Холодное, холодное сердце - Эллиот Джеймс - Страница 68

• Предыдущая
• 68/69
• Следующая

Мэттьюз молчал. Последние четыре дня контрразведывательный отдел Бюро пытался установить связь между Маликом и ЦРУ, а также найти прямые доказательства, изобличающие его как убийцу, но все эти усилия оказались тщетными. Если ФБР заявит, что в руках у Холлинса не тот маньяк-убийца, который разыскивается, подкрепив свои сомнения лишь косвенными свидетельствами и подозрениями, никто не пожелает даже их выслушать; у них будет плачевный вид людей, преследующих свои узкие своекорыстные интересы, завидующих успеху местных блюстителей закона.

В сущности, все, что у них есть, это один свидетель, который видел, как Малик вышел из бара в Нью-Джерси с девушкой, найденной позднее убитой. Не располагая более убедительными доказательствами, Бюро не может поставить свою репутацию на карту, как не может, без достаточных оснований, бросить тень на ЦРУ, ибо рукопашная схватка с Управлением вполне может нанести ущерб в первую очередь им самим.

Несколько мгновений Мэттьюз обдумывал, не рассказать ли Холлинсу о Малике, но увидел предостерегающие письмена на стене. Они держат в руках убийцу. Средства массовой информации уже проглотили эту наживку, а почему бы и нет? Все было разложено для них по полочкам. Холлинс прав, уверяя, что может посадить убийцу на электрический стул, и располагает для этого всем необходимым. Отныне убийства прекратятся. Люди, к своему удовольствию, смогут спокойно выходить по вечерам на улицу. Бюро и местные полицейские перестанут ощущать оказываемое на них давление. Все дела можно будет закрыть. Одного убийства, совершенного Шиффлетом, достаточно, чтобы казнить его или до конца жизни упрятать в психиатрическую лечебницу. И ко всему еще Малик мертв.

— Ну что ж, мне остается только поздравить вас, шериф. Если Бюро сможет оказать вам какую-то помощь, сообщите нам об этом.

— Благодарю вас. Но думаю, что мы справимся сами.

Прежде чем тронуться со стоянки, Мэттьюз долго сидел в своей машине. Он был всего в тридцати минутах езды от своего дома в Ричмонде. В тридцати минутах езды от своей жены и трехлетней дочурки, которую он не видел почти неделю. Все закончилось. Неважно как, но закончилось.

— Все это собачья чушь, и вы это знаете, — сказала Хаузер, едва вошла в кабинет главного редактора. В руке у нее была копия сообщения Ассошиэйтед Пресс о поимке «Трупосоставителя».

— Мы уже говорили на эту тему, Джули, — сказал Питер Дэвидсон. — Представь мне какой-нибудь хорошо обоснованный материал, и я открою тебе зеленый свет; пока же я, к сожалению, ничего не могу сделать.

— У меня есть основания задать кое-какие вопросы, которые могут побудить Конгресс возбудить расследование.

— У тебя нет достаточных доказательств твоей версии происшедшего. Что я должен, по-твоему, сделать? Не хватало еще, чтобы против газеты возбудили судебный иск, который может погубить ее репутацию. Конечно, ЦРУ и все правое крыло только обрадовались бы, но сомневаюсь, чтобы обрадовался и наш издатель.

— А что если связать все это с историей об изготовлении фальшивых денег? Я могла бы подать материал под таким углом.

— Как? Секретная служба полиции объявила, что все напечатанные деньги возвращены; в их сообщении даже не упоминается о Джоне Малике. Ну, пожалуйста, Джули. Прислушайся к мнению старого волка, которому нередко случалось и проигрывать. Эту битву мы проиграли. Твои шансы раздобыть необходимые доказательства практически равны нулю. А заподозрив, что ты угрожаешь их интересам, они заклеймят тебя как честолюбивую, одержимую интриганку, которая стремится любой ценой получить премию Пулитцера. Ради самой себя, оставь это дело.

— Именно так вы поступили бы на моем месте?

— Да. Некоторое время меня мучила бы совесть, но я как-нибудь справился бы с этим. И кто знает, может, в будущем они сделают какой-нибудь крупный промах, и ты сможешь с ними поквитаться. Но пока я хочу, чтобы ты перестала заниматься этой темой и вернулась к своей работе.

