Цветы на чердаке - Эндрюс Вирджиния - Страница 37

• Предыдущая
• 37/93
• Следующая

Когда мы согласились и сели в кресло, как предложил Крис, я бросила взгляд на наше отражение в зеркале напротив. Жутковатое чувство охватило меня, и все вокруг показалось мне каким-то нереальным. Мы выглядели как кукольные родители, уменьшенные наши мама и папа.

— В Библии сказано, что всему свое время под солнцем, — прошептал Кристофер тихо, чтобы не будить близнецов. — Время рождаться, время сеять, время собирать урожай, время умирать и так далее. И сейчас для нас наступило время приносить жертвы. Потом у нас будет время жить и наслаждаться жизнью.

Я положила голову на его мальчишеское плечо, благодарная ему за его оптимизм, его постоянное стремление поддержать, ободрить. Мне нравилось, что его сильные юношеские руки обнимали меня, и от них исходила та же аура тепла и покоя, что и от рук отца.

Кроме того, он был прав. Придет счастливый день, когда мы выйдем из этой комнаты и спустимся вниз. Чтобы отправиться на похороны.

На длинном стебле амариллиса появился бутон, напоминая как живой календарь, что приближаются День Благодарения и Рождество. Этот цветок был единственным, оставшимся в живых, и, естественно, превратился в самое дорогое из всего, что нам принадлежало: предмет постоянной заботы. Мы уносили его с чердака, чтобы он проводил ночи с нами, в теплой спальне. Кори, который всегда вставал раньше всех, каждое утро бежал к цветку, чтобы проверить пережил ли бутон еще одну ночь. Следом за ним прибегала Кэрри, чтобы бросить восхищенный взгляд на этот стойкий цветок, одержавший убедительную победу там, где другим пришлось сдаться. Потом они сверялись с календарем, где они отмечали зеленым кружком дни, когда нужно было добавлять в землю специальные удобрения, трогали землю, чтобы знать, нуждается ли цветок в поливке. Они никогда не полагались на собственное мнение:

— Можно мы польем мисс Амариллис? Как ты думаешь, она хочет пить? — интересовались они у меня.

Все, что нам принадлежало, одушевленное или неодушевленное, должно было носить имя, и Амариллис не избежала этой участи, тем более, что она, как-никак, была живым существом. Ни Кори, ни Кэрри никогда не пытались сами отнести цветок на чердак, где солнечный свет ненадолго задерживался в окнах: горшок был слишком тяжелым. В мои обязанности входило выносить Амариллис по утрам, а Крис приносил ее обратно. И каждый вечер мы по очереди вычеркивали прошедший день в календаре жирным красным крестом. Прошло сто дней.

За окном все время лил холодный дождь, и в стекла бились сильные порывы ветра. Иногда по утрам все застилала густая пелена тумана, из-за которой было не видно солнца. Ночью я просыпалась от того, что сухие ветки деревьев скребли по стене дома, и лежала, затаив дыхание, чувствуя, что что-то неописуемо-страшное затаилось где-то совсем радом, готовое навсегда поглотить меня.

В один из таких дождливых дней мама, тяжело дыша, вошла в комнату, неся с собой коробку с украшениями на День Благодарения. Среди них была ярко-желтая скатерть на стол и оранжевые салфетки с красивой каемкой.

— Завтра у нас будет ранний обед, и мы ждем гостей, объяснила она, бросая коробку на кровать, которая была ближе к входной двери, и делая движение, чтобы повернуться и уйти. — Будут приготовлены две индейки — одна для нас, другая — для прислуги. Но это будет слишком поздно, и бабушка не сможет положить ее в вашу корзину Но не думайте, что я собираюсь допустить, чтобы мои дети остались без праздничного пиршества. Так или иначе я найду способ незаметно принести вам немного горячего и понемного от всех блюд, которые будут подавать на стол. Скорее всего я торжественно объявлю, что сама буду прислуживать своему отцу, и пока я буду готовить ему поднос, я попытаюсь сообразить что-нибудь и для вас. Ждите меня завтра около часу дня.

Быстро, как ветер, она прибежала и умчалась из нашей комнаты, оставив после себя радостные ожидания настоящего, большого пиршества на День Благодарения.

— Что такое Благодарение? — спросила Кэрри.

— Это когда ты молишься перед едой и говоришь Богу спасибо за посланную пишу, — ответил Кори.

В чем-то он был прав. И коли уж он добровольно взялся объяснить что-то своей сестре, ничто не могло заставить меня лезть со своими поправками.

