Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Бьюдженталь Джеймс - Страница 9

Он снова остановился, бросил на меня свой быстрый пристальный взгляд, и внезапно я понял, что смотрю на человека, объятого крайним ужасом. Я пошел на рассчитанный риск:

— Вы чертовски испуганы!

Его лицо застыло с выражением улыбки хорошего парня; и теперь он выглядел так, как будто вот-вот закричит. Он молчал целую долгую минуту. Затем он шумно вздохнул и провалился в кресло, как будто его поддерживал в прямом положении только сдерживаемый вздох.

— Да. Боюсь. — Его слабый голос странно контрастировал с теми искусственными интонациями, которые он использовал раньше.

Так Лоренс приступил к своей психотерапии.

Мы сидели, молча глядя друг на друга, понимая, что вошли в открытый контакт, к которому ни один из нас не был полностью готов. Я осторожно затаил дыхание и ждал. Постепенно он оправился. Я распознал его побуждение вновь надеть маску вежливости и компетентности. Но он был слишком утомлен, чтобы выдержать ее вес.

— Я боюсь. Именно так, как вы сказали, я чертовски боюсь. Это облегчение — наконец сказать это кому-то… У меня нет никого, кому… Я очень одинок… Оказывается, очень трудно говорить вам об этом. Дело не в том, что я не хочу, чтобы вы знали. Дело в том, что мне кажется, у меня нет слов. Я имею в виду: то, что я переживаю, невыразимо в словах или что-то вроде этого. Вы вообще-то понимаете, что я имею в виду?

— Неточно, конечно. Но я прекрасно знаю, что слова никогда не могут передать наших глубочайших чувств. — Как быстро Лоренс восстановил самоконтроль!

— Да-да, это так. Но здесь нечто большее или нечто другое. Это как попытка описать цвет, который находится за пределами видимого спектра. Он связан с нашим привычным опытом и вместе с тем лежит за его границами. — Он замолчал, размышляя. — Да, м- м-м. Это единственное, что я могу сказать сейчас. То, что я переживаю и что приводит меня в такой ужас, похоже на другие вещи, которые я испытывал, и все-таки это нечто большее, чем все другие переживания. И это «большее» и есть то, для чего я не могу найти слов. — Описывая свои внутренние чувства, он издал неясный слабый заикающийся звук, не осознавая этого.

— Пока вы говорили со мной, вы, кажется, поднялись из той эмоциональной глубины, в которой пребывали несколько минут назад.

Он стал удивительно формальным, педантичным.

— Да, это так, не правда ли? Ну, я рад этому. М-м-м. Честно говоря, это переживание, которое мне не хотелось бы испытать еще раз. Фактически, поэтому я и здесь.

— Что вы имеете в виду?

— Чувство, которое у меня возникло несколько мгновений назад, когда вы догадались, как я испуган, — это маленький пример той паники, которая периодически накатывает на меня волнами. Мне действительно нужно сделать что-то с этими страхами. Они делают меня ни к чему не способным. М-м-м, я имею в виду, что когда один из них настигает меня, я не могу ясно думать. И, конечно, не могу ясно говорить, хотя, думая об этом сейчас, я понимаю, что они почти всегда приходят, когда я один, и мне не нужно говорить… Я действительно ненавижу быть с кем-то в тот момент, когда они нападают. Во мне появляется довольно много эмоций, и я боюсь. Я имею в виду, м-м-м, что не могу функционировать разумно, когда на меня воздействует какой-то из этих страхов.

— Мне кажется странным, что для вас важно не то, что вы переживаете этот ужас внутри себя, а то, что вы не можете функционировать. Как будто вы машина.

— Да, ну конечно, ужас — это главное. Я в самом деле гибну из-за него. — Пауза. — Хм-м. Это и правда облегчение — рассказать кому-то об этом. Я уже чувствую себя намного лучше. — Вернулась улыбка хорошего парня. — Действительно, доктор Бьюдженталь. Я правильно произношу? С мягким «эль»? Да? Ну, возможно, если мы обсудим это несколько раз, я смогу восстановить работоспособность в той степени, в какой это необходимо.