— Мне понадобится отдых, чтобы прийти в себя, — сказала Хаузер.

— Возьми неделю или две. Отдохни хорошенько, постарайся отвлечься от всей этой истории. Работа никуда не убежит.

— Может быть, я не вернусь, Питер.

— Не принимай поспешных решений. И помни, нам будет очень тебя не хватать.

Войдя в свою квартиру, Хаузер увидела, что на автоответчике мерцает огонек. Однако сперва она просмотрела корреспонденцию и лишь потом нажала на кнопку воспроизведения. Первый звонок был от человека, с которым она иногда встречалась в последние шесть месяцев; он приглашал ее на концерт в Центре Кеннеди. Второй — от Тони Гримальди.

«Я поговорил с дочерью Калли. Она изобразила полное недоумение. Малик? Кто такой Малик? Похищение? Какое похищение? И все в таком духе. Извини, девочка, но боюсь, тебе придется отступиться, ты не можешь победить их всех. Буду рад повидаться».

Когда она слушала третью запись, сердце ее замерло, как будто она неслась с горы.

"Может, я и не оправдал твоих ожиданий, но я обыкновенный человек и никогда не претендовал на большее.

Я очень хотел бы поговорить с тобой. Если ты откажешься, я пойму тебя. Если же ты согласна, я хотел бы договориться о свидании. Сегодня в четыре часа дня я прилетаю с Больших Каймановых островов в аэропорт имени Даллеса. Перед отлетом в Германию у меня будет один час сорок минут времени. Каково бы ни было твое решение, знай, я никогда не хотел причинить тебе боль".

Сидя за рабочим столом, Хаузер трижды прослушала эту запись.

Затем пошла, налила себе стакан вина и, вернувшись, прослушала ее в четвертый раз и только после этого стерла.

Упоминание о Большом острове Кайманов заставило ее задуматься: она вспомнила стертую Калли запись на автоответчике в доме Малика. Женщину звали Одетт, и Хаузер лишь сейчас поняла, что она говорила не о районе Джорджтаун в Вашингтоне, а о городе Джорджтаун на Больших Каймановых островах, где находится множество международных банков, где, не задавая лишних вопросов, быстро и эффективно отмывают любые деньги. Видимо, эта запись и натолкнула Калли на мысль поехать на Кайманы, тогда-то и было посеяно проросшее теперь семя. Но какое значение это имеет сейчас?

В нем так много хорошего и честного, и то, что он сказал в аэропорту, было совершенно верно. Он никогда не лгал ей, с самого начала предупредил: Управление сделает все, чтобы замять это дело.

Ощущая одиночество, глубокое уныние и большее, чем когда бы то ни было, смятение, Джули налила себе еще стакан вина. Она вдруг вспомнила ответ отца, когда, еще подростком, она упрекнула его за то, что он оставил мать ради другой женщины.

— Прежде чем критиковать меня, проживи сначала мою жизнь.

Хаузер посмотрела на часы. Ровно четыре. Аэропорт Даллеса находится всего в тридцати минутах езды от ее дома.

Оторвав глаза от журнала, Калли увидел, что у входа в зал для транзитных пассажиров стоит Хаузер, пристально на него глядя.

Он вскочил и, широко раскрыв руки, подошел к ней.

— Я пришла поговорить, Калли. Только поговорить, — сказала она, не обращая внимания на его раскинутые руки.

— Я рад, что ты пришла.

— К сожалению, не разделяю твое чувство. Но я не могла оставить все как есть.

— Я скучал по тебе.

— Я тоже скучала. Но я не стану твоей соучастницей.

— А ты и не соучастница. Ты не имеешь ни малейшего отношения к тому, что я сделал. Да, я решил взять деньги. Я сдержал свои обязательства, а они свои — нет. Они предали меня, погубили мою жизнь. Хорошо ли я поступил или плохо, но я взял деньги как возмещение за все мною перенесенное. Прими же это как нечто сделанное мною по моим собственным соображениям.

— Я не уверена, что могу это сделать. Но хотела бы попытаться.

По громкоговорителю объявили, что начинается посадка на самолет компании «Люфтганза», следующий до Франкфурта, рейс 419.

— Это мой рейс, — проговорил Калли.

• Предыдущая
• 68/69
• Следующая