Ловушка для Катрин - Бенцони Жюльетта - Страница 3
- Предыдущая
- 3/59
- Следующая
На этот раз замок построили у южных ворот, вплотную к крепостной стене, чья огромная масса удваивала или даже утраивала стену в этом месте. Но сможет ли он в наступивший час осады выдержать огонь врага, удары камнеметов, катапульт, подведенных к стенам?
Совсем недавно, огибая лесок, Катрин почти столкнулась с волками Жеводана, занятыми своим мрачным делом смерти. Она не успела определить их силы, ей оставалось только повернуть лошадь и спасаться бегством, когда по возгласу поняла, что обнаружена. Жосс, следовавший за ней, тоже ничего не успел рассмотреть. Кто мог знать, что за груз везли с собой Апшье? Катрин боялась за свой замок так же, как за своих людей. Он был отчасти и ее произведением.
Именно она заложила первый камень, обсуждала план с аббатом Бернаром и с братом архитектором аббатства в то время, когда никто в Монсальви, и она в том числе, и не надеялся снова увидеть мессира Арно в этом презренном мире.
Она хотела видеть замок неприступным, и для этого следовало бы его построить на отвесной скале. Но она прежде всего думала о сохранности города и аббатства, принеся в жертву собственную безопасность. Заключенный таким образом в крепостные стены, замок Монсальви имел свои недостатки, знакомые его владелице. Но больше всего Катрин страшила опасность предательства.
Конечно, Катрин полностью доверяла своим двадцати пяти солдатам и их командиру Николя Барралю. Но кто бы мог поручиться, что среди одиннадцати сотен душ, живущих в городе, не найдется одна достаточно низкая, чтобы поддаться искушению тридцати сребреников Иуды? Один случай уже был – Жерве Мальфра, которого она приказала выгнать кнутом за пределы города оттого, что она не могла отдать приказ о его повешении, присоединился к Беро д'Апшье. Действительно, непростительное великодушие, и оно вывело бы из себя Арно, узнай он об этом. Ведь Жерве Мальфра сто раз заслуживал веревки. Это был вор, хитрый, как лиса, умевший с одинаковой легкостью прокрадываться в курятники и в девичью постель. Он обкрадывал отцов, брюхатил девиц, но – странное дело! – если первые приходили в бешенство и грозились содрать с него шкуру, то ни одна из девиц никогда не жаловалась. Можно было подумать, что они рады своему несчастью, несмотря на покрывший их позор.
А потом последняя, милая крошка Бертиль, дочь Мартена, ткача. Эта не перенесла своего позора, и однажды утром ее выловили из Трюйера. И, несмотря на горе матери, на мольбы Катрин, ее не смогли похоронить на освященной земле. Она нашла покой у дороги. Вся деревня оплакивала Бертиль. Говорили, что в объятия смерти ее толкнула боль, боль любви, которую злодей Жерве всадил ей в сердце, как арбалетный наконечник, а после бросил ради другой юбки. Говорили даже, что на самоубийство толкнул ее он, потому что был жесток и любил женские страдания.
И все же, когда люди Монсальви заполнили двор замка, потрясая вилами и косами и требуя смерти, Катрин приказала арестовать Жерве и не спускать с него глаз. Но объявить смертный приговор и соорудить виселицу было выше ее сил. Она приговорила Жерве к ударам кнута и приказала вышвырнуть его вечером с наступлением темноты на снег, отдав на суд Бога и на милость волков.
Аббат Бернар ее одобрил.
– Вы не могли убить человека, – сказал он ей в утешение. – Если Бог захочет, чтобы он умер, он умрет этой ночью, убитый холодом, голодом или диким зверем. Вы были мудры, отдав его Божьему суду.
Но Жерве не умер, и теперь Катрин укоряла себя за милосердие, которое она расценивала как излишнюю чувствительность. Покарай она этого мерзавца, ее город, дом и ее близкие не подверглись бы сейчас смертельной опасности. Она была недалека от мысли, что Божий суд имеет свои слабые стороны.
Со вздохом смирения Катрин тронула лошадь и пересекла главный двор замка.
В воздухе стоял зловещий шум от звона оружия, ударов молотков и гула огня, и замок напоминал хорошо выдрессированного огромного сторожевого пса, готового к смертельной схватке. Набат все еще звонил: небо было черно.
Катрин присоединилась к Саре, отчитывавшей напуганных девушек с кухни.
