Маньчжурская принцесса - Бенцони Жюльетта - Страница 9

• Предыдущая
• 9/77
• Следующая

Вспомнив вдруг об отваре, приготовленном ей Гертрудой и оставленном на ночном столике, она залпом выпила чашку и почувствовала себя лучше. Настолько лучше, что вскоре погрузилась в глубокий сон.

Сильный крик разбудил ее. С бешено бьющимся сердцем и дрожащими от страха ногами, она вскочила с постели. С еще мутной от сна головой, она поспешно стала искать в темноте свой пеньюар, нащупав его, набросила на себя и кинулась туда, откуда слышался шум. Раздававшиеся стоны и крики указывали ей направление. В свою очередь она тоже закричала:

– В чем дело? Что происходит?

Ответа не было. Когда же она миновала порог рабочего кабинета мужа, ей пришлось схватиться за дверной косяк, сердце у нее остановилось: на ковре, лицом вниз, лежало распростертое тело. В спине по самую рукоятку торчал кинжал, пригвоздивший убитого к полу. Это было тело Эдуарда.

Сидя на краю кресла, комиссар Ланжевен озадаченно смотрел на молодую женщину, находившуюся напротив него. Невозможно было поверить в виновность этой юной особы, несмотря на почти истерические обвинения кухарки, и пусть более спокойные, но не менее ядовитые, слуги. Поражало то, как эта женщина себя держала: в своем безутешном горе она сумела сохранить достоинство. Сидела она очень прямо на пуфике возле камина, маленькие ручки, удивительно изящные, лежали на коленях. Взгляд ее был неподвижен, а слезы струйкой стекали по щекам и капали на атлас темно-вишневого китайского платья, одетого инстинктивно, будто бы это одеяние с родины могло оградить беднягу от проклятий запада.

Комиссару приходилось слышать от своего приятеля Антуана Лорана, что мадам Бланшар очень хороша собой, но то, что он ее никогда не видел, мешало ему правильно оценить то, что говорил приятель. Сейчас же это было просто открытие. Поистине обворожительна! Если бы отсутствовало это легкое растяжение уголков больших черных глаз, она бы вполне могла сойти за итальянку или испанку, но этот штришок придавал особую привлекательность и экзотический шарм. Теперь Ланжевену было понятно, что молодой дипломат, которого отрешили от должности, и о котором в свое время столько трубили парижские газеты, просто потерял голову. А согласно слухам, юная маньчжурская принцесса была влюблена в своего супруга еще больше, чем он в нее. И что теперь? Как объяснить это убийство, если не принимать во внимание кухонные пересуды? Орудием убийства стал изящный китайский кинжал, привезенный из Пекина, которым месье Бланшар резал бумагу. Предмет, безусловно, очень хорошо знакомый его молодой жене, но какую нужно иметь силу и несгибаемую решимость, чтобы вонзить его по самую рукоять в мускулистое тело спортивного мужчины в расцвете лет?! С другой стороны, комната, из которой только что вынесли труп, была в идеальном порядке, не отмечено никаких признаков борьбы. Если только слуги не привели все в порядок перед приездом полиции.

Ланжевен глубоко вздохнул. До сего момента ему не удалось вытянуть из мадам Бланшар ничего, кроме одних и тех же слов, которые она твердила как заведенная: «Это не я... Я его не убивала». Нужно было узнать еще что-нибудь...

– Мадам, – сказал он твердо, но так, что в его голосе чувствовалось сочувствие, – нужно, чтобы вы говорили! Я должен знать, что здесь произошло. Позволю себе заметить вам это нужно, пожалуй, больше, чем мне...

Отсутствующий взгляд упал на него.

– Здесь ничего не происходило, абсолютно ничего.

– Как вы можете говорить такое? Ведь ваш муж мертв.

– Он мертв... да... но я не знаю, как это случилось...

– Давайте попробуем разобраться в этом вместе. Что делали вы этой ночью?

– Я спала. Что еще могла я делать в отсутствие моего господина?

Эта архаичная форма, вполне нормальная, может быть, для Китая, но так мало употребимая в Европе, вызвала тень улыбки на лице комиссара.

– Вы утверждаете, что его не было дома?

– Да, я это подтверждаю. Два дня тому назад он получил... электрическое письмо, написанное на голубой бумаге. Вы его разве не нашли?

