Констанция. Книга первая - Бенцони Жюльетта - Страница 19

• Предыдущая
• 19/49
• Следующая

— Я попробую.

Филипп тяжело поднялся и, переобувшись, направился к комнате матери. Он постучал и долго ждал ответа.

Наконец он услышал слабый голос:

— Филипп, входи.

Скрипнула дверь, и Филипп Абинье переступил порог. В этой комнате все оставалось таким же, как и при жизни его отца: те же стулья, тот же стол, та же кровать и тот же большой почерневший гердероб.

Филипп вздрогнул, понимая, что и в гардеробе все осталось по-прежнему, понимая, что мать все так же как и прежде не может поверить, что отца нет в живых.

Он подошел к столу, где в идеальном порядке были разложены трубка, шляпа и перчатки отца. Он прикоснулся пальцем к шершавой пересохшей замше перчаток

И почувствовал на себе недовольный и настороженный взгляд матери.

— Это перчатки отца, — сказала Этель, садясь в кровати.

— Я знаю, мама, я просто хотел к ним прикоснуться. На столике возле кровати стояли тарелки, чашки с едой, но по всему было видно, что Этель не прикоснулась к ним. Ее пальцы поглаживали обложку Библии, словно пытаясь расправить невидимую складку. Ее движения напоминали движения слепой, пытающейся нао-щупь разобрать, что же находится у нее в руках.

— Ты ничего не ела, мама. Так же нельзя, ты же совсем ослабеешь.

— Я чувствую себя прекрасно, — сказала Этель, и от этих слов сердце Филиппа сжалось.

Мать выглядела истощенной. Ее лицо за последние дни осунулось, на лбу появилось еще несколько морщин, а ее некогда пышные темные волосы были сплошь седыми.

Филипп подошел к матери и острожно накрыл своей крепкой ладонью ее почти прозрачную хрупкую руку.

Мама, так нельзя, ты должна есть, ты нужна нам с Лилиан.

Я же говорю тебе, Филипп, я чувствую себя прекрасно. Человек должен есть один раз в неделю.

Филипп с изумлением посмотрел на мать.

— Что такое ты говоришь, мама? Женщина отстранилась и раскрыла книгу. Ее пальцы вновь пробежали по буквам.

— Вот здесь написано, что надо хранить верность, и я пытаюсь жить так, как написано в этой книге.

— Может быть, ты хочешь чего-нибудь особенного, мама? Скажи, я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Женщина задумалась, ее взгляд сделался отстраненным и вдруг на ее лице появилась улыбка, робкая и беспомощная, как у ребенка.

— Знаешь, дорогой сын, когда отец был еще жив, вы ходили с ним на рыбалку…

— Да, я помню! — воскликнул Филипп, радуясь, что мать хоть чем-то заинтересовалась. — Я помню, как мы ходили с ним к холмам, к водопаду, и на самом краю наших владений ловили рыбу.

— Ты помнишь, — задумчиво проговорила мать, — а я думала — забыл.

— Ну как же, ведь мы ходили с отцом…

— А я помню, — говорила Этель, — как вы приносили рыбу, я чистила ее, потом готовила. А потом мы все вместе садились за стол и ужинали. Я помню вкус этой рыбы, хоть прошло столько лет.

Сейчас уже поздно, — сказал Филипп, глядя в темнеющее окно, — а завтра с утра я обязательно пойду к водопаду и постараюсь вернуться домой с форелью. Лилиан приготовит ее, а ты поешь.

Мать недоверчиво закивала.

— Не сочти это за каприз, Филипп, но я в самом деле ничего больше не смогу съесть.

Филипп приложил руку к груди и ощутил под своей ладонью скомканное объявление. Он не нашел в себе силы сказать матери, что солдаты ищут ее брата Марселя Бланше. Он вообще решил не беспокоить мать, пока она не придет в себя, и тихо притворив дверь, спустился к сестре.

Та уже кончала готовить пирог. Жарко пылал огонь в очаге.

— Ну как там мать? — поинтересовалась Лилиан, моя руки.

Филипп покачал головой. — Не знаю, что и сказать тебе, сестра. Она отказалась есть. Единственное, на что согласилась — так это поесть рыбы.

— Рыбы? — изумилас» Лилиан. — А где мы ее возьмем?

— Завтра утром я отправлюсь к водопаду и постараюсь поймать форель.

— Если ты ее поймаешь, я с удовольствием ее приготовлю. Но я думаю, Филипп, это тебе не удастся.

