Мария — королева интриг - Бенцони Жюльетта - Страница 30
- Предыдущая
- 30/74
- Следующая
В ту ночь Мария занималась любовью с Клодом без всякого энтузиазма. Супруг переусердствовал с винами и наливками, и от него просто разило спиртными парами. Запах был такой, что передохли бы все мухи на десять шагов вокруг, и Марии было противно. Обычно ей удавалось к этому привыкнуть, особенно если и она сама выпивала чуть больше, чем нужно, но в тот вечер она ровным счетом ничего не пила, заметив, что Холланд пьет только воду. Ею овладело безумное желание понравиться ему во всем. Это в каком-то смысле отделило их от общего шума, и, хотя они едва обменялись несколькими словами, их глаза говорили на языке столь пылком, что молодая женщина чувствовала порой, что краснеет, и отводила взгляд. При этом ей казалось, что ее грудь и плечи обжигает, точно огнем, словно тяжелое колье из изумрудов и бриллиантов на шее превратилось вдруг в горящие угли. Никогда еще мужчина столь явственно не давал ей понять, что желает ее. Посему, рассеянно выдерживая натиск — весьма краткий, следует признать! — своего супруга, она возбужденно предвкушала свидание с другим мужчиной. Ведь он пробудет в ее доме на протяжении всего своего посольства! Несколько недель, а может, и месяцев? Она пребывала в ожидании длительного наслаждения: одно лишь прикосновение его губ к ее руке приводило в изнеможение.
Впрочем, на следующий день она мало его видела. Шеврез, совершенно протрезвевший — он обладал счастливой способностью напиваться без последствий, — проводил гостей сперва к королю, потом к королеве-матери, где мадам де Шеврез ожидала их в числе прочих дам. Она радостно отметила, что Холланд часто искал ее глазами. Вечером был концерт и легкий ужин, который прошел в самой приятной атмосфере. На другой день послов представили той, которую они надеялись увидеть невестой принца Карла и от которой они пришли в восторг. Совсем юная (ей едва минуло четырнадцать лет), Генриетта-Мария была миниатюрной, все еще сохраняя следы детской хрупкости, но при этом она была умной, грациозной и действительно очаровательной, и оба англичанина признали, что ей не составит труда заставить Карла позабыть инфанту. Днем позже охотились в лесу Рувра, затем был прием у королевы-матери, по обыкновению с участием певцов и скрипачей, ибо Мария Медичи была большой поклонницей музыки. Наконец официальные развлечения завершились, и гости вернулись к своим хозяевам, которые должны были их занимать в перерывах между предстоящими дискуссиями с представителями короля, в частности и главным образом с кардиналом Ришелье. Дело обещало быть непростым. Принцесса Генриетта-Мария тоже была католичкой, возможно, не столь рьяной, как испанка, ведь ее отцом был человек не раз весьма произвольно обращавшийся с религиями. И все же она была католичкой, дочерью женщины, которая не привыкла шутить на эту тему. Не могло быть и речи о ее отречении от веры. Если когда-нибудь ей предстоит править Англией, это произойдет лишь с благословения Папы. Тем более что французские протестанты в настоящий момент держались более или менее тихо, но все могло в любой момент измениться.
— Я весьма опасаюсь, что нам придется долго обременять вас своим присутствием, — заявил лорд Карлайл Шеврезу вечером того дня, когда состоялась первая дискуссия. — Дело грозит затянуться.
— В таком случае мы постараемся сделать ваше пребывание здесь как можно более приятным. Ласковые письма, которые прислали мне Его Величество и принц Карл, только укрепили мою преданность вашему делу. Разве принц не написал мне, что своей невестой он желает быть обязанным лишь мне? И я приложу все усилия, чтобы оправдать доверие, которого он меня удостоил. Герцогиня и я — мы в вашем полном распоряжении!
Мария лишь подтвердила улыбкой то, что вполне соответствовало ее тайным желаниям. Клод был так горд решающей ролью, которую ему давало в этом браке родство с англичанами, что он не видел ничего вокруг, кроме собственной славы, оставаясь абсолютно невосприимчивым к внешним обстоятельствам. Мария поняла это и порадовалась, поскольку чувствовала, что не сможет долго подавлять зревшую в ней страсть. Эта доселе неиспытанная страсть, которая теперь подчинила ее себе с непреодолимой силой. Никогда еще она не желала ни одного мужчину так, как этого!