– Где оно?

– Да тут, на письменном столе. Он его оставил поверх своих бумаг. Я его не трогала.

– А кто-нибудь другой мог это сделать? Что было в телеграмме?

– Что он должен срочно выехать к своей тяжело заболевшей матери. Он сел на поезд и уехал.

– Вы хотите сказать, что он уехал в Ниццу?

– Да, именно там живут его почтенные родители.

– Вы их знаете?

– Нет. Я никогда не была у них. Мне кажется, они не желали, чтобы я приезжала.

Ланжевен неожиданно поймал себя на мысли, что ему доставляет удовольствие слушать этот нежный, несколько приглушенный голос. Однако не стоило поддаваться этому. Его собеседница прибыла сюда из страны, где умеют скрывать свои чувства. И то, что она плакала, не скрывая своей боли, было более чем удивительно.

– Итак, вы спали, – начал он снова.– Расскажите, как вы проснулись, что вы делали!

– Я услышала крики женщины... Гертруды, кажется. Я вскочила и прибежала сюда. И вот... я увидела.

– Ваш муж, вероятно, вернулся ночью. Вы его не видели, не слышали?

– Нет, я спала.

Комиссар вздохнул, встал и зашагал по ковру, заложив руки за спину. Проходя мимо Орхидеи, он вдруг неожиданно протянул ей большой носовой платок в клеточку, к тому же совершенно чистый, который только что вынул из своего сюртука.

– Вытрите глаза и постарайтесь поменьше плакать. Я должен вам сказать серьезные вещи!

Резкая смена тона больно резанула. Орхидея отказалась взять предложенный комиссаром платок и вынула из рукава батистовый кружевной платочек, промокнув машинально покрасневшие глаза:

– Не могли бы вы говорить со мной другим тоном? – произнесла она с достоинством.– Я не привыкла, чтобы со мной разговаривали неуважительно.

Ланжевен резко остановился и ошеломленно посмотрел на молодую женщину.

– В чем выразилась моя непочтительность, мадам?

– В моих жилах течет императорская кровь. У нас считается, что люди из полиции должны приближаться к особам императорской крови не иначе как на коленях, бия челом о землю. Вы же только что обратились ко мне в резком тоне, лишенном учтивости.

Ошеломленный, комиссар плюхнулся на первый попавшийся стул и уставился на подозреваемую так, будто она свалилась с другой планеты.

– Если я вас чем-либо задел, то тысячу раз прошу извинения, – сморщился он, – но смею вам напомнить, что вы обвиняетесь в убийстве вашего супруга ударом кинжала!

– Меня обвиняют, но кто?

– Ваши слуги. Они заявляют, что месье Бланшар не уезжал из дома, как это утверждаете вы, и что вчера вечером, устав от вашей ревности, он ушел из дома, чтобы где-нибудь провести вечер... неизвестно где, но с женщиной, являющейся его любовницей вот уже несколько месяцев...

– У моего мужа? Любовница? – воскликнула возмущенная Орхидея.– Вы, наверное, хотите сказать сожительница?

– Ну... что-то в этом роде!

– В этом доме никогда не было другой женщины! Я первая и единственная супруга в доме моего господина. Если вы хотите говорить о женщине дурного поведения... то могу вас уверить, что у него просто-напросто не было времени на это. И я еще раз подтверждаю, что он уехал из дома два дня тому назад...

– Повторяю опять, ваши слуги говорят иное: ваш муж вышел вчера вечером из дома, несмотря на недовольство, которое вы ему высказали. Вы не ложились спать и ждали его возвращения.

– Я еще раз вам говорю, что спала, и спала крепко. Перед тем как лечь, я попросила сделать успокоительный отвар...

– Никаких следов отвара мы не нашли. Позвольте мне продолжить! Месье Бланшар возвратился где-то около трех часов утра. Вы его ждали и у вас с ним была размолвка, переросшая затем в... и вы ударили его кинжалом, находившимся на письменном столе.

– Кто наплел вам эти басни?

– Ваша кухарка. На ужин она поела кровяной колбасы, и у нее было неважно с желудком, и она решила сделать себе чаю. Когда она спустилась, чтобы приготовить его, она услышала все, что происходило у вас.

• Предыдущая
• 9/77
• Следующая