Маньчжурская принцесса - Бенцони Жюльетта - Страница 4

• Предыдущая
• 4/77
• Следующая

Несмотря на эту немилость природы, иногда встречались довольно красивые представительницы слабого пола. А однажды, увидев девушку с императорским Лотосом, поняла, что мужское сердце, пусть это даже будет принц, может воспылать страстью к такой златокудрой красавице, с губами цвета спелого граната и с кожей цвета вишни во время цветения. Девушка была американкой по происхождению и очень дружелюбной хохотушкой. Несмотря на языковой барьер – Орхидея знала лишь несколько слов по-английски, – мисс Александра смогла объяснить юной маньчжурке, что находит ее необычайно красивой и хотела бы ее видеть почаще в госпитале, где обе сестрички работали, получая за это еду. Их охотно приняли, тем более что бои между «боксерами» и двумя тысячами осажденных, защищаемых горсткой из четырехсот человек, не прекращались.

В первые дни осады беженцы жили довольно далеко от еще уцелевших жилых зданий дипломатических миссий. Одно из зданий принадлежало США. Однако с течением времени число разрушенных зданий росло. И нужно было перевести женщин, затем весь международный дипломатический персонал в здание английского посольства, самое большое и самое удобное с точки зрения обороны. Люди разных национальностей расселились по своему усмотрению в домиках бывшего владения принца. Но выполнение задания, возложенного на девушек Цы Си, пока было невозможно: женщины жили по нескольку человек в больших комнатах, и произвести обыск вещей американки было никак нельзя.

– Нужно действовать по-другому, – заявила Пион на склоне изнуряющего дня. – Нам повезет больше, если мы выманим девушку из крепости и сдадим ее нашим. Надо, чтобы она заговорила!

– Мне кажется, это сделать крайне трудно, ведь все выходы из отрезанного лагеря хорошо охраняются...

Больше она ничего не сказала, а ее собеседница не стала задавать вопросов. Планы, задуманные Пион, и сама миссия, возложенная на них, потеряли свое значение для Орхидеи через несколько дней. Война, осада, «боксеры» и постоянная смерть отпечатались в мозгу Орхидеи. Как увязать ее мысли с кровавыми интригами, как ей расценить слезы императрицы, когда начинала вырисовываться определенная картина, лишавшая ее разума, прежде такого ясного, благоразумия и какого бы то ни было желания продолжать преследование. Ей все время вспоминалась одна сцена, произошедшая в вестибюле госпиталя, причем каждый раз она испытывала при этом восхищение и смущением разом.

Один солдат принес в госпиталь китаянку, насмерть перепуганную «боксерами», которая от одной мысли о том, что с ней могло бы произойти, наложила на себя руки. Солдат, проходя мимо приоткрытой двери лачуги, увидел ее висящей на балке и быстро устремился, чтобы снять несчастную оттуда. Убедившись в том, что она еще жива, но будучи не в силах привести ее в чувство, он решил обратиться к доктору. Так доктор Матиньон вызвал скорую помощь на баррикаду Фу, а пострадавшая была доверена Орхидее до прибытия опытной медсестры.

Вспоминая полученные во дворце уроки, она попыталась поставить женщину на колени, что удалось ей с трудом. Затем, изо всех сил поддерживая несчастную, она стала забивать ей ватными тампонами рот и ноздри. И в тот момент, когда Орхидея хотела закрепить все это бинтом, чья-то сильная рука грубо рванула ее назад, так, что, потеряв равновесие, она распласталась на полу, а над ней прогремел возмущенный голос:

– Вы что, с ума сошли? Вы хотите ее доконать? – Слова принадлежали европейцу, говорившему на отличном китайском языке, однако это отнюдь не смягчило гнев Орхидеи, взбешенной вмешательством в минуту, когда она пыталась искренне помочь пострадавшей.

– А разве не так надо делать? Часть ее души уже отлетела, нужно во что бы то ни стало помешать уйти из нее тому, что еще осталось... Для этого необходимо закрыть все отверстия и...

– В жизни не слышал ничего глупее!

Подоспела на помощь медсестра. Это была баронесса Жиер, жена русского посланника. Незнакомец доверил ей больную, которая еще, слава Богу, не перешла в мир иной благодаря стараниям Орхидеи. Затем доктор повернулся к девушке, поднимавшейся с гримасой боли на лице. Потрясение было сильным. Почти сразу же он улыбнулся, глядя на растерянное личико.