На самом деле он вообще не услышал меня. Он не различал своего внутреннего эмоционального опыта и внешнюю эффективность своих действий. Он снова обрел самоконтроль, и ужас был вытолкнут куда-то в подполье, откуда он рано или поздно снова поднимется. Я сомневался, способен ли Лоренс иметь дело с этими чувствами прямо сейчас, но посмотрим.

— Вы чувствуете себя лучше, и сейчас я вижу Лоренса Беллоу снова в том состоянии, которое, очевидно, является более привычным способом бытия. Ужас — это…

— Да-да, вы правы. Мне хорошо обсуждать это с вами и придумывать, как исправить ситуацию.

Ого! Он даже не позволил мне подойти ближе и напомнить ему о его страхе. Хорошо, хорошо, это первый сеанс. Попробуем узнать о нем побольше, прежде чем давить на него.

И за несколько минут Лоренс, почти полностью взяв себя в руки и овладев ситуацией, рассказал мне свою историю. Его работа, успех в бизнесе, признание специалистами в его области, надежды на то, что он доведет свою компанию до состояния, которое позволит ему работать менее напряженно — вот основные заботы, которыми он живет. Это те качества, которые он хочет, чтобы я рассматривал, думая о нем, и, естественно, оценивал.

Когда сеанс подходил к концу, Лоренс взглянул на часы и без всякой инициативы с моей стороны приготовился назначить следующую встречу:

— Я, знаете ли, много путешествую, и мне будет трудно составить соответствующее расписание, но, конечно, я сделаю все, что смогу, чтобы дать вам знать, когда меня не будет. Итак, сейчас утро вторника. Вы бы предпочли встречаться со мной каждый вторник, когда я в городе, в десять, как сегодня?

— Мистер Беллоу, если мы решим работать вместе, я хотел бы видеть вас по крайней мене три раза в неделю, а лучше четыре, и вам придется организовать свои дела таким образом, чтобы редко пропускать сеансы.

Нужно было прояснить это прямо сейчас. Он хотел расценивать свой страх как незначительную проблему. Я был более чем уверен, что это не так. Желал бы я знать о нем больше, прежде чем определять частоту сеансов; я должен был бы усомниться в его покладистости, и тем самым подтвердить свою правоту! Забавно, но, вероятно, в любом случае нужно было поступить именно так. Он нуждался в помощи, чтобы принять всерьез свою боль и свою жизнь.

— Четыре раза в неделю! — ужаснулся Лоренс, немного переигрывая. — Я действительно не понимаю, как мне это удастся, с моими обязанностями, но… — Его пауза была хорошо выверенной, чтобы заставить меня предложить что-то другое. Он мастер строить взаимоотношения, в этом нет сомнения. Лучше всего оставаться спокойным и ждать.

— Ну, если вы думаете, что это действительно необходимо… Хм-м-м. Думаю, я мог бы попробовать отработать по три сеанса в неделю месяц или около того. Я имею в виду, что вы знаете свое дело, полагаю, и…

Он был раздражен — легкая издевка прозвучала в этом «полагаю». Однако я начал думать более серьезно о проекте психотерапии. Я не хотел играть с ним в обманчивые игры; он действительно пребывал в большом страхе и сильно страдал, и я не знал, почему.

— Я хотел бы попробовать три раза в неделю, если мы действительно сделаем наши встречи регулярными. Но, мистер Беллоу, давайте внесем ясность. Это не вопрос месяца или что-то около того, насколько я могу судить, зная о вас так мало.

— Как же долго продлится необходимый период, доктор? — спросил он осторожно и взвешенно.

— Для меня почти невозможно ответить на этот вопрос сейчас. Я почти ничего пока не знаю о вас. И, честно говоря, даже когда я буду знать вас лучше, сомневаюсь, что смогу точно определить то общее время, в течение которого вы захотите работать со мной. Я говорю так, потому что это будет главным образом зависеть от вашего выбора — продолжать или прервать работу. Все, что я могу сказать вам, — это что большинство людей, с которыми я работаю, продолжают терапию в течение двух-трех лет; хотя некоторые, конечно, прекращают раньше, а некоторые продолжают ходить ко мне дольше.

— Два или три года? Хм-м-м. Это и вправду совсем другое дело, чем я предполагал, и я не уверен… — Он замолчал, размышляя, теперь уже не так уверенно.