Жгучая ложь - Пирс Энтони - Страница 66

• Предыдущая
• 66/81
• Следующая

Наш противник был умелым воином, но даже он на какое-то время опешил. Рука угодила прямо в забрало, да еще и один палец проскочил в смотровую щель. Создавалось впечатление, будто в шлем пытается забраться огромный паук.

Рыцарь, конечно, знал, что отрубленная ладонь не опасна, но она заслоняла ему обзор, поэтому он остановил коня и левой, закованной в перчатку рукой потянулся к забралу.

В тот же момент я прыгнул, набросил на шлем свое серое платье и стянул концы так, что на голове рыцаря образовался глухой капюшон без прорезей. Наш недруг был ослеплен.

— Меч! — крикнул я. — Отбери у него меч!

Однако рыцарь продолжал размахивать мечом и вслепую, так что Панихида не решалась к нему приблизиться. В конце концов я сам вцепился в сжимавшую клинок руку, но из-за этого пришлось выпустить платье. Серый капюшон начал соскальзывать. Рыцарь поднял перчатку и отпихнул меня с такой силой, что я вновь приземлился на пятую точку. Ох и досталось же ей, бедняжке, в этом бою. Платье слетело со шлема. Рыцарь удержал свой меч, а теперь снова мог видеть.

Но Панихида и тут не растерялась. Не имея возможности подступиться к всаднику, она подскочила к коню и со всей мочи крикнула прямо в конское ухо:

— Бу-у!

Конь отреагировал, как и следовало, — заржал и вскинулся на дыбы. Рыцарь с грохотом полетел на землю. В тот же миг Панихида всем телом упала на державшую меч правую руку, прижимая ее к площадке, а я прыгнул, целя обеими ногами в стальной шлем. Вообще-то я рассчитывал разве что оглушить противника, но результат превзошел все ожидания. Мой удар сбил шлем, и он откатился в сторону от бронированного тела. Тело это мгновенно обмякло, так что Панихида без труда вырвала меч из неожиданно ослабевшей хватки. Однако главная неожиданность заключалась в другом. Со звоном откатившийся шлем был пуст. Как и доспехи. Под стальной скорлупой ничего не было. Решительно ничего.

Панихида растерянно уставилась на меня.

— Пусто, — в недоумении пробормотала она. — Как же так? Ведь он сражался с нами...

— Он лишился чести, напав на безоружных, — сказал я. — А рыцарь без чести — ничто!

— А как насчет остальных? Тех, которые допустили это бесчестное состязание, да еще любовались им.

Мы окинули взглядом зрительские скамьи. Рыцари, все как один, подняли забрала. Их шлемы были пусты.

— Все пустые! — охнул я. — У них нет тел!

— Неудивительно, что рыцари все время таскают эти железяки, — заметила Панихида, — ведь без доспехов они... — Она помедлила, взглянула на меня и, имея в виду мои слова насчет чести, закончила:

— Они ничто!

— Давай уберемся отсюда, пока они не совершили еще что-нибудь бесчестное, — предложил я.

— А конь? — спросила Панихида.

— Что конь?

— Он мне кажется... знакомым.

— Что за чушь, он ведь закован в броню. Может, и у него под панцирем ничего нет.

— А копыта? Нет, это настоящий конь.

Я пожал плечами, подошел к спокойно дожидавшемуся седока коню и отстегнул одну из покрывавших голову стальных пластин. Под ней была конская морда. Самая обыкновенная.

— И как только живого коня занесло в такое место? — поинтересовался я.

Тем временем Панихида, действуя уцелевшей рукой, сняла с туловища одну из пластин.

— Он не совсем живой. Это конь-призрак вроде твоего Пуки.

Действительно, вокруг конского тела были обернуты цепи.

— Ну что ж, — сказал я, — в этом есть определенный смысл. Конь-призрак служит бронированным призракам.

— Мы победили в бою, — заметила Панихида, а значит, можем забрать себе то, что принадлежало побежденному. Все что захотим.

— Мы возьмем его меч, — сказал я. — Что же до животного, то его можно отпустить на волю.

— Ее, — поправила меня Панихида, отстегивая заднюю часть конского доспеха. — Это кобыла.

— Кобыла так кобыла. Слушай, давай отведем ее за ворота, пусть себе пасется под солнышком на свежем воздухе.

— Согласна. В конце концов, мы перед ней в долгу. Кабы она не испугалась да не сбросила рыцаря, не видать нам победы.

