Гламорама - Эллис Брет Истон - Страница 56

• Предыдущая
• 56/152
• Следующая

— Я видел только, как Харли Томпсон бросил газету Хлое на колени. Он наклонился к ней, засунув руку в ведерко со льдом, и, пока она рассматривала газету, шептал Хлое что-то на ухо, пока та, гмм, не разрыдалась.

Я смотрю в широко открытые в испуге глаза Джей Ди, пытаясь понять, в какую именно из последних десяти секунд я схватил его за плечи и принялся трясти.

— И? — рычу я, чувствуя, как все мое тело покрывается липким потом.

— И она выбежала из зала, Харли, очень довольный собой, закурил сигару, а Бакстер Пристли кинулся за ней следом.

Я, очевидно, выгляжу настолько ужасно, что Джей Ди вглядывается в мое лицо и шепчет:

— Виктор, Боже мой, что стряслось?

— Пока я располагаю только обрывочной информацией, Джей Ди, — отвечаю я, ощупывая ту часть живота, которую Харли Томпсон повредил больше всего.

— Нет, Виктор, — говорит Джей Ди. — Нам-то все ясно. — И после некоторой паузы: — Это только ты располагаешь обрывочной информацией.

— Джей Ди, Синди Кроуфорд всегда говорит, что…

— Да мне насрать сейчас на то, что говорит Синди Кроуфорд! — восклицает Джей Ди. — Что за чушь ты несешь?

Я гляжу на него в смущении долгое время, прежде чем отпихиваю его в сторону, а затем я мчусь к выходу, а вокруг меня повсюду толкутся люди, сверкают вспышки фотографов, из-за чего я то и дело налетаю на людей, или они сбивают меня с ног, и вот я наконец оказываюсь на первом этаже, где дым от сигар, сигарет и косяков так густ, что дышать практически невозможно, и я расшвыриваю людей во все стороны, прокладывая себе путь, музыка грохочет невыносимо громко, так что минорные аккорды чуть не сбивают меня с ног, и бегущий следом оператор с камерой не поспевает за мной.

Вылетев за двери, я сталкиваюсь с такой огромной толпой, что лица в ней практически невозможно рассмотреть; при моем появлении все стихает, а затем сначала несколько голосов, а затем целый хор начинает выкрикивать мое имя, умоляя, чтобы их пустили внутрь, и я ныряю в людскую массу, распихивая тела, постоянно оборачиваясь назад, чтобы сказать: «Привет», и «Извините меня», и «Ты выглядишь просто зашибись», и «Это просто круто, зайка», и только прорвавшись через людской лабиринт, я выскакиваю на улицу и вижу где-то в квартале от меня Бакстера, который плетется следом за Хлое, пытаясь успокоить ее, а Хлое вырывается и бежит дальше в истерике, задевая запаркованные вдоль улицы машины, иногда падая на них, отчего срабатывают противоугонные устройства, а я вбираю воздух в легкие огромными глотками, и меня одновременно охватывают паника и неудержимый смех.

Я пытаюсь обогнать Бакстера, чтобы поговорить с Хлое, но, услышав мои шаги за спиной, он оборачивается, хватает меня за пиджак, прижимает к стене здания и кричит мне в лицо, в то время как я беспомощно смотрю вслед удаляющейся Хлое: «Вали отсюда на хер, Виктор, оставь ее в покое!», но при этом Бакстер почему-то улыбается, а за его спиной шумит поток машин, и когда Хлое поворачивается и замечает меня, Бакстер — который гораздо сильнее, чем я думал, — не может скрыть радости, написанной у него на лице. Я гляжу через его плечо и вижу заплаканное, жуткое лицо Хлое, которая все еще продолжает реветь.

— Зайка, — кричу я, — это был не я!

— Виктор, — угрожающе кричит Бакстер, — лучше молчи!

— Это мистификация! — кричу я.

Хлое смотрит на меня негодующим взглядом, пока я не обвисаю безвольно, и тогда Бакстер отпускает меня, а такси за спиной Хлое останавливается, и Бакстер пускается трусцой, и когда он добегает до Хлое, он берет ее за руку и запихивает в ждущее такси, но перед тем как упасть внутрь, она смотрит на меня — беспомощная, уплывающая вдаль, обессилевшая, и вот она уезжает, а ухмыляющийся Бакстер подмигивает мне — видно, что все это его немало развлекло. Затем наступает мертвая тишина.

