Матрица смерти - Эйклифф Джонатан - Страница 28

• Предыдущая
• 28/46
• Следующая

– Почему бы тебе не приехать в Сторноуэй? – спросил он. – Ты мог бы прожить здесь зиму и заодно сэкономить на счетах за тепло.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Все же я пока останусь здесь. Мне нужно сначала разобраться с делами. Поехать домой... впрочем, это был бы легкий способ со всем покончить. Однако не думаю, чтобы это была хорошая идея. Возможно, когда я покончу с делами, приеду к вам на Рождество.

– Прекрасно. Хотя, послушай, ты не возражаешь, если я тебя навещу? У меня есть несколько дней отпуска. Могу приехать на следующей неделе.

Первым побуждением моим было сказать «нет», но я тут же одумался. В конце концов, почему нет? Разве не приятно будет повидаться с отцом? Я очень нуждался в его неизменном скептицизме.

– Да, – сказал я. – Отличная мысль. Почему бы не приехать вам обоим? Неподалеку много гостиниц, я вас там устрою.

Я дал ему свой новый адрес. Мне уже и в самом деле не терпелось повидаться с ними.

– Эндрю, вот еще что я хотел тебе сказать. Пока ты был в отъезде, звонил человек из городского совета Глазго. Он хотел связаться с тобой. Я сказал, что ты в Марокко, но что я сообщу тебе о его звонке, как только ты вернешься. Он хочет, чтобы ты позвонил ему. Его фамилия – Макферсон. У меня есть номер его телефона.

– А ты не знаешь, о чем он хочет говорить со мной?

– Он мне ничего не сказал. Но мне кажется, это что-то связанное с могилой Катрионы. Похоже, там побывали вандалы.

– Дай мне его телефон. Я позвоню ему завтра утром.

Джэми Макферсон работал в отделе горсовета, занимающемся парками и кладбищами. В голосе его послышалось облегчение, когда я объяснил, кто я такой.

– Доктор Маклауд, ну наконец-то вы приехали. Я писал вам в университет, на ваш факультет, и в Танжер, но, по всей видимости, письма не дошли.

– Нет, мне о вас сообщил мой отец.

– Правильно. Он говорил, что попросит вас мне позвонить, как только вы вернетесь.

– А что случилось? Отец так понял, что это имеет отношение к могиле моей жены.

Повисла пауза, во время которой он старался принять официальный тон.

– Да, – произнес он. На этот раз голос его звучал тише и торжественнее. – Правильно. Дело в том... – Он колебался, я чувствовал, что он старается подобрать слова. – Случилась неприятность. На кладбищах у нас время от времени бывают случаи вандализма. Обычно этим занимаются молодые оболтусы, в субботу вечером. Когда они проходят мимо кладбища, кого-то из них тянет забраться на стену, а после они совсем распоясываются. Кидают камни, сшибают украшения. В прошлом году разрисовали несколько еврейских могил. Свастики и тому подобное.

– И ее надгробие разбили? Вы это хотите мне сказать?

– По правде говоря, нет. Дело обстоит хуже. В августе могила ее была разрыта. Сожалею, но уж придется вам сказать. Останки вашей жены похищены.

На ближайшем же поезде я отправился в Глазго и провел весь день, мотаясь между отделением полиции и городским советом. Инцидент произошел в ночь на девятнадцатое августа. Утром могильщики обнаружили вскрытую могилу. Гроба уже не было.

Полиция немедленно начала расследование, которое зашло в тупик. Похищение гроба стало таким уникальным явлением, что полиция Глазго оказалась совершенно беспомощной. Это было не обычное преступление, вроде распространения наркотиков или изнасилования. Поэтому к нему оказалось невозможным подобрать ключи: ни списков подозреваемых, ни прецедента, ни свидетелей, готовых за несколько фунтов дать важные показания. У полиции на подозрении были лишь молодежные шайки, которые могли сделать это ради развлечения, да несколько потенциальных сатанистов.