Мы поснимали с рыцарской кобылы все оставшиеся железяки, и я вскочил на нее верхом. Рыцари ни во что не вмешивались.

Возможно, они все-таки решили поступить в соответствии с правилами чести и исполнить оставшуюся часть соглашения. Во всяком случае они не выказывали намерения помешать победителям, то есть нам выбраться наружу. Если так пойдет дальше, то они, пожалуй, и впрямь освободят коровяков от кровавой дани и допустят их на нижние пастбища. Приятно было сознавать, что мы сумели отблагодарить радушный народ, оказавший нам помощь в трудную минуту.

— Не забудь мою руку! — крикнул я Панихиде, направляя кобылу вверх по пандусу.

Она подобрала упавшую кисть и прижала ее к обрубленному запястью, которое уже перестало кровоточить и начало заживать. Поначалу, с непривычки Панихида приладила ладонь наоборот, но быстро переделала все как надо.

— Придется идти пешком, — порешила она. — Трудно ехать верхом, когда обе руки заняты.

— Ничего, — успокоил ее я, — кисть прирастет быстро. Правда, рука малость поболит и будет оставаться слабой около часа.

Кобыла осторожно поднималась по пандусу, а Панихида шагала следом, прижимая отрубленную кисть к запястью. Чем выше становился пандус, тем труднее было двигаться, однако ни кобыла, ни панихида ни разу не оступилась, и вскоре мы достигли ворот.

Рыцари следили за нами, поворачивая пустые шлемы по мере нашего продвижения.

— Жуть какая, — пробормотала Панихида, косясь в их сторону.

Я спешился и вставил ключ в замочную скважину. Ворота распахнулись.

Мы вышли наружу. Я обернулся и, прежде чем закрыть за собой железные створки, бросил ключ на арену. Он принадлежал рыцарям, к тому же у меня не было намерения сюда возвращаться.

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что мы вышли на поверхность посреди пышной зеленой рощи. То здесь, то там высились увешанные сандалетами сандалы, а с ветвей ботвиньи гроздьями свисали ботинки и боты. Последнее указывало на близость реки или озера — непромокаемая обувь чаще всего растет неподалеку от воды. Плодовых деревьев тоже хватало, так что прогулка по этой роще обещала стать приятной и необременительной.

— Ну, лошадка, — сказал я, — беги куда хочешь. Теперь ты свободна.

Кобыла ничего не ответила, только подняла на меня большие, красивые глаза. Темные, хотя сама она была светлой масти.

— Не понимает она по-человечески, — сказала Панихида, шевеля пальцами левой руки, которая уже приросла и теперь быстро восстанавливала подвижность.

— Чепуха, — возразил я, — Пука понимает каждое мое слово. Пика той же породы, так что наверняка не дурнее его.

— Пика?

— А что, по-моему, подходящее имя. В память о той длиннющей орясине, на которую рыцарь, даром, что пустой, едва не насадил нас обоих, да и глазки у нее... востренькие.

Взгляд у лошадки и впрямь был острый, любопытствующий и понимающий. Надо быть дураком, чтобы считать животных глупыми и бездумными созданиями.

— Пожалуй, ты прав, — согласилась Панихида, — все она понимает. Но может, ей просто не хочется на свободу. Наверное, рыцари приручили ее.

— А у меня мысль! — воскликнул я — Пук наверняка дожидается нас в галерейной роще. Он конь-призрак, а эта кобылка из той же породы. Что, если...

— Вечно у женщин сватовство на уме, — фыркнула Панихида.

— А мужчины только и думают, как отвертеться от свадьбы, — парировал я.

И мы покатились со смеху — к немалому изумлению кобылы.

Итак, было решено взять кобылу с собой. Сватовство сватовством, но знакомство с Пукой всяко пойдет ей на пользу. Ежели она выросла в неволе, то кому как не Пуке познакомить ее с преимуществами свободной жизни и остеречь от сопутствующих этой жизни опасностей.

Я вернул себе нормальный рост, восстановил человеческую голову и устранил лишнюю массу. Пика следила за этой процедурой с немалым удивлением. Но еще более оно возросло после того, как мы сорвали с придорожной тожницы две просторные тоги и прикрыли свою наготу. Конечно, кобылу потрясло не то, что мы оделись, — рыцари, к которым она привыкла, вообще никогда не раздевались. Однако я надел голубую тогу, а Панихида розовую, тогда как каждая лошадь знает, что голубой цвет предназначен для мальчиков, а розовый для девочек.

• Предыдущая
• 66/81
• Следующая