Пока близнецы, удобно устроившись на коленях у Криса в одном из вместительных кресел, выслушивали подробный рассказ об истории Дня Благодарения, я взяла на себя роль хаусфрау, довольная предоставившейся возможностью украсить комнату и накрыть праздничный стол. Под каждую тарелку я постелила по салфетке, на которой была изображена индейка с развернутым веером хвостом, переходящим в своего рода желто-оранжнсвый плюмаж из гофрированной бумаги. Я развернула их и, положив на стол, написала на каждой наши имена. Кроме того в нашем распоряжении было несколько свечей, две из которых были сделаны в форме тыквы, две изображали первых колонистов, две — их жен и две — индейцев, но ничто не могло заставить меня зажечь такие красивые свечи и смотреть, как они превращаются в лужи стеарина. Вместо них я решила использовать обыкновенные, эти, дорогие, сохранить на следующий праздник Благодарения, когда мы выйдет отсюда на свободу. На полке над нашим обеденным столом хранились ложки и вилки, которые я каждый раз после еды мыла в пластиковом тазике. Крис обыкновенно вытирал посуду и вставлял ее в специальные прорезиненные пазы, которыми была оборудована полка.

Я аккуратно разложила на столе приборы, вилки — слева, ножи — справа, лезвием к тарелкам, и рядом с ножами — ложки. Посуда была сделана из фарфора фирмы «Леконс» с голубой каемкой и позолотой достаточно высокой пробы, обозначенной внизу на каждой тарелке. Мама объяснила нам, что это старый обеденный сервиз, пропажи которого не заметили слуги, и еще у нас были хрустальные фужеры на тонких ножках. Накрыв стол, я не могла не бросить удовлетворенный взгляд на свое искусство и сделала несколько шагов назад. Нам не хватало только живых цветов. Мама, вероятно, забыла о них.

Время, назначенное ей нам, давно прошло, но она все не появлялась. Кэрри начала громко капризничать.

— Пора есть ленч, Кэти.

— Потерпи. Мама собирается принести нам праздничное горячее блюдо — индейку и гарнир. Это будет обед, а не ленч.

— Мой авторитетный монолог домашней хозяйки возымел действие, по крайней мере на некоторое время, и я, устроившись поудобнее на кровати, принялась за чтение романа «Лорна Дун».

— Кэти, у меня уже сосет под ложечкой, — сказал Кори, возвращая меня в современность из семнадцатого века.

Крис был всецело поглощен «Записками о Шерлоке Холмсе», где разгадка, как всегда, крылась в самом конце каждого рассказа. Было бы прекрасно, если бы близнецы могли перебивать свой аппетит чтением, особенно если учесть вместимость их желудков — не больше двух унций.

— Съешь немного изюма, Кори.

— Там больше нету.

— Где там? Правильно сказать: «у нас больше нет изюма», или «изюма больше нет».

— Там больше нету, честное слово.

— Съешь арахисовых орехов.

— Их тоже нет. Правильно я сказал?

— Да, — вздохнула я. — Съешь крекер.

— Кэрри только что съела последний.

— Кэрри, почему ты не поделилась со своим братом?

— Он нисколечко их не хотел.

Два часа. Теперь мы все окончательно проголодались. Наши желудки привыкли к пунктуальному приему пищи в двенадцать часов. Что могло так задержать маму? Может быть она собиралась сначала поесть сама, а потом принести нам наш обед? Но она ничего такого не говорила.

Около трех часов мама, наконец, вбежала в комнату с громадным серебряным подносом, заставленным закрытыми крышками тарелками. На ней было одето платье из светло-голубого джерси, а волосы убраны с лица и заколоты сзади серебряной булавкой, ниже затылка, почти на шее. Она была прекрасной, как богиня.

— Я знаю, вы проголодались, — немедленно начала извиняться она, — но отцу неожиданно пришло в голову есть вместе с нами в своем кресле на колесиках. — Она виновато улыбнулась. — Ты так красиво накрыла на стол, Кэти. Как раз так, как полагается. Извини, я забыла о цветах. У нас было десять гостей, и со всеми надо было поговорить. Каждый засыпал меня вопросами, преимущественно о том, где я так долго была, и, потом, вы не можете себе представить, как трудно было проникнуть в кладовую дворецкого, когда Джон не смотрел в мою сторону. Честное слово, мне казалось, что у него глаза на затылке. Наверное, никогда больше мне не приходилось так скакать взад и вперед. Гости, наверное, подумали, что я очень невежлива или просто дурочка, но, несмотря ни на что, мне удалось заполнить ваши блюда и спрятать их, вернуться обратно к столу и перекусить, после чего я сделала вид, что мне нужно высморкаться, и пошла в другую комнату. Я несколько раз звонила самой себе с собственного отдельного телефона у меня в спальне, причем мне приходилось менять голос. Хотелось принести вам тыквенный пирог уже нарезанным, но Джон разложил ломтики по отдельным блюдцам, так что я не могла ничего поделать: он обязательно заметил бы пропажу.

• Предыдущая
• 37/93
• Следующая