Кречет. Книга III - Бенцони Жюльетта - Страница 21

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая

Ночь была свежей, почти холодной, чувствовалось приближение зимы.

Жиль вскочил в седло и поскакал к охотничьему павильону. Он старался ни о чем не думать, от возбуждения его глаза горели, слегка дрожали пальцы — ночное приключение пьянило его.

Охотничий павильон появился неожиданно, таинственный и призрачный в желтом свете луны.

Но Жиль только равнодушно взглянул и повернул на тропинку, уходящую в глубь леса. Довольно скоро лес расступился. Жиль увидел круглую террасу Пти-Кавалье, а за ней серебристую ленту реки. Он перевел свою лошадь на шаг, огляделся и прислушался. Под плащом его левая рука сжимала пистолет, но в глубине души он не верил, что ему придется им воспользоваться — ведь письмо написано женщиной.

На первый взгляд, терраса была пуста, но, приглядевшись, Жиль различил за деревьями два слабых источника света — фонари экипажа. Без колебания он направился к карете; лошади стояли тихо, кучера не было. При звуке его шагов опустилось окно и в нем показалась женская головка в плотной кружевной накидке.

— Привяжите свою лошадь к дереву и подымайтесь в карету, нам надо поговорить, — сказала дама.

Звук этого голоса, слегка приглушенный кружевами, подтвердил предчувствие, возникшее у него, когда он только получил таинственное письмо: его Немезида, прекрасная, но опасная графиня де Бальби приготовила ему новую ловушку.

Оставаясь в седле. Жиль снял треуголку и поклонился графине.

— Извините, сударыня, но последняя наша встреча добра мне не принесла. Я вовсе не собираюсь оставаться с вами наедине в этой коробке на колесах.

— Вы стали таким осторожным или теперь мертвые боятся живых? Но хорошо, я согласна, что предлагаете вы?

— Небольшую прогулку по террасе Пти-Кавалье. Ночь свежа и полна лесных запахов, а вы ведь, кажется, любите природу? Давайте полюбуемся чудесным пейзажем и спокойно поговорим.

Он спрыгнул с лошади, привязал ее к молодому платану, затем открыл дверцу кареты и протянул графине руку. Немного поколебавшись, она оперлась на нее и вышла из кареты, шурша шелками.

— Пожалуй, если вы так хотите… В конце концов, я ничего не имею против ночной прогулки.

Она мне напоминает нашу первую встречу, помните: Версаль, лето, ночь…

— Мадам, у меня отличная память, я никогда не забуду ваших благодеяний, — проговорил Жиль сквозь зубы. — Но оставим прошлое, кажется, вы позвали меня, чтобы поговорить о вещах серьезных? Или я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошибаетесь, но не будем спешить…

Они подошли к краю террасы, впереди открывался чудесный вид: луна, серебристая лента Сены, темный замок на берегу… В душе Турнемина бушевала буря, он готов был убить эту женщину, сгубившую его счастье, отдавшую Жюдит в руки графа Прованского; но интересы короны, в сравнении с которыми даже его любовь к Жюдит казалась ничтожной, заставляли его жертвовать всем самым дорогим: честью и жизнью.

И все же мужчина создан из стольких противоречий! Несмотря на ненависть и презрение, он с удовольствием вдыхал аромат роз, повсюду сопровождавший прекрасную графиню. Она опиралась на его руку, и он не смел оттолкнуть ее, она смотрела на него ласково, и он не отводил взгляда…

Зачем раздражать даму?

Она откинула кружева, волна светлых волос рассыпалась по ее плечам.

— Ты пришел с открытым лицом, — сказала она мягко, — ты не побоялся снять свою маску.

Почему ты здесь?

— Но ведь требовалось, чтобы пришел именно я, а не кто-то другой. Раз речь идет о спасении королевы…

— Королева, всегда королева! — вскричала графиня, охваченная внезапным гневом. — Мне кажется, она вас всех околдовала! Кто она такая, чтобы приносить ей в жертву свою жизнь и безопасность?!

— Она королева, для меня она не женщина, а супруга моего короля и мать будущего властелина Франции.

Воцарилась тишина, графиня испытующе смотрела в гордые и холодные глаза молодого человека, столько раз в минуты близости они загорались страстью и нежностью.

— Ты что, — спросила она с усмешкой, — действительно любишь нашего толстяка Луи?

