Рыцарь Бодуэн и его семья. Книга 3 (СИ) - Дубинин Антон - Страница 33

Дома, в которых не могли заплатить, помечались алыми крестами на воротах. Это означало, что если их обитатели в течение месяца не изыщут надобных денег, новая власть вправе выселить их на улицу и забрать жилье в счет долга. Обломки башенок, балконов, колонн, украшавших фасады самых красивых домов, валялись каменными грудами на улицах, убирать их было некогда — настало время разбрасывать камни, но не собирать. Палящее солнце тянуло мутные лучи сквозь сплошную каменную пыль; серая и розовая крошка оседала на мокрые спины молчащих, яростных работников. Да о чем тут говорить, в таком адском грохоте. Огромными молотами они загоняли меж камнями металлические клинья, выворачивали целые куски стен — медленно поддавалась древняя кладка. День гнева придет. Он уже близко. День гнева уже наступает. Гонцы уже поскакали за Пиринеи — говорят, старый граф собирает там войско, говорят, он по-прежнему существует, он жив и явится спасти нас, говорят, Тулуза еще увидит своего настоящего графа. Говорят, есть что-то еще на свете, кроме палящего солнца, грохота молотов и машин и ненависти, ненависти.

Тот, кого так ждали, конечно же, не мог не вернуться.

Монфор отвел глаза от Тулузы, Монфор занимался матримониальными делами своего сына Гиота, Маленького Гюи. Подобрав ему невесту на пятнадцать лет старше, зато с роскошным приданым в виде графства Бигоррского, важного юго-западного рубежа, Симон нимало не смутился наличием у стыдливой невесты вполне живого и дееспособного мужа. Нуньо Санчес, племянник несчастного арагонского короля, не хотел делать свою жену честной вдовой — что же, его загнали подальше в горы и там зажали в крепости Лурд в долгой осаде. Такие браки при живых мужьях — не редкость для крестоносных сеньоров: кто слышал, что стало с женой Онфруа Торонского, несчастной королевой Иерусалимской, по воле собственных баронов сменившей четырех мужей? Свадьбу с Петрониль Бигоррской сыграли уже в ноябре, и граф Монфор, император Юга, решивший засеять все припиренейские земли своим семенем, принял у юнца-сына торжественную присягу за новый фьеф. Гиот стал графом, важный человек теперь Гиот. Да только все понимают, что имя Гиота тут ни при чем: главное — что он Монфор, сын Монфора, значит, тоже дьявол, а не человек.

После Бигорры лагнедокского графа повлекли новые дела. Новоизбранный Папа Гонорий повелел вернуть Фуа прежнему владельцу — во исполнение обета Папы Иннокентия; но Монфору до указов из Рима с некоторых пор стало меньше дела, чем прежде. Он собственноручно занял Фуа, укрепил его стены и деловито заменил гарнизон аббата Тиберийского, ставленника Папы, своими собственными людьми. Сына старого графа Фуаского, не желавшего уступать так просто, он осадил в соседней крепостце по имени Монгреньер и простоял у Монгреньера всю зиму, будто и не чувствуя холода, будто позабыв напрочь, что франки зимой не воюют, что зима в фуаских горах куда жестче, чем в долине. И добился-таки своего — к весне осажденные капитулировали, впервые в жизни сдавался молодой Роже-Бернар, сдавался от голода и жажды, только вот черного флага поднять не успели. Непременно дождался бы Монфор черного флага, никогда не получили бы монгреньерцы свободного пропуска, если бы не дурные слухи из Нарбоннэ: Арнаут-Амаури, бывший легат, а теперь архиепископ нарбоннский, решил присвоить себе Монфоров герцогский титул, и городская коммуна его поддержала. Арнаута-Амаури, примаса Лангедока, там явно предпочитали франку — да кого, кроме самого дьявола, могли бы в лагнедокских городах теперь не предпочесть Монфору, появись только возможность выбора! Пришлось тому спешно завершать свои дела в Монгреньере, а потом — ссора с архиепископом, а потом — дело неслыханное: Арнаут Амаури отлучил самого Монфора, Монфора отлучил от церкви! И покатилась, нарастая, как снежный ком, великая ссора бывших союзников; владыка Арнаут отлучает графа Монфора… Граф Монфор входит с войском в Нарбонну, невзирая на сопротивление горожан… Арнаут-Амаури провозглашает в соборе анафему Монфору… Монфор в соседней церкви велит назло Арнауту служить мессу с колокольным звоном, будто и нет никакого отлучения… Арнаут обращается за помощью, а помощь уже тут как тут — подоспел новый легат, кардинал Бертран де Сен-Жан-и-Поль, призванный подчинить гордеца-мирянина «прелату и вождю, которому граф Монфор обязан всем и которого он осмелился лишить законного удела»… Сам-то кардинал, хотя весьма воинственный, однако ж воин неумелый: немедленно попал в Оранже в засаду, устроенную людьми молодого Раймона, получил рану от арбалетной стрелы, и, по забавному совпадению, был спасен из Оранжа тем же самым Монфором, которому приехал угрожать. Рамонетовы провансальцы разлетелись в стороны при Монфоровом приближении, как пыль, взметенная ветром; радуйся, Монфор, торжествуй, победитель! Так смеялся Рамонет у себя в Авиньоне, потому что он-то знал, какова цель всей этой заварухи. Рамонет нарисовал себе новую печать — совсем не схожую с отцовской, где скачущий всадник с тулузским щитом; мастер из Авиньона тут же выковал эту печать из серебра, и Рамонет, разъезжая по городам, как юный дух этой страны, оттискивал на воске грамот изображение стройного рыцаря, сидящего с мечом на коленях в позе достойной и спокойной. В руке длиннокудрого графа — Нарбоннский замок, символ всей Тулузы; над головой — солнце и луна, знаки благоволящих небес. Вид этой печати на верительной грамоте Бокерской коммуны разозлил Монфора едва ли не больше всего. Отвлечь, отвлечь Монфора от Тулузы — на что угодно, на бунты по всему Провансу, на богатую жатву вновь покоряющихся приронских замков, но дать время, дать время законному графу. Приготовить путь графу Раймону Старому, потому что если устоит Тулуза — страна будет жить. Тулуза — сердце земли, только о ней сейчас надлежит думать, только в ее сторону смотреть, только ее именем подбадривать усталое войско.

