Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1 - Эмар Густав - Страница 78

• Предыдущая
• 78/112
• Следующая

К счастью, ночь была прекрасная и луна светила так ясно, как день.

На ферме их приметили давно и вышли к ним навстречу.

Оборотень, без сомнения, знал жителей, потому что был принят с большими знаками радости и дружбы; по милости его путешественники, которых он привел, были прекрасно приняты.

Дамы и Мишель ушли в комнаты, предложенные им, а так как это была уже Лотарингия, а не Эльзас, и, следовательно, семейству Гартмана нечего было опасаться, дамы и молодой человек поспешили надеть платье простое, но более приличное их положению, Мишель с радостью снял свою фальшивую бороду, а мать его и сестра свои парики. Когда наши три действующих лица вошли в кухню, где им накрыли на стол вместе с жителями фермы, они произвели на своих хозяев впечатление гораздо благоприятнее того, которое сделали сначала.

Мишель надел охотничий костюм, позволявший носить оружие, не привлекая внимания.

Когда Паризьен приметил своего капитана, он ударил себя кулаком, так что чуть не выбил себе зубы.

— Ей-богу! — вскричал он. — Когда я подумаю, что мне не пришло в голову поприодеться немножко! Подождите-ка, я скоро явлюсь.

Он выбежал и никто не обратил на него внимания, но через десять минут он появился в своем мундире, подтянутый так, как будто приготовился на смотр.

Если Паризьен намеревался произвести эффект, то он остался доволен. Он произвел эффект изумительный. Приметив костюм зуава, столь популярный во всех наших восточных провинциях, жители фермы вскрикнули с энтузиазмом. Все наперерыв пожимали ему руку.

— Оставьте меня в покое, — сказал он. — Не занимайтесь мною, а посмотрите-ка на этого молодого красавца. Это мой капитан; храбрец, знаете, хотя вид у него такой невинный. Он не хотел надеть мундир, потому что мы здесь одинокие, но он как ни есть храбрец.

Хозяин фермы, человек лет шестидесяти, с седыми волосами, по-видимому, сохранивший всю бодрость и всю крепость молодости, подошел к молодому человеку и чистосердечно протянул ему руку.

— Добро пожаловать на ферму «Высокий Солдат»; вы здесь у себя.

— Я знаю историю вашей фермы, — любезно сказал капитан, — и действительно, среди вас я считаю себя как между родными.

Сели за стол. Фермер посадил капитана по правую свою руку, возле себя и своей жены, а Паризьена по левую, и ужин начался с тем дружелюбием, которое теперь так редко встречается на фермах наших центральных департаментов.

По окончании ужина жена и дочери фермера увели к себе госпожу Гартман и ее дочь.

В одиннадцать часов вечера все спали на ферме.

Капитан имел намерение отдохнуть дня два на ферме «Высокий Солдат», не только из признательности к фермеру за его гостеприимный прием, но в особенности для матери и сестры, которые, не привыкнув к лишениям, а особенно к таким тягостным путешествиям, буквально выбились из сил.

Но так как он должен был выполнить чрезвычайно важное поручение, а время не терпело, с другой стороны, неприятель мог быть ближе, чем предполагали, Мишель решился не отлагать своего путешествия более чем на два дня, время решительно необходимое, думал он, для того, чтобы мать и сестра собрались с силами и могли следовать за ним.

Только, так как нельзя было пренебрегать никакими предосторожностями и следить за событиями, капитан решился послать с утра Оборотня за сведениями.

Как только солнце взошло, капитан вышел из своей комнаты на двор, где нашел Паризьена и Оборотня, спорящих по обыкновению, то есть рассуждающих, должны бы мы сказать, потому что эти два человека имели искреннюю привязанность друг к другу и ссоры не имели неприятных последствий.

— Что у вас тут? — спросил Мишель, неожиданно появляясь перед ними.

— Да вот, капитан, с позволения вашего сказать, — ответил Паризьен, — этот скот Оборотень становится все глупее; он надумал теперь критиковать третий зуавский полк; говорит, что это хорошие, очень хорошие солдаты, чтобы драться с арабами, но что они не умеют справляться с острыми касками; а я отвечаю ему, что так как разговор должен происходить на штыках, то нет никакой надобности знать по-немецки. Больше ничего, капитан.