Я решил умолчать о своих научных интересах. В полиции я представился как социолог и дальше не распространялся. Нет нужды говорить, что я им не сообщил ничего о своих подозрениях.

Я понимал, что персонально Дункан не мог участвовать в этой операции. Однако у него были друзья, кому он мог перепоручить дело. Девятнадцатого августа я выехал из Феса и отправился в Марракеш, я тогда закончил занятия с шейхом Ахмадом. Я вспомнил, как говорил ему: «Катриона умерла. Тело ее гниет в могиле».

Возвратившись в Эдинбург, я заехал на бывший свой факультет. Секретарша еще не ушла: она задержалась, чтобы напечатать какие-то документы. Спросил, не приходила ли на мое имя почта. Обнаружились разные записки. Большей частью, это были напоминания о семинарах и публичных лекциях. Я просмотрел все, однако письма Яна среди них не оказалось.

С самого приезда спал я плохо, но в эту ночь сон не шел ко мне несколько часов. Могилу Катрионы я не посещал: в этом не было смысла. Ее засыпали и снова установили надгробный камень. Перед моим мысленным взором снова и снова прокручивалась сцена ограбления. Могильщики, явившиеся в полночь, безглазые люди в капюшонах, разрывающие почву, поднимающие гроб и вытаскивающие его из могилы. А потом ускользающие под покровом ночи со своей добычей.

Перед рассветом я начал засыпать. Сначала снов не было, потом начались видения, навеянные мучившими меня мыслями.

А затем как будто подняли занавес. Я спал и в то же время полностью сознавал все, что видел и слышал. Я шел ночью по крутой узкой улице в незнакомом городе. Судя по аркам, изгибавшимся над тяжелым деревянными дверями, я сразу же догадался, что это либо Фес, либо какой-то другой город в Северной Африке.

Улица круто спускалась к центру города. Шел я уже долго, но ни разу не встретил ни одного человека. Вокруг меня были полная тишина и заброшенность. Темные, мрачные фасады слепых домов по обеим сторонам, темные, угрожающие переулки, через равное расстояние отходящие от главной улицы. Я не имел никакого понятия, куда направляюсь, но знал, что нечто в темноте поджидает и притягивает меня.

Я миновал ворота старинной мечети. На портале была сделана надпись арабскими буквами. Через несколько ярдов от мечети узкий проход вел в темную, плохо вымощенную аллею. Ноги мои свернули туда, как бы подчиняясь собственному инстинкту, и повлекли меня дальше, в лабиринт города.

Внезапно в темноте передо мной возникла высокая фигура, одетая в белую джеллабу с капюшоном. Эта мрачная фигура стояла неподвижно спиной ко мне. Когда я приблизился, незнакомец стал медленно поворачиваться. Голова его была закрыта широким капюшоном, и я не мог рассмотреть черты лица. Мне хотелось повернуться и бежать от него, но ноги меня не слушались. Против желания я подходил все ближе к человеку. Когда я был от него на расстоянии нескольких футов, он поднял руки и начал откидывать капюшон с лица. Капюшон упал, и незнакомец поднял лицо к лунному свету.

Я вскрикнул и проснулся. Было раннее утро. Я лежал в собственной кровати. Простыни были скручены, как будто я бился в агонии. Тело мое было покрыто потом, и я дрожал.

Я плотно укрылся одеялом, уткнулся в подушки и сжался, стараясь согреться. Через окно пробивался солнечный луч. На улицах зашумели машины, слышны были голоса играющих детей. Залаяла собака. Медленно пролетел самолет. Постепенно видения из моего сна стали таять. Но в комнате что-то было не так.

Я напряг слух, но ничего не разобрал, кроме уличного шума. Глаза мои, привыкшие к полумраку, тоже не увидели ничего необычного. Но я знал: что-то не так, как должно быть.

И затем, когда я уже решил, что это лишь мое больное воображение, и приготовился вставать, я понял, что это такое. Я ощущал запах духов. Запах был слабый, но очень хорошо знакомый. «Джики». Любимые духи Катрионы.

• Предыдущая
• 28/46
• Следующая