Покой нам только снится (СИ) - Кузмичев Иван Иванович - Страница 52

Астрал не просто ирреальный мир, а полноценное отражение вселенной, правда, со своими законами. Здесь в одной плоскости лежит один мир, а поднимись на ступень выше и попадешь в другой. И пусть тело не может совершать такие переносы, но разуму это под силу, однако чем дальше сознание отдаляется от первоначальной плоскости — отражения родного мира, поднимаясь или опускаясь, оказываясь в новых ирреальных просторах, тем меньше шансов найти дорогу назад, особенно если "якорь" сорвало, и сознание уносит в неведомые дали.

Но Варфоломею повезло — сорванная Сфера Разума хоть и перескочила с плоскости, но дальше верхнего порога не прыгнула и теперь скользила вместе с потоком первородной халь в неведомые дали.

Как только сознание юноши пробудилось, он попытался вернуться назад, но увы, из — за пустых резервов сил сорваться и уйти вниз, на родные просторы не было, поэтому теперь Сфера, сжавшаяся до размера горошинки витала не понятно где, без права на покой.

С каждой минутой надежда на скорое пробуждение таяла.

Поток нес его мимо мириадов тусклых нитей чьих-то судеб. Вару было на это плевать, он спокойно наблюдал за тем как рассыпаются на первородную халь одни и проявляются другие. Какие-то нити были ярче, другие наоборот казались едва различимы на фоне серой ирреальности.

Варфоломей не знал сколько именно времени наблюдал за происходящим, потерял счет времени. Может показаться странным, но он не терял надежды на спасение, старался найти выход, даже пробовал усвоить частички первородной халь, но это ему конечно сделать не удалось — энергия простоускользала, словно вода сквозь пальцы.

Внезапно, когда Сфера Разума в очередной раз едва не столкнулась с одной из нитей, юноша вдруг понял, что где — то внутри него что — то лопнуло, сломалось, сначала Вар запаниковал, но уже через мгновение понял — ему ничего не угрожает, скорее наоборот, открылось нечто новое, то о чем он раньше и не догадывался…

Один из барьеров, постоянно закрывающий глубины сознания юноши треснул и спустя миг рассыпался!

— Давай Вар! Вставай!!

Уши словно заложило и слова доходят до мозга с трудом, искажаясь и смазываясь. С третьей попытки Варфоломей, наконец, смог осознать, что ему говорят и только после этого кое как открыл глаза.

— Уф! — облегченно выдохнул Ост, насторожено глядя на друга. Кто его знает, может опять провалится в беспамятство. Секунда, другая а Варфоломей и дальше лежал с открытыми глазами, тупо глядя в одну точку.

Взгляд пустой и безучастный…

— Эй! Ты меня слышишь? Вар? — легонько хлопнул юношу по щеке ладонью Гриша, сидевший с другой стороны кровати, но результата не было — Вар продолжал смотреть куда — то вдаль, не реагируя ни на какие раздражители.

— Он все так же плох? — вошел в комнату Тимофей, неся в руках плошки с едой и трехлитровый термос с чаем.

— Только что пришел в себя, но…

— Так это здорово! — обрадовался Тим, но видя что друзья сидят нахмуренные согнал с лица улыбку. — В чем дело?

— Сам погляди, — вздохнул Ост, встал со стула, уступив место товарищу. — Пойду позову доктора, скажу что есть улучшения, может он знает что случилось…

— Ступай, — кивнул Гриша.

Тимофей тем временем стал внимательно рассматривать Варфоломея. Тот исхудал и осунулся, прошло всего пару дней, а казалось, что целая неделя. Не смотря на все усилия врачей улучшения до сегодняшнего дня не было. Вар будто лежал в коме, даже сердцебиение было замедленным, ненормальным для здорового человека.

В тайне от Петра Никоновича — врача Варфоломея, ребята помогали ему как умели. А умели они немало, но только не по медицинской части. Наплевав на предписания они, заметив, что энергетика друга сильно истощилась стали вливать в него свои резервы. Им было плевать даже на то, что с трудом набранные резервы впитывались организмом Вара крайне неохотно, если 3–4 процента от вложенного усваивалось, то было уже хорошо, ведь главное что дело пошло на лад.

