вами гонятся?
— Облава. Какого-то шкопа отправили на тот свет.
— Я вас не видел, — сказал крестьянин и показал на сарай. — Там сено. На сеновал ведет лестница. Будьте осторожны, за второй балкой дыра почти в метр шириной. Не свалитесь, сломаете ноги.
— Большое спасибо, — поблагодарил Тадеуш.
— Не за что. Я вас не видел.
Хозяин ушел в дом, а Тадеуш с Ядвигой полезли на сеновал. В сарае был сложен разный сельскохозяйственный инвентарь, стояли плуг, вилы для навоза, борона и телега. Было сыровато, но приятно пахло сеном.
Тадеуш пропустил Ядвигу вперед, и она стала подниматься по узкой лестнице. При виде ее стройных, крепких ножек сердце Тадеуша переполнилось нежностью. Милая, чудесная Ядвига… Она стала ему еще ближе и дороже, когда он узнал, что с ней сделали немцы.
Ядвига взобралась наверх и остановилась в нерешительности.
— Иди вперед, Тадеуш, и помоги мне перепрыгнуть через опасное место, — позвала она.
Он сел рядом с ней и попытался нащупать рукой следующую перекладину. Потом он поднялся и прыгнул. Ядвига рассмеялась, увидев, как он растянулся на сене. Смех обрадовал его. Раньше она никогда не смеялась. Теперь с ее личика исчезло трагическое выражение покорности и обреченности, которое он замечал, но не понимал прежде.
- Предыдущая
- 20/59
- Следующая