— Лилиан, я помню, как мы с отцом ловили ее, помню, как он делал это, а я стоял на берегу и следил за ним. Я помню, как он выбрасывал к моим ногам рыбу, как она подпрыгивала на берегу, а я не давал ей уйти в воду. Я хватал ее, она трепетала в моих руках, а я складывал ее в корзину. А потом мы приносили форель домой, мать чистила ее и готовила.

— Так ты хочешь завтра с утра направиться к водопаду?

— Да, на рассвете я буду уже там и, быть может, на рассвете и вернусь.

— Будь осторожен, ведь там начинаются владения Реньяров. Этот ручей разделяет наши земли.

— Я это знаю, — поморщился Филипп. И тут он достал из-под плаща бумагу.

— Смотри, — и он расправил объявление на столе. Лилиан склонилась и принялась читать.

— Ты показал его матери?

— Нет, что ты, она ничего не знает и пусть лучше находится в неведении. Зачем ей лишние волнения? С нее и так хватает.

— Где ты взял это? — спросила Лилиан.

— Солдаты повесили объявление на столбе в деревне, а я сорвал его.

— Может, не стоило этого делать, Филипп?

— Да нет, никто не видел, как я срывал лист, — Филипп скомкал лист и швырнул его в очаг.

Жарко занялось пламя, слизывая буквы, бумага скорчилась, превратившись в кучу пепла.

— Когда будет готов твой пирог? — будничным голосом поинтересовался Филипп.

— Сейчас поставлю, — сказала Лилиан, — вот только пусть пламя уймется. Через час уже можно будет ужинать.

— Тогда позовешь меня, я хочу немного передохнуть.

Филипп снял плащ и направился в свою комнату. Он долго стоял у окна, глядя на далекие холмы, куда ему предстояло завтра отправиться на рассвете. Ведь он уже около года не был в тех местах, подсознательно избегая возвращаться туда, где раньше бывал с отцом. Слишком яркими и болезненными были эти воспоминания. Филипп боялся увидеть, что в этих местах что — то изменилось, он боялся поранить душу.

Наконец, за окном окончательно стемнело и холмы стали неразличимыми. Не небе зажглись яркие звезды. Издалека прозвучал голос Лилиан:

— Филипп, ужин готов, спускайся! Филипп, так и не отдохнув, пошел ужинать. На столе в подсвечнике горело две свечи. Их неяркий свет едва рассеивал темноту, освещая лишь золотистый пирог на большом медном блюде.

— Надо отнести кусочек матери — сказал Филипп. Лилиан согласно кивнула.

— Хоть она ничего и не ест, ей все равно будет приятно.Лилиан, быстро отрезав кусок пирога, понесла его наверх.

Филипп слышал приглушенные голоса матери и сестры, слышал, как Лилиан уговаривает ее хотя бы попробовать, слышал ответ матери:

— Вот завтра я обязательно поем, ведь Филипп обещал принести форель.

Заскрипели ступеньки, и возле стола вновь появилась Лилиан. Ее лицо было задумчивым, а в глазах стояли слезы.

— Она тает буквально на глазах, я даже не знаю, что нам делать, — прошептала девушка.

Успокойся, все будет хорошо, я тебе обещаю.

— Она постоянно думает и говорит об отце так, словно он жив Я остановилась перед дверью и слышала, как мать разговаривает с отцом. Представляешь, Филипп, прошло столько лет, а она все еще обращается к нему, ждет ответа, обижается, если он не хочет выполнить какую-то ее просьбу.

Филипп с аппетитом начал есть и, чтобы хоть чем-то подбодрить сестру, принялся нахваливать пирог. А пирог и в самом деле был очень вкусным, и Филипп очень удивился, как это сестра смогла приготовить такое угощение. Пирог был

Сочный и очень ароматный.

Съев один кусок, Филипп посмотрел на сестру. Та улыбнулась.

— Вот теперь, Филипп, я вижу, что ты в самом деле восхищен пирогом, не врешь и не льстишь мне.

Она отрезала еще большой кусок и подвинула его к брату.

Филипп, удивляясь самому себе, съел этот большой кусок пирога, собрав с тарелки вилкой все крошки. Он запил пирог вином и, ничего не говоря сестре, вышел во двор.

Добравшись до конюшни, Филипп проверил, все ли там в порядке, глянул на звездное небо и с радостью подумал, что завтра, скорее всего, будет хорошая солнечная погода.

• Предыдущая
• 19/49
• Следующая