– Вы уж извините меня, пожалуйста. Надеюсь, я вас не очень ушиб, – сказал он и протянул руки, чтобы помочь ей встать. Но оглушенная Орхидея больше ничего не видела и не слышала. С открытым ртом она уставилась на иностранца, как будто это был первый мужчина, которого она когда-либо видела. Надо сразу сказать, что он ни на кого не был похож: смуглый, с волосами и усами, как из золотой стружки, а глаза – небесной голубизны. Большой и хорошо сложенный, о чем свидетельствовал непристойный европейский костюм, полностью говоривший о длине его ног, в то время, как их следовало бы скрыть под платьем, он казался самым веселым в мире человеком. Улыбка же у него была просто неотразима.

Видя, что юная маньчжурка не желает принимать его помощи, он нахмурился, нагнулся, взял ее за руку и поднял.

– И все-таки вы, наверно, здорово ушиблись.

– Да нет, уверяю вас... Я была просто очень поражена. А откуда это вы так прекрасно знаете китайский?

– Я выучил этот язык, потому что он мне нравится. Меня зовут Эдуард Бланшар, я секретарь французской дипломатической миссии. Или скорее... являлся им, потому что никакой миссии больше не существует... А кто вы?

– Я... видите ли, я работаю здесь. Мое имя Орхидея... я и моя сестра Пион... в общем, мы беженцы.

– А, знаю, я слышал о вас.

Вот так все и началось. Это было немыслимо, невозможно, неслыханно. Высокородная маньчжурка и Белый дьявол. Война соединила их в осажденном квартале и сделала это очень естественно. Стены, стража, обычаи и традиции, представлявшие определенную преграду, вдруг исчезли, как по мановению волшебной палочки, как будто бы умышленно, чтобы оставить вместе двух молодых людей, воплощавших все лучшее, что было в двух противоположных расах. Если уж Орхидея была ослеплена, то Эдуард был поражен не менее, чем она. Голубая полинявшая ткань, в которую была облачена девушка, словно бумага для заворачивания цветов, не могла затмить блеска ее красоты. Эдуарду казалось, что если уж когда-нибудь женщина и заслуживала свое имя, то именно это очаровательное создание, родившееся на задворках лавочки торговца шелками. Достаточно крупная для азиатки, она с достоинством аристократки держала свою головку, увенчанную черными блестящими волосами, как будто покрытыми драгоценным лаком. Ее янтарная кожа отдавала в розоватость возле высоких скул, над которыми были посажены огромные черные вишенки отливающих золотом глаз. За слегка приоткрытыми пухлыми алыми губками белели маленькие перламутровые зубки, что делало ее еще более привлекательной.

С тех пор как он два года тому назад прибыл в Китай, его представляли уже некоторым самым известным куртизанкам Пекина, и все как одна были красавицы. Однако ни одна из этих женщин с безукоризненным макияжем и многочисленными драгоценностями не излучала столько чувственности, сколько исходило от этой шестнадцати-, семнадцатилетней девственницы, которая наверняка не сознавала этого. И пока Орхидея уносила к себе в полуразрушенный домик светлый образ «принца, рожденного самим солнцем», Эдуард испытывал противоречивые муки, пытаясь отделить свои мысли от чувств, испытываемых им к этой самой странной медсестре, которую он когда-либо встречал. При этом он напрочь забыл о повседневных бедах и трагедиях, постоянно усугублявшихся из-за того, что они находились в положении осажденных.

Когда два существа жаждут соединиться, им ничего не может помещать, а если и может, то такое случается крайне редко. Английский домик, где жили сотрудники французского посольства, и полуразвалюшка двух маньчжурок находились поблизости друг от друга. Их разделяли небольшой мостик и деревья, среди которых выделялась ива, чудом уцелевшие от картечи ветви которой живописно склонялись над Нефритовым каналом, полностью лишенным какого бы то ни было романтизма из-за плывущих по нему отбросов. Но когда пришла любовь, то какое значение могут иметь несколько гнилых фруктов или капустных кочерыжек?

• Предыдущая
• 4/77
• Следующая