Сад теней - Эндрюс Вирджиния - Страница 1

• 1/70
• Следующая

Когда я была маленькой, папа купил мне бесценный кукольный домик ручной работы. Это был чудесный миниатюрный мир с восхитительными крошечными фарфоровыми куклами, мебелью, в котором даже картины, люстры и ковры были выполнены с точным соблюдением масштаба. Но сам дом был укрыт стеклянным футляром, и мне никогда не разрешалось касаться содержимого футляра — на самом деле мне даже не разрешалось дотрагиваться до самого футляра, чтобы не оставить на нем пятен. Изящные вещи всегда подвергались опасности в моих руках, и кукольным домиком можно было лишь восхищаться, но трогать — никогда.

Я хранила его на столике, сделанном из дуба, под оконной рамой витражей моей спальни. Солнце, пробивавшееся через затемненные оконные стекла, всегда окутывало крошечную вселенную мягкой радужно-небесной оболочкой и придавало лицам членов изображенной в миниатюре семьи счастливое выражение. Даже кухонная прислуга и лакей, одетый в белую ливрею, который стоял возле входной двери, и няня в детской — все они были преисполнены удовольствия.

Все было так, как и должно было быть всегда в счастливой семье — на что я так пылко надеялась и молилась, чтобы это когда-нибудь сбылось и в моей жизни. В этом миниатюрном мире не было теней, ибо даже в ненастные дни, когда облака мрачно нависали над домом снаружи, затемненные окна детской чудесным образом превращали свет в радугу.

Реальный мир, мой собственный мир, казался мне всегда серым, в нем не было радуг. Он был серым для моих глаз, которые все называли слишком суровыми, он был серым для моих надежд, он был серым для старой девы, на которую так и не пал выбор в колоде карт. В свои двадцать четыре года я была старой девой, лишенной каких-либо надежд на будущее. Казалось, я отпугивала подходящих женихов своим ростом и интеллектом. Мне казалось, что радужный мир любви, брака и детей будет оставаться недоступным для меня, как и тот кукольный домик, которым я восхищалась, поскольку лишь в воображении надежды мои обретали крылья.

В своих фантазиях я была хорошенькой, беспечной, очаровательной, как и другие молодые женщины, с которыми я встречалась, но так и не смогла подружиться. Моим уделом было одиночество, заполненное книгами и грезами. И хотя я никому не говорила об этом, но в душе меня не покидала та надежда, что оставила мне мама перед самой кончиной: «Жизнь очень похожа на сад, Оливия. А люди подобны крошечным семенам, взращенным любовью, дружбой и заботой. И если уделять им достаточно времени и заботиться о них, они распустятся великолепными цветами. А иногда и старое, заброшенное где-то в уголке двора растение вдруг неожиданно расцветет. И эти цветки окажутся самыми прекрасными, самыми нежными цветками на свете. И ты окажешься таким цветком, Оливия. Может быть, пройдет достаточное количество времени, но твой расцвет еще впереди».

Как мне не хватало сейчас моей мамы, никогда не терявшей надежды.

Мне было шестнадцать, когда она умерла — именно тогда, когда мне так были необходимы эти наши женские беседы с ней о том, как завоевать сердце мужчины, как стать похожей на нее: почтенной, знающей и все же остающейся женщиной во всех отношениях. Моя мама всегда была в гуще всех дел, во всех делах она знала толк и брала руководство на себя. Она преодолевала все трудности, но на смену одним всегда приходили другие. Мой отец был доволен тем, что она была занята делом. И не важно каким.

Он часто заявлял, что если женщины и не занимаются серьезным делом, это отнюдь не означает, что они бездельничают. У них могли быть свои «женские дела».

Но когда пришел мой черед, именно он уговорил меня поступить в бизнес-школу. Мне казалось вначале разумным и правильным, что я стану его личным бухгалтером, что он выделит мне уголок в своем рабочем кабинете, так соответствующем его мужскому началу; в комнате, одна стена которой была увешана оружием, а другая фотографиями, изображающими его вылазки на рыбалку и на охоту; в комнате, пропахшей дымом сигар и виски, с темно-коричневым ковриком, самым изысканным из всех ковриков в доме.

