О молитве Иисусовой и Божественной Благодати - Голынский-Михайловский Антоний "архиепископ" - Страница 78

Все указанные достижения являются, конечно, Божественными дарами. Мы же призваны совершить все возможное, все зависящее от нас, чтобы приуготовить себя к ожидаемому действию благодати. Смысл наших усилий в том, чтобы исполнить свой долг и, егда сотворите вся повеленная вам[116], помнить, что сделали лишь то, что должны были сделать.

{271}

Прежде всего, можно ставить задачу перейти от словесной молитвы к молению умному. Дело в том, что, когда мы молимся молча, это действие в большинстве случаев еще нельзя назвать молитвой умной. «Разумная часть души, — читаем у прп. Иоанна Дамаскина, — разделяется как на внутреннее слово, так и на произносимое. Внутреннее же слово есть движение души, происходящее в той части, которая рассуждает, без какого-либо воскликновения; посему часто и молча мы вполне излагаем в себе самих всю речь»^{360}. Под умной «разумеется молитва, — пишет свт. Игнатий, — совершаемая умом в сердце. Молитву внимательную новоначальных, при сочувствии сердца, отцы редко удостоивают наименования умной молитвы, причисляя ее более к устной»^{361}.

Мысленно произносимая про себя молитва на самом деле остается еще словесной, так как мы хотя и неслышно, но продолжаем выговаривать беззвучные слова. При этом мышцы артикуляции испытывают микронапряжения, соответствующие тем, что бывают при речи, произносимой вслух. До тех пор пока в эти мышцы проникают, вместе с каждым мыслимым словом, хотя бы едва ощутимые нервные импульсы, молитва остается еще словесной. Как только молитва переходит в степень умной, исчезает внутренняя связь между словом и его артикулярным воспроизведением. Тогда уже ни один импульс не достигает органов речи, они как бы отключены, словно прервалась нервная связь между возникающей в уме мыслью и речевым аппаратом. Такое изменение может сопровождаться заметным чувством облегчения — молитва начинает звучать очень легко и непринужденно. Это признак того, что молитва становится умной, начинает мыслиться вне речи.

Существуют некоторые внешние приметы, характерные для различных стадий молитвы. Если признаком начала действия умной молитвы может служить освобождение мышц речевого аппарата, то появление молитвы сердечной может сопровождаться исчезновением потребности в четках. Зазвучав в сердце, молитвенное чувство начинает изливаться подобно некоему потоку, лишенному той расчлененности, которую имеет молитва, слагаемая из слов. Подсчитывать более нечего. В писаниях свт. Игнатия встречается подобное наблюдение: «Иноки упражняются молитвой Иисусовой первоначально по четкам. Когда же при молитве усилится внимание, тогда прекращается возможность молиться по четкам и исчислять произносимые молитвы — все внимание обращается к молитве»^{362}.

Если, проявляя тщание, побуждать себя к обретению умной молитвы, то можно начать с освобождения от лишних напряжений мышц речевого аппарата. Понадобится также контролировать дыхание с целью

{272}

снижения его интенсивности. Эти простые, но эффективные меры позволяют ослабить словесное звучание молитвы и приблизиться к звучанию чисто умному. Сначала нужно добиться расслабления мышц языка, губ, щек и нижней челюсти (при сомкнутых устах). Затем можно идти глубже, освобождая мышцы глотки и гортани.

Дыхание должно быть как можно более бесшумным — тихим, спокойным, затаенным[117]. При затухании внутренних шумов легче ощутить тишину ума, приблизиться к умному бессловесному звучанию молитвы. Предпочтительно дыхание ноздряное. Оно гораздо успокоительнее, чем дыхание через рот, которое, будучи более активным и грубым, намного «горячительнее» и мешает «успокоить кровь», утихомирить чувства, замедлить внутренние ритмы. Дыхание через рот непосредственно связано с речью, что роднит его с молитвой словесной. Оно и Слишком шумное, а словесная молитва цепляется к любому внутреннему звуку, тогда как умная — порождение внутренней тишины. Отсюда задача — пропускать воздушный поток через дыхательные пути как можно тише, осторожнее. Если воздух течет спокойно и бесшумно, то дыхание становится почти неощутимым, и, может быть, вскоре удастся почувствовать, как молитва лишается словесной тяжеловесности, приобретает умственную легкость, невесомость, «бестелесность». При этом степень умственной напряженности может быть самой разной, чувство, вкладываемое в молитву, может быть очень энергичным, но молитвенное взывание, тем не менее, ощущается как тихое веяние хлада тонка.

Свт. Игнатий: «Надо дышать очень тихо. Вообще, все движения крови должно удерживать и содержать душу и тело в спокойном положении, в положении тишины, благоговения и страха Божия. Без этого духовное действие появиться в нас не может, — оно появляется, когда утихнут все кровяные движения и порывы. Опыт скоро научит, что удерживание дыхания, то есть нечастое и негрубое производство дыхания, очень способствует к приведению себя в состояние тишины и к собранности ума от скитания»^{363}. «В процессе дыхания и во всех движениях тела должно наблюдаться спокойствие, тихость и скромность. Все это очень способствует к удержанию ума от рассеянности… Новоначальный по отношению к безмолвной жизни, — продолжает святитель, — должен заниматься молитвою Иисусовой по способу блаженного Никифора, не

{273}

престанно вводя ее в сердце тихо, при посредстве ноздряного дыхания, столько же тихо испускаемого, имея при том уста закрытыми»^{364}.

Григорий Синаит: «Сдерживай дыхание легких, чтобы не дышать без необходимости, так как слышание вылетающих из сердца вздохов омрачает ум, рассеивает мысли и, изгоняя ум из сердца, предает его плену забвения… Сдерживая дыхание, заключая ум в сердце и повторяя без перерыва постоянно призывание Господа Иисуса, ты скоро пожжешь и оттеснишь помыслы»^{365}.

Понятно, что неподвижность и покой телесный располагают к внутреннему сосредоточению, способствуют внимательной молитве. Но возникает вопрос — каким же образом согласовать это положение с известной мыслью Исаака Сирина: «Всякая молитва, в которой не утруждалось тело и не скорбело сердце, вменяется за одно с недоношенным плодом чрева, потому что такая молитва не имеет в себе души»?[118] Надо заметить, что здесь предлагается два условия, причем второе — скорбь сердечная — оказывается, по слову самого же Исаака Сирина, важнее первого — труда телесного — и может даже упразднять оное: «Сердце, исполненное печали о немощи и бессилии в делах телесных, явных, заменяет собою все телесные дела… Печаль умная превосходит и телесный труд». В свою очередь, «дела телесные без печали ума — то же, что и тело неодушевленное… Печаль ума — драгоценное Божие даяние. Кто переносит ее как должно, тот подобен человеку, носящему в членах своих святыню»^{366}.

Однако и первое условие — утеснение плоти, утруждение телесное — во многих отношениях полезно и потребно. Прежде всего ради бодренности духа и ради смирения тела, в котором оно тоже нуждается, ибо смириться человеку должно всем существом своим. Умеренный покой вовсе не означает общей расслабленности, или телесного комфорта, но должен сопровождаться умеренным же утруждением. Усилия в молитве необходимы, ибо только нуждницы восхищают е[119] и, помимо усилий внутренних, помимо скорби и ревности сердечной, есть нужда и во внешних физических усилиях. Осуществляется это делание в двух направлениях: во-первых, через то, что Григорий Палама называет «осязательной скорбью», и, во-вторых, через статические нагрузки.