В этот вечер во дворце Шеврезов давали бал, и все, кто хоть что-то представлял собой при французском дворе, спешили сюда. Заехал ненадолго сам король, а также королева-мать в сопровождении своего младшего сына Гастона, герцога Анжуйского, своего любимчика. Он нисколько не походил на своего отца: миловидный юноша — на взгляд тех, кому нравятся изнеженные лица, — непостоянный, льстивый, пускающий в ход все свое обаяние, когда дело касалось его интересов. Его мать считала, что он был бы идеальным королем, ибо правил бы по-настоящему. Любящий удовольствия и деньги, роскошь и блеск, он всегда находил общий язык с Марией де Шеврез, чьи веселость и легкомыслие соответствовали его собственным. Он оказал ей честь, неоднократно приглашая на танец.
Это был запоминающийся вечер: Шеврез потратил целое состояние и устроил роскошный ужин. Так что, вставая из-за стола, некоторые гости с трудом держались на ногах. Среди них был и сам хозяин. Он уже потерял счет заздравным кубкам, которые поднимал со своими друзьями Бассомпьером, Шомбергом, Лианкуром и Карлайлом.
Мария, напротив, ничего не пила, заметив, что Холланд едва прикоснулся к винам. Он также не танцевал и в течение всего бала довольствовался ролью зрителя, стоя возле одного из окон, скрестив на груди руки и изредка перекидываясь парой слов с несколькими пожилыми гостями. Между тем, когда Мария двигалась в ритме сарабанды, прованской вольты или бретонского паспье, он не сводил с нее глаз.
Удивленная тем, что он ее не приглашает, она забеспокоилась:
— Вы не любите танцевать, милорд?
— Не сегодня…
— Даже со мной?
— В особенности с вами.
— Почему же? — спросила она, почувствовав себя уязвленной.
— Я вам скажу, но позже. Здесь слишком шумно и слишком много народу, но если вы позволите мне проводить вас в сад…
— Так вы предпочитаете танцевать в саду? — насмешливо поинтересовалась Мария.
— Возможно… Ночь просто божественна, а для того, чего я от вас ожидаю, ароматы цветов кажутся более пленительными, нежели ароматы застолья…
У Марии внезапно пересохло в горле, и по спине пробежала дрожь. Речь звучала весьма поэтично, но подтекст был чересчур явным. Этот человек только что сказал, что желает ее, даже не интересуясь ее мнением на этот счет. Он говорил, будучи уверенным в том, что отказа не последует, но, вместо того чтобы возмутиться от подобной дерзости, она ощутила прилив счастья и почувствовала, что готова на все, ибо именно его она всегда ждала.
— Когда вы планируете подышать свежим воздухом? — спросила она со смехом, которые ей самой показался фальшивым.
Он невозмутимо ответил:
— Через час. Ваш супруг еще недостаточно пьян…
Ей показался бесконечным этот час, в течение которого она продолжала играть роль хозяйки, но лишь машинально.
Наконец она увидела, как Холланд отошел от своего окна и незаметно покинул бальный зал. Мария в это время как раз давала указания мажордому принести новые бутылки, и никто не обращал на нее внимания. Тогда, подобрав юбки из голубого атласа, она бросилась в сад, где освещение куртин начинало блекнуть, и, увидев высокую фигуру англичанина, едва заметную на фоне подстриженного тиса, направилась к нему. Но она тотчас же заметила, что они в саду не одни и многие рощицы уже заняты. Она хотела обратить на это внимание своего спутника, но он сделал ей знак молчать, взял за руку и повел к небольшому павильону, который Мария велела построить, чтобы прятаться в нем в одиночестве и спокойно наслаждаться окружающими ароматами. Она попыталась сопротивляться:
— Осторожно! Там тоже может кто-то быть…
— Нет. Павильон заперт на ключ, а я вчера вечером выкрал этот ключ.
В следующее мгновение он закрыл за ними стеклянную дверь, пропускавшую внутрь слабый свет, и, не говоря ни слова, схватил ее, повалил на бархатные подушки кровати, которую она же сама велела установить здесь для отдыха, и стал покрывать ее шею и плечи неистовыми поцелуями. Он бросился на нее, как умирающий от жажды человек бросается к прохладной воде. Одновременно он нащупал под корсажем ее груди и смял их, прежде чем подняться дальше, к губам, которыми он завладел с той же страстью. С Марией никто и никогда еще так не обращался. Она вскрикивала от его грубой ласки, но — удивительное дело! — она не имела ни желания, ни возможности защищаться. Он вел себя с ней так, как солдаты-наемники ведут себя с женщинами в захваченном городе. Он расцарапал ей бедра, задирая юбки, и спустя мгновение он уже был внутри ее, заставив ее вскрикнуть от боли, хоть и заглушил этот крик поцелуем. Практически изнасилованная, четвертованная, Мария почувствовала, как внутри ее поднимается неслыханное прежде ощущение, какого она никогда в своей жизни не испытывала и от которого она лишилась чувств.
- Предыдущая
- 30/74
- Следующая