— Вы оба правы, — ответил Мишель, улыбаясь. — Только твой собеседник больше прав.

— Почему же так, капитан?

— По той простой причине, что ты старый солдат, а он сравнительно с тобою рекрут, не понимающий, как надо драться с арабами. Вместо того, чтобы спорить, ты должен бы объяснить ему, как дела-то происходят в Африке; я уверен, что он сознался бы в своей ошибке.

— Вот опять это не пришло мне в голову. Решительно, я ржавею, капитан. Мне нужно увидеть мой полк. Мне недостает кое-чего.

— Полно, полно, будь спокоен, старый товарищ, мы скоро увидим твой полк.

— Да услышит вас небо, капитан! Право, у меня сердце болит в разлуке с друзьями. Разве мы остаемся здесь, капитан?

— Еще не знаю. Это будет зависеть от состояния края. Теперь я ничего не могу сказать. Мне именно нужен ты для этого, — прибавил Мишель, обращаясь к Оборотню.

— Я к вашим услугам, капитан. О чем идет дело?

— Дело идет, товарищ, о том, чтобы осмотреть окрестности и удостовериться, спокоен ли край, а если б мы могли, остаться здесь дня два с этими добрыми людьми, которые так горячо приняли нас и которым я хотел бы доказать мою признательность, оставшись несколько времени с ними, хотя эти два дня!

— Это легко, капитан; я могу даже ехать сейчас, если вы желаете.

— Принимаю твое предложение.

— Будьте спокойны, я знаю, где собрать сведения. Можете положиться на те, которые я доставлю вам.

— Я знал это заранее, друг мой.

— Скажите, капитан, не поехать ли мне с ним? — спросил Паризьен.

— Нет, это было бы неблагоразумно.

— Как неблагоразумно, почему же?

— По твоему мундиру тебя узнают везде и предположат, что в окрестностях есть войска. Оставайся спокойно здесь, отдохни; это будет лучше.

— Как хотите, капитан. А мне бы желательно сделать маленькую прогулку.

— Подождешь другого дня, вот и все.

— Нечего делать, если вы этого желаете.

Оборотень свистнул своей собаке, пожал руку, протянутую ему капитаном, и удалился большими шагами.

— Экой счастливец этот скот Оборотень! — заворчал Паризьен, смотря, как удаляется его товарищ. — Он может ходить куда вздумает, и никто ему не скажет: куда ты идешь?

День прошел спокойно.

Дамам было хорошо среди этой семьи, где они получили такой радушный прием и где все ухаживали за ними.

К восьми часам вечера Оборотень вернулся.

С первого взгляда капитан угадал, что он узнал дурные известия.

— Ну! — спросил он после ужина, когда дамы ушли спать. — Что нового?

— Нового много, капитан, — отвечал он. — Наши дела все больше запутываются. Все идет хуже. Страсбург обложен.

— Обложен! Верно ли ты это знаешь?

— Верно. Осада началась. Вы видите, ваше поручение теперь не имеет цели. Все сношения прерваны.

— Это правда. Однако, я должен выполнить его. Может быть, армия, подоспевшая на помощь, успеет заставить снять осаду.

— Дай-то Бог, капитан. А пока пруссаки жгут и грабят города. Что хотите вы делать?

— А ты что будешь делать?

— На вашем месте, так как вы хотите продолжать путешествие и притом вам нельзя поступить иначе, я поехал бы как можно скорее. С минуты на минуту пруссаки могут показаться в окрестностях. Если б дело шло только о нас, это не значило бы ничего, но с вами ваша мать и сестра, мы должны защитить их во что бы то ни стало.

— Ты прав. Мы поедем завтра на рассвете. Дай Бог, чтобы не было поздно!

— О! Нет. Может быть, мы встретим уланов, и то я сомневаюсь. Но от них мы освободимся, хоть будь с ними сам черт.

— Ступай отдыхать. А завтра, слышишь, на восходе солнца…

— Хорошо, капитан. Завтра я буду готов.

— Вот жребий-то какой! — сказал Паризьен. — Нельзя и двух дней отдохнуть. Первая острая каска, которая попадется мне под руку, поплатится мне за это.

— Вы слышали Оборотня, хозяин, — обратился капитан к фермеру. — Вы видите, я должен, к моему величайшему сожалению, расстаться с вами.

• Предыдущая
• 78/112
• Следующая