– Можно подумать, – ворчала цыганка, – что через час их уже изнасилуют! Набат звонил всего три минуты, а шестеро из них уже спрятались под кровати! Эй, Гаспард, чем смотреть на небо так, будто оно тебе сейчас упадет на голову, ступай-ка лучше в сарай и скажи, чтобы подготовили для беженцев свежее сено. Вот уже первые подходят!
Девушка исчезла, подняв вихрь своей юбкой. В ворота въезжала старая телега. В ней сидели ребятишки вокруг онемевшей от страха матери. Сара сделала движение, чтобы подойти к ним. Катрин ее удержала:
– Где дети?
– С ними Донасьена, и ты хорошо сделаешь, если к ним присоединишься. У тебя лицо человека, увидевшего дьявола.
– Так я его и видела. У него было сто ревущих голов в касках, тысяча рук, опускавших топоры с одинаковым равнодушием на все, будь то живые тела или деревянные двери, и кидавших факелы в дома, из которых они вытаскивали жителей, швыряя их в грязь, чтобы потом зарезать, как баранов.
– Что ты будешь делать?
Катрин пожала плечами.
– Сопротивляться, конечно! Аббат собирается нам помочь. – И с наивной гордостью добавила: – И пример должна подать я, потому что я – госпожа де Монсальви! Занимайся беженцами, я же отправлюсь к воротам Орийяка посмотреть, как там идут дела. Наступает ночь, и наемники не пойдут на осаду замка. Они не найдут в темноте дороги. Но они уже должны были обосноваться на плато.
Развернув лошадь, она пустилась обратно. Продвигаться приходилось медленно, так как ее обтекал поток бегущих крестьян. У всех на лицах был написан ужас. Многие уже пережили четыре года назад нашествие Валетты, наместника кастильянца Родриго де Вилла-Андрадо. Одни подверглись пыткам, другие видели, как скончались под пытками их близкие.
На ходу они молились, останавливаясь только для того, чтобы приветствовать Катрин и попросить ее покровительства. К каждому она обращала слова надежды и приветствия.
Город, который обычно с наступлением ночи и после сигнала к тушению огней становился похожим на свернувшегося клубком огромного черного кота, теперь наполнился шумом и огнями, казалось, что готовится большой праздник, если бы взгляды людей не были так тревожны. Даже в скрежете вывесок, раскачиваемых ветром, было что-то угрожающее.
На крепостной стене, над забаррикадированными по всем правилам воротами Орийяка, собралась толпа. Наседающие друг на друга мужчины, женщины, дети, старики яростно вопили и обрушивали поток оскорблений в адрес невидимого врага. Стоял невообразимый гвалт.
В середине толпы Катрин заметила Жосса, который пытался заставить людей замолчать. Живо привязав лошадь к кольцу у дверей шорника и подхватив платье, она бросилась по крутой известняковой лестнице, которая вела к обходной галерее. Кто-то увидел, как она поднимается, и крикнул:
– Вот госпожа Катрин! Расступись! Дайте место нашей заступнице!
Эти слова вызвали у нее улыбку и одновременно тронули сердце, настолько трогательно говорили они о наивном доверии и нежной преданности. Для них владелица замка была в какой-то степени воплощением той другой госпожи-заступницы, более возвышенной и могущественной, которая была для них высшим упованием и последней опорой.
Схваченная десятками рук, которые помогли ей преодолеть последние ступени, она вдруг оказалась, сама не зная как, у зубца стены рядом с аббатом Бернаром; выражение его лица показалось ей странно застывшим.
– Я собирался за вами послать, госпожа Катрин, – прошептал он быстро. – Я попытался начать переговоры, но эти люди хотят говорить только с вами!
– Тогда я буду говорить! Хотя у меня совершенно нет надежды быть услышанной.
Опершись обеими руками на стену у зубца, она подалась вперед… По всему спуску, бежавшему от Пюи-де-л'Арбр и упиравшемуся в стены Монсальви, копошились люди. Значительное, но разрозненное войско сеньоров д'Апшье уже разбивало лагерь. На опушке леса натягивались палатки. Одни сооружались из грубых козлиных шкур со слипшейся от грязи шерстью, на других потускневшая и заляпанная грязью богатая ткань чередовалась с большими кусками мешковины. Зажигались огни, отражаясь красноватым глянцем на бородатых лицах солдат. Некоторые уже готовили ужин. Грязные слуги сдирали шкуру с только что убитых двух кабанов и трех баранов, другие вешали огромные котлы на пики, составленные в козлы, а в это время третья группа выкатывала бочку из покинутого дома. Казалось странным, что ни один дом маленького предместья еще не горел.
- Предыдущая
- 3/59
- Следующая