Он освободил для меня угол своего огромного письменного стола из черного дерева, где можно было работать над актами, вести учет хозяйственной деятельности, рассчитывать зарплату сотрудников, а также домашние ра сходы. Работая с отцом, я всегда ощущала себя скорее его сыном, чем дочерью. Я старалась доставить радость отцу, который всегда мечтал о сыне, но, казалось, что мне не суждено было стать его идеалом.

Он часто говорил, что я стану надежным помощником любому мужу, и, вероятно, поэтому он так хотел, чтобы я получила образование в области бизнеса и приобрела этот опыт. Он не любил много говорить, но я понимала и без слов — женщине (ростом порядка 180 см) требовалось нечто большее, чтобы завоевать сердце мужчины.

Да, я была шести футов роста; еще подростком, к своему стыду, я вымахала до гигантских размеров. Во мне не было ничего хрупкого или изящного.

Я унаследовала золотисто-каштановые волосы матери, но плечи мои были слишком широки, а грудь — слишком высока. Я часто разглядывала себя в зеркале и хотела, чтобы мои руки были короче. Мои серые глаза были слишком раскосыми и кошачьими, а нос был слишком резким. Губы были тонкими, а лицо бледным и серым. Серое, серое, серое. Как я хотела быть хорошенькой и яркой. Но, сидя перед туалетным столиком, подергивая ресницами и стараясь покраснеть, я становилась все больше похожей на дуру. Я не хотела выглядеть глупой и пустой, но ничего не могла с собой поделать, вслед за тем садилась на корточки перед застекленным кукольным домиком и изучала изящное, нежное фарфоровое лицо крошечной хозяйки. Как я хотела, чтобы это было мое лицо. Тогда, может быть, тот волшебный мир стал бы моим миром.

Но этого не происходило.

Тогда я оставляла все мои надежды, упакованными вместе с фарфоровыми фигурками, и отправлялась по своим делам.

Если отец всерьез рассчитывал на то, что сможет сделать меня более привлекательной для мужчин, дав мне образование и практический опыт в бизнесе, то он, должно быть, всерьез разочаровался в результатах. Джентльмены приходили и уходили, а я все ждала ухаживаний и признаний в любви.

Я всегда боялась, что мои деньги, деньги моего отца, мое наследство будут притягивать людей, изображающих любовь ко мне. Я думаю, что и отец боялся того же, поэтому он однажды пришел ко мне и сказал: «Я написал в моем завещании, что все, наследуемое тобой, будет принадлежать только тебе, и ты сможешь делать с ним все, что захочешь. Ни один муж не сможет управлять твоим состоянием, женившись на тебе».

Он объявил об этом и вышел из комнаты, прежде чем я смогла что-либо ответить. В дальнейшем он тщательно отбирал кандидатов для моих увлечений, представляя мне лишь господ высшего круга, людей, обладавших собственным состоянием. Мне еще предстояло встретить того, над кем я бы не возвышалась и кто не мрачнел бы, услышав то, что я сказала. Мне казалось, что я так и умру старой девой. Но мой отец не хотел так просто отказываться от своих планов.

— К нам сегодня на обед пожалует молодой человек, — объявил он утром в одну из пятниц в последних числах апреля.

— Он — один из самых ярких людей, которых я когда-либо встречал. Я хочу, чтобы ты надела то голубое платье, которое сшила себе на Пасху в прошлом году.

— Но, папа, — я готова была сказать «к чему беспокоиться», но он предупредил мой ответ.

— Не пытайся спорить, и ради бога не заводи за столом разговоров о борьбе женщин за равные права.

Взгляд мой вспыхнул. Он знал, как я ненавидела, когда он понукал мной, как одной из своих лошадей.

— Ни один мужчина не проявит интереса к тебе, если ты посягнешь на одну из священных мужских привилегий. Это всегда безошибочно.

— Голубое платье, — повторил он, повернулся на каблуках и удалился, прежде чем я смогла проронить хоть слово.

• 1/70
• Следующая