Монфор пожимал урожай мелких удач. Монфор вернул Бокер, Монфор одну за другой занимал приронские крепости, Монфор задумывал новые матримониальные планы — на этот раз он собирался привязать к себе графа Валентинуа, Рамонетова сильного союзника. Неимоверно радушный, этот граф по имени Адемар де Пуатье немедленно пообещал своего сына в мужья Монфоровой дочери, союз и вечную любовь, все, что вы пожелаете, граф Монфор, только не смотрите в сторону Тулузы. Увенчанный новыми победами, спокойный, как Божий человек на пути Божьем, Монфор наслаждался передышкой в Адемаровом замке Крёст на берегу Дрома, отдыхая от жары после такой хорошей работы. Говорят, он одиноко прогуливался по берегу реки, погруженный в раздумья, когда его нагнал мчавшийся от Вивьера смертельно усталый гонец с запекшейся кровью на одежде. Гонец от Алисы, Монфоровой жены. Гонец из Тулузы, в которую вернулся из-за гор долгожданный прежний граф, ненавистный соперник Раймон Старый.

Двенадцатое сентября! День Мюретской битвы, день, которого ждали четыре года, но в который почти не верили… Был ли среди людей, въезжавших в быструю воду на броде ниже плотины Базакля, хотя бы один, кто не думал — «сегодня платим за все»? Сияющая вода, сияющее солнце, стоило все прежнее пережить ради этого дня. Граф Раймон Старый возвращался домой, и не вез он своему народу ни победы, ни спасительного вердикта, ни большого войска — вез себя самого, и Тулузе этого было достаточно.

По дороге его встречали, как воскресшего из мертвых. Войско арагонцев и каталонцев, набранное за Пиренеями, стремительно пополнялось: как рати Первого Крестового похода, оно росло по дороге, в него вливались новые ручьи — из каждого города, мимо которого проезжал граф, притекал новый ручеек силы, и поток по мере приближения к Тулузе делался все более похожим на Гаронну. Граф Комменж шел под Сальветат. Граф Фуа — старый граф, старый седой волк, не разучившийся криво усмехаться в усы — присоединился к давнему другу еще раньше. И, признаться, весьма приятно было встретить под Сальветатом французский гарнизон из Шато-Нарбонне, гарнизон на отдыхе, то бишь занятый грабежом окрестных деревень. Жалко, что кому-то повезло убежать живым — теперь в Нарбоннском замке получат вести несколько раньше, чем следовало. Впрочем, вести получат и в городе — а значит, успеют подготовиться к приему дорогих гостей.