Конец странствий - Бенцони Жюльетта - Страница 16
- Предыдущая
- 16/88
- Следующая
– Это из-за того, что я вам сказала? – спросила она тихо.
– А что вы сказали?
– Вы отказываетесь сражаться против своих соотечественников?
Марианна ощутила, как дрожат руки герцога, захватившие в плен ее плечи.
– Я не могу сражаться против моих братьев, даже если они заблуждаются. Да, именно так. Но вы еще заставили меня понять, что, покидая Новороссию, я рискую оставить свободным поле деятельности для любых устремлений. Уеду я, и кто помешает Чичагову или кому-нибудь другому завладеть этими землями? Крым нуждается в солидной защите. Я должен остаться. Без меня бог знает что может произойти...
Внезапное и абсолютно несвоевременное желание рассмеяться охватило Марианну. Решительно политика была самой невероятной вещью, и те, кто ею занимался, – самыми удивительными в мире людьми. Их легко обвести вокруг пальца с помощью вымышленных сведений. И герцог сделал из них выводы, давшие совершенно неожиданные последствия.
Однако она подавила готовый вырваться смех, удовольствовавшись улыбкой, но посмотрела на Ришелье таким искрящимся радостью взглядом, что он мог бы ее выдать. К счастью, герцог отнес его на свой счет.
– Вы удивительная, – сказал он нежно. – Я действительно верю, что само Провидение послало вас ко мне. Может быть, вы только представляетесь женщиной? Может быть, вы на самом деле ангел? Самый прекрасный из всех? Ангел с изумрудными глазами, очаровательный и добрый, в восхитительной оболочке женского тела...
Теперь он был совсем близко к ней, и вдруг его руки соскользнули с плеч и замкнулись на талии у бедер. Внезапно испугавшись, она увидела прямо перед своим искаженное лицо герцога, его затуманенные желанием темные глаза. Она попыталась оттолкнуть его, с тревогой констатируя, что ее собеседник мгновенно превратился в совершенно другого человека.
– Прошу вас, экселенс, пустите меня! Я должна уехать... должна вернуться...
– Нет. Вы не вернетесь. Этой ночью, во всяком случае. Я сразу узнаю удачу, едва она появится, ибо она появляется очень редко. Вы и есть моя удача, моя единственная надежда на счастье. Я понял это сразу, когда увидел вас вчера на шумной набережной. Вы выглядели, словно фея, парящая над нашей грешной землей, и вы были прекрасны! Прекрасны, как свет. Сегодня ночью вы спасли меня...
– Не преувеличивайте! Я вас просто предупредила. Можно подумать, слушая вас, что я вырвала вас из лап самой смерти.
– Вы не можете понять. Вы избавили меня от худшего, чем смерть... от проклятия, которое на протяжении долгих лет гнетет меня... Сам Бог послал вас. Он услышал мои молитвы...
Объятие сжалось крепче, и Марианна в смятении почувствовала, что не в состоянии бороться с ним. У этого худощавого человека, довольно хрупкого на вид, оказалась такая нервная сила, о которой она не подозревала. Она была в его руках как в тисках, и просьбы отпустить ее пролетали мимо его ушей, словно он внезапно оглох. И говорил он о каких-то странных вещах... Какое отношение имел Бог к приступу грубого желания, бросившего его к ней?
– Проклятие? – она едва перевела дух. – Но о чем вы говорите? Я не понимаю...
Он прижался лицом к нежной ложбинке у ее плеча, затем стал покрывать ее поцелуями, незаметно поднимаясь вверх по стройной шее.
– Не пытайся... Ты не можешь понять. Подари мне эту ночь, только одну ночь, и потом ты будешь свободна. Я отдам тебе все, что ты захочешь... Позволь мне любить тебя... Я так давно не знал любви. Мне казалось, что я не смогу больше никогда... никогда. Но ты так прекрасна, так опьяняешь... Ты воскресила меня.
Уж не сошел ли он с ума? Что он хотел сказать? Он сжал ее так сильно, что ей показалось, будто у нее хрустнули кости, но в то же время его губы дарили ее телу почти невыносимую сладость. Словно комок застрял в горле у Марианны, которая вне себя от ярости и стыда внезапно поняла, что у нее нет никакого желания сопротивляться. Ведь она, в свою очередь, уже так давно не ощущала мужскую ласку, наслаждение любви. Последним был тот неизвестный, тот греческий рыбак, без сомнения, который овладел ею в таком темном гроте, что она не могла разглядеть его лицо. Он казался просто зыбким силуэтом в ночи, чем-то вроде призрака, но подаренное им наслаждение переполнило ее тогда до предела...