Мои ноги вновь приходят в движение только когда группа девушек, проезжающих мимо меня на лимузине, разражается улюлюканьем, и я мчусь обратно к входу в клуб, где охранники стоят за ограждением, отдавая отрывистые приказы в уоки-токи, и я, задыхаясь, проталкиваюсь сквозь толпу, и швейцары втаскивают меня обратно на лестницу, ведущую к клубу, и горестные вопли звучат у меня за спиной, а лучи света от прожекторов поднимаются к небу и наполняют собой пространство над головами толпы, а я вновь прохожу через металлоискатель, одолеваю бегом один пролет лестницы, а затем еще один, направляясь к кабинету Дамьена, и тут на третьем этаже я внезапно останавливаюсь, словно налетев на столб.

Я вижу, как Дамьен направляется с Лорен к служебной лестнице, ведущей к черному ходу на улицу, — а у Лорен такой вид, словно она ужасно запыхалась, ощущение такое, словно она даже похудела за это время — и шепчет ей на ходу что-то на ухо, хотя лицо ее при этом перекошено такой болью, что сомнительно, чтобы она понимала хоть слово из того, что говорит Дамьен, а затем они скрываются за дверью.

Я вновь сбегаю на опасной скорости по лестнице вниз на первый этаж, продираюсь сквозь толпу: людей слишком много, лица их неразборчивы, одни только смутные профили, люди дарят мне цветы, говорят по мобильным телефонам, пьяная масса движется как единое целое, и я проталкиваюсь в темноте, нервы напряжены, проносясь мимо ничего не понимающих людей, спешащих непонятно куда.

Очутившись на улице, я вновь продираюсь сквозь толпу, тщательно избегая всех, кто обращается ко мне по имени, и Лорен и Дамьен оказываются уже где-то чуть ли не в миле от меня: они садятся в лимузин, и я кричу: «Погодите!» — и долго гляжу вслед машине, когда та исчезает в тумане, висящем над Юнион-сквер, а я все смотрю и смотрю, пока что-то во мне не переламывается, и я не начинаю постепенно трезветь.

Все кругом выглядит выцветшим, холодно ужасно, и ночь внезапно замирает в оцепенении: небо перестает кружиться — угрюмое и неподвижное, оно висит над головой, а я ковыляю по улице, затем останавливаюсь и роюсь по карманам в поисках сигареты, затем я слышу, как кто-то зовет меня по имени, я оглядываюсь и вижу лимузин на другой стороне улицы, около которого стоит Элисон с непроницаемым лицом, а возле ее ног — Мистер и Миссис Чау на поводках. Завидев меня, они задирают головы и начинают подпрыгивать в возбуждении, натягивая поводки, тявкая, скаля зубы, а я стою и тупо гляжу на них, трогая разбитые губы и вспухшую щеку.

С улыбкой на лице Элисон спускает собак с поводка.

«Florent»: тесная мрачная круглосуточная забегаловка в районе боен. Потный и грязный, я сижу, сгорбившись, возле входа, допивая банку кока-колы, которую я унес в середине ночи из какого-то бара в Ист-Виллидж, где я потерял мой галстук, и передо мной лежит номер «News», развернутый на странице с колонкой Бадди Сигала, которую я перечитываю уже несколько часов, что совершенно бесполезно, потому что информации в ней — ноль, а у меня за спиной световики расставляют свои прожектора — опять что-то снимается. Около четырех часов я отправился к себе домой, но какой-то тип с подозрительно ухоженной шевелюрой, парень лет так двадцати пяти — двадцати шести, ошивался перед моим подъездом, куря сигареты как человек, который ждет уже очень давно, а другой парень — кто-то из действующих лиц, с кем мне еще не приходилось столкнуться, — сидел в черном джипе, разговаривая по мобильному, так что я дал деру. Бейли приносит мне еще один фраппучино без кофеина, а внутри кафешки так холодно, что зуб на зуб не попадает, а я постоянно сдуваю конфетти с моего столика, но стоит мне отвернуться, как они появляются там снова, а я разглядываю через плечо художника-постановщика и ассистента, играет тихая музыка, и каждая минута тянется как час.

— Все путем, Виктор? — спрашивает меня Бейли.

— Привет, зайка, что за дела? — бубню я устало.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он. — Что-то у тебя видок помятый.

Я обдумываю ответ, а затем говорю:

— Тебе никогда не приходилось бегать от чау-чау, чувак?

— А что такое «чау-чау», чувак?

• Предыдущая
• 56/152
• Следующая