Сад теней - Эндрюс Вирджиния - Страница 16

• Предыдущая
• 16/70
• Следующая

Какие глупые женщины, подумала я. Вся их беседа сводилась к тому, какую одежду подготовить к новому сезону или к тому, как обустроить дом.

Никто не заводил разговора о политике, о бизнесе, ни в одном из разговоров не заходила речь о книгах. Чем дальше продолжался прием, тем глупее казались мне гости, тем неуместнее звучал их смех, хихиканье, заигрывание глазками, длинными ресницами, плечами, руками. Я надеялась, что Малькольма выведет из себя отсутствие внешних приличий на протяжении всего вечера, но стоило мне взглянуть на него, как всякий раз я обнаруживала его в обществе этих глупых, смеющихся женщин, то и дело обнимавших его, старающихся потереться или погладить его весьма и весьма откровенно.

Я была потрясена. Это были как раз те женщины, которых он, по его словам, презирал — безвкусные, ярко расцвеченные, без грамма самоуважения. Но он был рядом с ними, готовый подать бокал пунша одной и бутерброд другой, любезно подставлявший свой рот, чтобы в него положили кусочек. Одна из них даже слизывала языком крошки с кончиков его пальцев.

Я была поражена тем, что Аманда Биденс, жена одного из партнеров Малькольма, обратилась к нему со словами: «Мне очень хочется увидеть твою библиотеку, Малькольм, то место, где ты разрабатываешь хитроумные планы, как сколотить еще несколько миллионов», а мой муж, взяв ее под руку, повел в свой кабинет, и тяжелые двойные двери за ними плотно закрылись. Мне публично дали пощечину. Щеки мои пылали, а на глазах появились слезы. Мне потребовалась вся моя воля и сила духа, чтобы не броситься вслед за ними, а остаться вместе с гостями, сохраняя достоинство и выдержку, время от времени, направляя ход вечера, давая распоряжения слугам. Сама я почти ни к чему не притронулась. Никто не искал общения со мной, лишь несколько мужчин поинтересовались, чем занимается мой отец, но стоило мне распространиться на эту тему, как на их лицах появилось выражение скуки и усталости.

Случайно мне удалось услышать несколько замечаний в свой адрес. Беседовавшие, вероятно, и не подозревали, что я нахожусь слишком близко от них, а, может быть, их это и не волновало.

Одна дама спросила другую, почему Малькольм Нил Фоксворт, такой респектабельный и состоятельный мужчина, вдруг повесил себе на шею такую длинную простушку, неприступную янки, имея в виду, разумеется, меня.

— Зная Малькольма, — ответила другая, — могу предположить, что это связано с его бизнесом.

Судя по разговорам остальных гостей и брошенным на меня взглядам, я воспринималась ими, как объект для насмешек и язвительных замечаний. Некоторые откровенно критиковали мой наряд. Раздавались замечания, будто я есть не что иное, как музейный экспонат.

— Вероятно, это — ожившая статуя, — высказался кто-то из присутствовавших.

— Неужели вы действительно считаете ее ожившей?

Смех становился все громче. В надежде я искала Малькольма. Но его нигде не было видно. Вдруг откуда-то возникла фигура мистера Петерсона. Он взял меня под руку.

— Если вы не возражаете, разрешите мне попросить вашего мужа о небольшом одолжении помочь проводить миссис Петерсон до автомобиля. Боюсь, что она выпила сегодня слишком много.

Прежде чем я смогла остановить его, мистер Петерсон настежь распахнул двери библиотеки. Я была поражена, увидев Малькольма за письменным столом, на крышке которого лежала Аманда Биндес. Его волосы были взъерошены, галстук сдвинут набок.

— Оливия, — обратился он ко мне, — познакомься с Амандой.

Она подперла голову локтем и посмотрела на меня в упор снизу вверх.

— Разве ты забыл, Мальк, — пропела она воркующим голосом, — ты уже представил меня своей невесте.

Меня трясло от унижения и бессильной ярости, но на помощь снова пришел мистер Петерсон.

— Малькольм, старина, мне снова нужна твоя помощь, чтобы довести малютку Мисенс до автомобиля, — язвительно добавил он.