— Ну и что ж? Вы же любите графа Прованского, а он потолще короля.

— Не только толще, но и умнее!

— Нет! Умный человек не станет преступником и убийцей, умный человек побоится крови и побрезгует грязью! Но хватит об этом! Скорей всего именно по его приказанию вы назначили мне свидание…

— Нет, нет, клянусь! Клянусь честью моей матери, он действительно считает тебя мертвым.

— Да, но почему вы не разделяете его уверенность?

— Может быть, потому, что я не хотела верить в твою смерть, моя душа отказывалась представить тебя в гробу. И тогда я пошла взглянуть на тот труп, что выловили изо рва. В Бастилии…

— И вас так запросто пропустили в Бастилию и показали труп несчастного Турнемина?

— Это было нетрудно. Я хорошо знаю капеллана Бастилии господина Фаверли, я сказала ему, что я твоя родственница и хочу немного помолиться у тела. Святой человек нашел мое желание естественным. Я принесла цветы, и он проводил меня в низкую комнату в подвале, где лежало тело. Часовой не хотел меня пропускать, говоря, что это ужасное зрелище, особенно жестокое для женщины, но я настояла, и, в конце концов, меня пропустили…

Она замолчала, закрыла лицо руками, словно хотела спрятаться от ужасного воспоминания.

— Это было страшно, никогда бы не подумала, что это так страшно… Мне сказали, что ты разбился, падая с башни, когда часовой подстрелил тебя. Лицо покойника превратилось в месиво, узнать его было невозможно.

Ее волнение, такое искреннее, заставило Турнемина смягчиться.

— Как же вам удалось определить, что этим трупом был не я?

Она повернула к нему свою гордую голову, сверкнула полными слез глазами.

— Я могла не узнать твое лицо, но не твое тело. О, как хорошо я знаю твое тело! С покойника сняли мокрую и порванную одежду, он лежал голый под простыней, которую я как бы случайно скинула в порыве скорби или счастья… Это был не ты! Никогда его тело не обладало моим, никогда я его не ласкала… Но успокойся, я хорошо играла свою роль: я пролила слезу, положила цветы, прочитала молитву, а потом закрыла лицо вуалью, чтобы никто не увидел, какую радость и облегчение доставило мне посещение Бастилии.

Теперь я знала, что ты жив и я тебя увижу…

Турнемин улыбнулся.

— Очень трогательно! Ну что ж, вы меня увидели, обман удался. Вы довольны?

— Это не обман. Мосье действительно готовит убийство королевы и наследников.

Ее голос звучал так странно, что Жиль не знал, шутит она или нет. Он склонился к ее бледному лицу и не увидел ни радости, ни иронии.

Целую минуту они смотрели друг другу в глаза.

— И вы, — прошептал Турнемин, оторвавшись от ее страстного и нежного лица, — вы, его любовница, пришли ко мне рассказать об этом замысле?

— Да, я!

— Почему?

— Потому что я люблю тебя!

Турнемин улыбнулся и пожал плечами.

— Да что вы говорите! А еще совсем недавно вы уверяли меня, что любовь — это забава глупцов и черни и что главное в жизни — это удовлетворение желания… А теперь?

— Да, правда, я говорила так, не отрицаю.

Пока мое сердце молчало, я не верила в любовь.

Но теперь верю.

— Браво! И мне вы обязаны своим замечательным открытием?

— Если хочешь, смейся! Насмехайся надо мной!

Я почувствовала всю силу своей любви в то ужасное утро, когда мне сообщили, что ты убит при попытке бегства. Я почувствовала страшную боль, словно во мне рвались какие-то невидимые нити… Мне не важно, веришь ты мне или нет. Моя Любовь родилась в муках, словно слишком большой младенец, что, убивая мать, выходит на свет Божий. Никогда больше я не спутаю любовь с простым удовлетворением. Хотя, — добавила она низким и глухим голосом, эхом отозвавшимся в сердце Турнемина, — никогда еще я так сильно тебя не желала!

Была ли она искренна? Бесспорно. Ее красивое, лукавое лицо, преображенное страстью, показалось Жилю незнакомым. Он чувствовал, что в ней произошла какая-то большая перемена: эта гордая, надменная женщина, владевшая всеми секретами вероломного принца, со слезами на глазах признавалась ему в любви.

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая