Цветы на чердаке - Эндрюс Вирджиния - Страница 7
- Предыдущая
- 7/93
- Следующая
Она предлагала нам это утешение неуверенно и слегка подобострастно улыбаясь. Эта соломинка не спасла меня от пучины страхов и сомнений, в которую погрузили ее слова и поведение. Мне совсем не нравилось, как она виновато отводила глаза, когда я смотрела на нее. Она наверняка что-то скрывала.
Но она была матерью.
И папы с нами не было.
Я подхватила Кэрри и посадила ее на колени, крепко прижимая к себе ее маленькое теплое тело, и пригладила влажную прядь ее золотых волос, упавшую на лоб. Было видно, что бедняжка потупила глаза, надула похожие на розовый бутон губки.
Взгянув на Кори, прислонившегося к Кристоферу, я сказала:
— Близнецы устали, мама. Их пора кормить ужином.
— У нас еще достаточно времени, — нетерпеливо заявила она. — Мы должны все спланировать, упаковать одежду, потому что уже сегодня мы должны успеть на поезд. Все наши носильные вещи надо уместить в два чемодана. Поэтому я рекомендую вам взять с собой любимые вещи и только те игрушки, с которыми вы действительно не можете расстаться. И не больше одной игры. Я куплю вам столько, сколько вы захотите, когда мы приедем. Ты, Кэти, выберешь игрушки и одежду, которая больше всего нравится близнецам. Постарайся отбирать как можно меньше. Мы не сможем взять с собой больше четырех чемоданов. Еще два нужны для моих вещей.
Боже праведный! Итак, все это было взаправду. Мы действительно уезжали, оставляя почти все. Мы четверо могли унести только то, что поместится в два чемодана. Одна моя кукла по имени Рэйди Эни занимала полчемодана. И в то же время я не могла оставить ее, мою любимую куклу, которую папа подарил мне еще в три года! Я поневоле всхлипнула.
Пораженные мы сидели на диване, уставившись на маму. Ей стало ужасно неловко, и, вскочив с места, она начала мерить шагами комнату.
— Я ведь уже говорила, что мои родители очень состоятельные люди.
Она пыталась снова бросить на нас с Кристофером ободряющий взгляд, но быстро повернулась и спрятала лицо.
— Мама, — сказал Кристофер, — что-то не так? Я удивилась, что он задал ей этот вопрос. И так было все ясно, что все было не так.
Она ходила из стороны в сторону, и ее длинные изящные ноги время от времени появлялись из прорези в блестящем черном халате. Даже в трауре, одетая во все черное, она была красива, ее не портили даже тени под обеспокоенными глазами. Она была так прекрасна, и я так любила ее: о, как я любила ее тогда.
— Правда, есть одна маленькая деталь, о которой я должна поставить вас в известность до того, как вы встретите моего отца — вашего дедушку. Много лет назад, когда мне было восемнадцать, я совершила серьезный проступок, который очень рассердил дедушку, и мама его также не одобрила, но она и так ничего не оставила бы мне, поэтому она не считается. Но дедушка из-за того, что я сделала, вычеркнул меня из своего завещания, и поэтому теперь мне ничего не перейдет по наследству. Ваш папа всегда остроумно называл это «лишить расположения». Он всегда пытался представить все в лучшем свете и часто говорил, что это не имеет значения.
Лишиться расположения? Что это значило? Я не могла вообразить, чтобы мать совершила нечто настолько плохое, чтобы ее отец отвернулся от нее и во всем ей отказал.
— Да, мама, я тебя прекрасно понимаю, — внезапно выдохнул Кристофер,
— ты сделала нечто, вызвавшее неодобрение твоего отца, и тогда, хотя ты и была первоначально включена в его завещание, он вместо того, чтобы как следует обдумать этот шаг, попросил своего юриста вычеркнуть тебя, и теперь ты не унаследуешь его земных богатств, когда он благополучно отойдет в мир иной.
Он ухмыльнулся довольный, что знает больше моего. У Криса всегда был готов ответ на любой вопрос. Дома он всегда сидел уткнувшись носом в книгу, хотя на улице был такой же дурной и гадкий, как все мальчишки по соседству. Дома он даже не смотрел телевизор, а, приходя, немедленно, как червь, зарывался в книги.
Естественно, он был прав.
— Да, Кристофер. Ничто из богатства, накопленного твоим дедушкой, не перейдет ко мне, когда он умрет, или через меня к вам. Поэтому мне пришлось отослать столько писем, пока мать, наконец, мне ответила. — Она снова улыбнулась, на этот раз с горькой иронией.
— Но поскольку теперь я единственная оставшаяся наследница, я надеюсь опять завоевать его расположение. Видите ли, у меня было два старших брата, но оба погибли от несчастных случаев, и теперь я осталась одна.
Она перестала ходить по комнате и остановилась. Неожиданно, полуприкрыв рукой рот, она добавила неестественным граммофонным голосом:
— Наверное, будет лучше, если я вам еще кое-что объясню. Ваша настоящая фамилия не Доллангенджер, а Фоксворт. Фоксворт — очень важная фамилия в Виргинии.
— Мама, — удивленно воскликнула я, — разве разрешается менять фамилию и писать другую, фальшивую, в наших свидетельствах о рождении?
— Конечно, господи, разумеется, — нетерпеливо ответила она, — закон разрешает менять фамилию. Видите ли, фамилия «Доллангенджер» тоже имеет отношение к нам до некоторой степени. Твой папа говорил, что это фамилия его далеких предков и посчитал ее забавной, и потом она хорошо выполняла свое предназначение.
— Какое предназначение? — спросила я. — Зачем было папе менять такую легкую в написании фамилию, как Фоксворт, на такую длинную и трудную, как Доллангенджер.
— Кэти, я устала, — сказала мама, падая в кресло. — Мне ведь так много нужно сделать, так много уладить юридических деталей. Очень скоро сами все поймете, я объясню вам. Клянусь быть абсолютно честной, но сейчас, пожалуйста, дайте мне перевести дыхание.
Ах, что это был за день! Сначала мы узнали, что какие-то таинственные «они» придут, чтобы забрать от нас все, включая дом. Потом оказалось, что и наша фамилия на самом деле не наша.
Близнецы уже почти спали, свернувшись у нас на коленях. Они все равно были слишком малы, чтобы что-то понять из разговора. Даже я в свои двенадцать лет, почти женщина, не понимала, почему мама не выглядела особенно радостной, направляясь к родителям, которых не видела пятнадцать лет. И потом, эти таинственные дедушка и бабушка, о которых мы до смерти отца и понятия не имели. Только сегодня мы услышали, что у нас было два дяди, погибших в несчастных случаях. Только сейчас меня осенила мысль, что наши родители жили нелюдимой жизнью еще задолго до нашего рождения, и что мы, в конце концов, были не в центре мироздания, как мне казалось раньше.
— Мама, — осторожно заговорил Кристофер, — твой огромный дом в Виргинии… — это, конечно, прекрасно, но нам очень нравится здесь. Здесь наши друзья, здесь нас все знают, все любят, и лично я предпочел бы остаться здесь. Разве ты не можешь разыскать папиного адвоката и попросить его, чтобы он помог нам остаться и сохранить наш дом и мебель.
— Да, мама, пожалуйста, давай останемся, — добавила я.
Мама снова резко поднялась и заходила по комнате. Потом она опустилась перед нами на колени так, что ее глаза оказались на одном уровне с нашими.
— А теперь послушайте, — велела она, взяв нас за руки и прижимая их к своей груди. — Я много думала о том, удастся ли нам остаться здесь, и если да, то как. Но это невозможно, совершенно невозможно, потому что у нас нет денег, чтобы платить по счетам, которые приходят каждый месяц, а у меня нет профессии, которая позволила бы мне работать и содержать четырех детей и саму себя. Посмотрите на меня, — сказала она, выбрасывая вперед свои руки, которые в этот момент показались нам ранимыми, беспомощными и красивыми. — Знаете, кто я? Просто хорошенькое, бесполезное украшение. Украшение, которое всегда верило, что найдется человек, который будет заботиться о нем. Я ничего не умею. Я даже не умею печатать. Я не знаю арифметики. Я не знаю, как вышивать красивые узоры нитками или шерстью. Такие люди не способны заработать деньги. А без них нельзя прожить, мои дорогие. Не любовь движет миром, а именно они, деньги. А у моего отца их столько, что он не знает, что с ними делать. И теперь у него единственный живой наследник — я. Когда-то он заботился обо мне гораздо больше, чем о моих братьях, и, наверное, теперь будет нетрудно снова завоевать его привязанность. Ему шестьдесят шесть лет, и он умирает от сердечного расстройства. Судя по тому, что моя мать написала на отдельном листке, которого отец не видел, он не проживет дольше двух-трех месяцев. Поэтому у меня будет достаточно времени, чтобы очаровать его и заставить снова полюбить меня. А когда он умрет, все его состояние будет моим. Моим! Нашим! Мы навсегда освободимся от денежных тягот. Мы сможем поехать куда захотим, делать все, что нам вздумается, путешествовать, покупать все, что угодно. Я говорю не о миллионе или двух, а о многих, многих миллионах — может быть даже миллиардах. Когда у людей столько денег, они даже не знают их численного выражения. Они вложены повсюду, и им принадлежат разные вещи, такие, как банки, авиакомпании, отели, универмаги, пароходства. Вы даже вообразить себе не можете, какая империя находится под контролем вашего дедушки, даже сейчас, когда его дни сочтены. Он настоящий гений в области делания денег. Все, к чему он прикасается, превращается в золото.
- Предыдущая
- 7/93
- Следующая