Ласкающий рот скользнул по щеке, нашел ее сами собой приоткрывшиеся губы. Сердце молодой женщины билось, как соборный колокол, а когда его рука исподтишка наткнулась на нежную округлость груди и взяла ее в плен, она почувствовала, что ноги у нее подкашиваются. И герцогу не составило никакого труда слегка подтолкнуть ее к крытой бархатом кушетке, стоявшей возле рабочего стола.
Он выпустил ее из своих объятий, чтобы осторожно уложить, и, быстро повернувшись, задул свечу. Кабинет окутал мрак.
В ушах у Марианны гудело, все тело горело, как в огне, и ей показалось, что она вернулась в благословенный грот на Корфу. Она была в сердце бездонной тьмы, в которой существовали только пахнущее табаком теплое дыхание и проворные руки, стремительно освободившие ее от платья и лихорадочно забегавшие по ее телу.
Он больше ничего не говорил. Только руки его ласкали ее груди, живот, бедра, задерживаясь на каждом новом открытии, затем возобновляя их раздражающую деятельность, и Марианне стало казаться, что она сходит с ума. Все ее тело пылало и взывало, готовое запеть в самом первобытном из дуэтов... и тут она жадно привлекла его к себе.
Приподнявшись, Марианна обвила руками шею герцога, нашла губами его рот и упала на подушки, задыхаясь от счастья и уже испуская стоны под тяжестью этого тела, готовность которого соединиться с нею она ощутила. Торопясь утолить пожиравший ее мучительный голод, слишком долго сдерживаемый и слишком резко пробужденный, она полностью раскрылась, сама рассоединив и согнув ноги, но... ничего не произошло.
Воцарилась тишина. Тишина гнетущая, пугающая... Тяжесть, придавившая тело молодой женщины, исчезла, и вдруг в непроницаемом, глухом мраке послышалось рыдание...
Марианна мгновенно вскочила. Она на ощупь нашла угол стола, канделябр и рядом с ним зажигалку. Неверными руками схватив ее, она высекла огонь и зажгла свечи. Показалась комната с ее тяжелой мебелью, плотными занавесями и давящей атмосферой строгости, так мало благоприятствующей безумствам любви.
Первое, что заметила Марианна, было ее платье – кучка перламутрового атласа, брошенная возле ножки кушетки. В злобе неутоленного желания она схватила его, чтобы скрыть свою трепещущую наготу, стараясь обрести нормальное дыхание и успокоить беспорядочное биение сердца. Затем она увидела герцога.
Сидя на краю кресла, с локтями на коленях и закрыв лицо руками, он плакал, как забытый Дедом Морозом ребенок, сотрясаясь от таких жалобных рыданий, что отвратительное ощущение обмана, которое испытывала Марианна, сменилось сочувствием... Могущественный губернатор Новороссии казался в эту минуту более несчастным и жалким, чем армянские нищие, на каждом шагу встречавшиеся в порту.
Молодая женщина торопливо оделась и немного привела в порядок прическу. Она не решалась прервать молчание, предоставляя успокоиться самому этому страданию, причиной которого, как она смутно догадывалась, была скрытая глубокая рана. Однако по истечении некоторого времени, поскольку рыдания не прекращались, она подошла к сидевшему и, с невольной нежностью положив руку ему на плечо, сказала:
– Прошу вас, не плачьте больше! Этим не поможешь. Вы стали... жертвой случайности, как это часто встречается. Вы не должны так отчаиваться... от такого пустяка.
Он резко опустил руки, открыв настолько залитое слезами лицо, что сердце Марианны сжалось.
– Это не случайность, – сказал он горестно. – Это все то же проклятие, о котором я говорил... только что. Я надеялся, о, я так надеялся, что вы избавите меня от него! Но увы, оно осталось. Оно по-прежнему гнетет меня. Оно будет преследовать меня всю жизнь, и из-за него мой род неумолимо угаснет...
Он встал и порывисто зашагал по комнате. Внезапно похолодев, Марианна увидела, как он схватил с бюро тяжелую бронзовую чернильницу и изо всех сил запустил ее в один из книжных шкафов, дверца которого вместе с осколками разбитого стекла упала на пол.
- Предыдущая
- 16/88
- Следующая