Малькольм бодро встал и, не взглянув в мою сторону, направился за мистером Петерсоном к выходу. В одном из окон я увидела, как муж и мистер Петерсон усаживают Аманду в автомобиль; за рулем которого сидел личный шофер. Нога Аманды обнажалась то и дело до подвязки. Ноги были босыми. Малькольм поднял ее туфли, брошенные на дороге, и забросил их на заднее сиденье. Аманда, кривляясь возле меня, сказала томно:

— Ваш муж всегда утешал нас в горе. Я рада, что женитьба не изменила его.

Мне стало легче, когда вечеринка подошла к концу. Гости разыскивали нас, чтобы попрощаться и пожелать нам всего доброго. Малькольму пришлось вернуться ко мне, он снова стал самим собой, и даже более напыщенным. Я прекрасно знала, что женщины, пообещавшие навестить меня, больше не появятся у нас, но, признаться, это не огорчало меня.

К тому времени, когда гости разошлись, я была измучена, оскорблена и унижена, но, в общем, довольна, что пытка прекратилась. Я сказала Малькольму, что устала и что иду к себе.

— Вечер был чудесный, не правда ли? — спросил он.

— Я была не в восторге от гостей, особенно от женщин, хотя ты, вероятно, получил удовольствие.

На лице у него отразилось некоторое удивление, когда я повернулась и стала подниматься по лестнице. Я почувствовала себя отвергнутой и брошенной в беде.

Малькольму не следовало уединяться в библиотеке с этой похотливой женщиной, оставляя меня на съедение вампирам. Если таково общество Виргинии, то я рада, что оно меня отвергло, сказала я себе.

И все же меня не покидало впечатление легкости и изящества присутствовавших женщин — той свободы, которой они упивались, уверенности в их взглядах, внешности и в том, как смотрели на них мужчины. Никто и никогда не глядел на меня так — глазами, полными восхищения и сильной страсти. Мое истощение было не столько физическим, сколько душевным и умственным.

Когда я нырнула под одеяло, и голова упала на подушку, то ужасно захотелось разрыдаться. Прием, на который я возлагала большие надежды и который должен был принести мне долгожданное признание в обществе, дал совершенно обратный результат. Где я могла теперь появиться после того, как Малькольм так непристойно повел себя на нашем свадебном торжестве? В утешение я двумя руками обхватила подушку и заснула измученным сном. Во сне меня преследовали искусители в образе развратных девок, поэтому сон мой был коротким, он длился не более нескольких минут, а затем меня вновь сотрясали рыдания и душили слезы. Проплакав, я, наконец, забылась в долгожданном сне.

Незадолго перед рассветом я услышала, как хлопнула входная дверь, и, открыв глаза, увидела перед собой Малькольма Нила Фоксворта, совершенно голого в лунном свете, его мужское начало неясно вырисовывалось передо мной.

— Я хочу сына, — объявил он.

Я вздрогнула и уставилась на него, но не сказала ни слова.

— Ты должна сосредоточиться на том, что нам предстоит, Оливия, — добавил он, когда забирался ко мне в постель. — Так мы скорее сможем добиться успеха.

Он отбросил в сторону одеяло и набросился на меня. Его решительность и неистовство напугали меня. И вновь в его обращении со мной не было ни ласки, ни нежности. Я обернулась к нему, ожидая поцелуя, прислушиваясь к нежным и ласковым словам, готовым слететь с его губ, но лицо его по-прежнему было твердокаменным, а небесно-голубые глаза были все такими же безжизненными. Казалось, он обратил весь свой взор внутрь себя и игнорировал весь окружающий мир. Что привиделось ему во время нашего совокупления? Может быть, ему привиделась Аманда Биденс, я или его мать? А может быть, еще кто-нибудь? Может быть, он занимался любовью с воображаемой партнершей? Звучали ли в его сознании слова любви? Это было нечестно.

Я откинулась на подушку и отвернулась от мужа. Меня трясло и бросало в дрожь. Когда же я почувствовала, как изливается его семя, то вновь посмотрела в его стеклянные глаза и прочитала в них лишь одно желание, чтобы это семя достигло своей цели. Когда все было позади, он упал на меня и тяжело задышал, словно лишившийся сил марафонец, но я была признательна ему за то, как нежно он прижался к моему телу. В этом, по крайней мере, ощущалась теплота.

• Предыдущая
• 16/70
• Следующая