И дело в плохой усваимости было не в том, что Варфоломей был без сознания, а в том, что преобразованная халь у каждого своя и почти не годится чужому телу. Но так как первородная халь все — таки была переработана в годную, то все же частично могла быть усвоена другим адептом, но процент усвоения до безобразия мал…

— Вар ты меня слышишь? — склонился над другом Тимофей, махая над лицом ладонью, попутно следя за реакцией.

Нуль внимания. Взгляд юноши был все таким же — пустым. Через пару минут в палату вошел Петр Никонович и буквально вытолкал взашей ребят, посоветовав им прийти позже…часов через десять, а лучше вообще не раньше следующего утра. Потому как время уже близилось у вечеру и ночью в палате больного делать нечего.

Ребятам не осталось ничего другого как смириться и пойти к себе. В медпалате богом и царем был только врач и его решения не оспаривались.

Между тем Петр Никонович начал осматривать пациента, задавал вопросы — все без толку, Варфоломей не подавал признаков жизни, разве что грудь поднималась и опускалась, обогащая кровь бесценным кислородом…

Через десять минут мыканий и бесплодных попыток привести пациента в чувство доктор ушел, делая пометки у себя в блокноте, висящем вместе с ручкой на груди. Выходя, он выставил освещение на минимальное энергопотребление, и палата погрузилась в полутьму. Лишь пара тусклых "холодных" ламп горели в потолке, создавая иллюзию лунного света, пробивающегося сквозь грозовые облака.

Дверь плавно притворилась, залипли магнитные замки и палата погрузилась в абсолютную тишину. В медотсеке ЗГУ каждую комнату делали звуконепроницаемой, так что в каком бы не был состоянии больной мешать соседям он точно не будет.

Прошло полчаса, близилась полночь, а Варфоломей продолжал лежать на кровати с открытыми глазами, но если раньше его зрачки были неподвижны, то теперь они начали оживать — медленно, постепенно. Ближе к часу ночи Вар окончательно оклемался и уснул.

Никто не видел, как по скулам текли скупые мужские слезы, скатывались на подушку и исчезали в мокром пятне. Боль потери чего — то важного ударила внезапно, резко — словно хук боксера.

Под утро Варфоломей проснулся бодрым, свежим и совершенно не помятым, словно не было двухдневной спячки.

— Жизнь продолжается, — криво усмехнулся он, глядя на себя в зеркало.

Боль утихла, затаилась, ожидая удобного момента, чтобы распуститься ядовитым колючим цветком…

В кабинете начальника Базы расположился полковник Большов. После нападения прошел день, а зацепок по Короткову до сих пор не было, будто в воду канул, даже угнанного "Сыча" пока не нашли. Систему обещали восстановить дня через два, а это значит, что предатель с иномирцем успеет скрыться. Ищи потом ветра в поле…

Более того на оккультиста пришел запрос из ФСБ. Служба с превеликой радостью добила бы оступившихся армейцев, если бы сама оказалась замешана в этом деле. Как не крути, а именно их агент стал предметом поиска. Дело сильно попахивало дерьмецом.

Но даже это было бы решаемо, если бы не пришедший следом за запросом ответ на деятельность Короткова Ильи Ивановича до того как он поступил на Базу. Вроде бы и биографию прислали, кратенькую и характеристику кинули, но вот ничего путного естественно не сказали, ну а в конце трех страниц мелкого шрифта поставили маленькую приписку, почти незаметную. Мол данный сотрудник был уволен из рядов Службы Безопасности в день принятия его в ряды Вооруженных Сил.

"Подстраховались щучьи дети!" — хлопнул ладонью по столу Большов после прочтения распечатки.

Время, отпущенное ему для улаживания возникшей проблемы, стремительно утекало и полковник не знал что делать дальше. У него не было связей Воронова, да и прикрыться в случае раскрытия тайны государственного масштаба будет некем и нечем.

Ситуация складывалась хуже некуда. "Патово-дерьмовая", как любил повторять покойный батюшка Большова.