Опал императрицы (Опал Сисси) - Бенцони Жюльетта - Страница 56
- Предыдущая
- 56/70
- Следующая
– Тебе не кажется, что, кроме нас, гостей не будет? – спросил Адальбер, когда мотор заглох и они смогли наконец услышать звуки скрипок, игравших Ланнеровский вальс.
Надеюсь! Если эта комедия с помолвкой будет продолжаться, я предпочел бы, чтобы зрителей было как можно меньше...
Лакей в малиновой ливрее распахнул дверцу, другой, вооружившись серебряным подсвечником, стоял наготове, чтобы освещать путь гостям, поднимаясь впереди них по парадной лестнице.
– Госпожа графиня ожидает вас в салоне муз, – сообщил им этот последний.
Казалось, будто для этого праздника собрали цветы со всей округи. Они стояли повсюду, и два друга одновременно догадались, почему им стоило такого труда раздобыть букет белых роз, который они послали в замок сегодня днем. Цветы окружали большие бронзовые канделябры с горящими свечами, распускались в корзинах на лестничной площадке и у подножия мраморной лестницы. Из-за них и из-за того, что на всех предметах лежал золотистый отблеск живого огня, замок казался погруженным в атмосферу нереальности. Альдо никак не мог решить, нравится ему это или раздражает. Он думал о том, что ему придется разыгрывать дурацкую роль влюбленного перед самым неблагодарным зрителем, какой только может быть: перед Лизой! Или он справится с ролью слишком хорошо и она исполнится презрением к его таланту, или он сыграет плохо, и тогда Лиза его высмеет.
– Сделай другое выражение лица! – шепнул ему Адальбер. – У тебя такой вид, словно ты идешь на эшафот.
Счастливчик – он мог просто наслаждаться обществом женщины, которую любил. Ибо Морозини давно уже не сомневался в этом – его друг был отчаянно влюблен в мадемуазель Кледерман...
– Примерно так оно и есть, – пробормотал он.
Йозеф, очень величественный в малиновом бархатном камзоле, отделанном черным сутажом, встретил их на верхней ступеньке лестницы, чтобы проводить в салон муз, но на полпути внезапно остановился:
– Господи, чуть не забыл!.. Князь, фрейлейн Лиза велела мне подготовить вас к неожиданности...
Только этого недоставало!
– Неожиданности? Какого рода?
– Понятия не имею, ваше сиятельство, но, думаю, что-то серьезное, раз мне поручили вас предупредить.
– Спасибо, Иозеф!
Ни тот ни другой не заметили, что их разговор слышала белая фигура, застывшая на площадке лестницы, этажом выше, опираясь одной рукой о перила...
Салон муз располагался перед столовой. Помещение украшали фрески в итальянском стиле, но выполненные не более чем добросовестно и потому не задержавшие на себе внимания Морозини. Оно целиком сосредоточилось на старой даме, стоявшей посреди комнаты рядом с большой бледно-зеленой вазой, из которой вырывался фейерверк белых роз.
– Такие чудесные цветы! – с улыбкой сказала она, протягивая Морозини для поцелуя красивую, унизанную кольцами руку.
Сама графиня была не менее великолепна. Бриллианты сверкали у нее в ушах, на черном кружеве платья с высоким воротником на китовом усе, а на белоснежных волосах, уложенных в высокую прическу, лежала диадема из тонких мерцающих иголочек, окружавшая ее голову нежным сиянием. Рядом с этой королевой Фридрих Апфельгрюне, облаченный во фрак и очень несчастный на вид, совершенно терялся...
Альдо искал глазами Лизу. Графиня заметила это, и в улыбке ее появился оттенок мягкой насмешки.
– Она помогает ее высочеству одеться.
Брови Альдо сдвинулись, а у Адальбера – приподнялись.
– Ее высочеству? – переспросил он. – Мы именно так и должны ее называть?
– Боюсь, что да. Дорогие друзья, мне следует предупредить вас, что после своего спасения Эльза очень сильно изменилась. Произошло нечто, чего мы понять не можем. Думаю, князь, вам тоже покажется, что во время вашего свидания она была другой.
– Значит ли это, что я больше не должен играть ту роль, о которой вы меня просили? – с надеждой спросил Морозини.
– Откровенно говоря, не имею ни малейшего представления! – помрачнев, пробормотала старая графиня. – Она ни разу о вас не упоминала, не звала вас больше... Зато она требует к себе уважения, почтительного отношения и почестей, подобающих настоящей принцессе, и у нас духу не хватает ей в них отказать. В конце концов, она имеет на это право! Кажется, – прибавила она, взглянув на внучатого племянника, – Фриц уже говорил вам об этом?
– В самом деле, верно, – отозвался Адальбер. – Мы оба считаем, что здесь имеет место, как это называется в психиатрии, трансференция, перенесение. Она пытается таким образом воскресить свою царственную бабку. Может быть, вам следует, когда вы будете в Вене, проконсультироваться у знаменитого доктора Фрейда?
– Да, я так и собиралась поступить... если только нам удастся ее ему показать.
– Это она попросила вас устроить этот парадный ужин? – спросил Альдо.
– Да. Странный вечер, правда? Такой пышный праздник, а нас всего шестеро; впрочем, она искренне верит, что явятся те, кого следовало бы назвать тенями. Стол накрыт на двадцать персон.
И тут Фриц взорвался. До сих пор, после того, как пожал руку обоим гостям, он, уставившись в пол, старался каблуком проделать дыру в ковре.
– Почему бы не назвать вещи своими именами! Она сумасшедшая! И зря вы потакаете ее безумствам, тетя Виви. От этого только хуже становится!
– Не лучше ли тебе успокоиться и помолчать? Речь идет об одном вечере... одном-единственном. Она сама так сказала: прощальный ужин!
– С кем или с чем она прощается?
– Может быть, с Ишлем. Она узнала, что мы завтра уезжаем. Может, с чем-нибудь другим, но я не смогла отказать ей, и Лиза меня поддержала.
– О, ну, если и Лиза поддержала, тогда...
И Фриц, казалось, потерял всякий интерес к разговору и сосредоточился на бокале шампанского, который на подносе протянул ему лакей. Однако бокал пришлось вернуть на поднос, потому что Иозеф распахнул двери гостиной и громко провозгласил:
– Ее императорское высочество!
И появилась Эльза, в белом с головы до пят – в белом с легким оттенком слоновой кости, а платье со шлейфом было из тех, какие носили в начале века: из атласа и кружев шантильи, приподнятых, присобранных и подхваченных розочками того же цвета. Такие же кружева паутинкой покрывали высокую прическу с двумя локонами, опускавшимися на длинную шею, и придерживали диадему из опалов и бриллиантов, которую, видимо, одолжила ей на вечер госпожа фон Адлерштейн.
Трое мужчин склонились в почтительном поклоне, а графиня сделала глубокий реверанс, безупречный, несмотря на ее больную ногу. Но в ту минуту, когда Альдо и Адальбер подняли головы, у них перехватило дыхание: у края глубокого декольте на платье принцессы, в гнездышке из атласной оборки, точно на том месте, как и тогда, в оперном театре, дерзко сверкал бриллиантовый орел с телом из опала...
Морозини оглянулся на Лизу, ступавшую в трех шагах позади Эльзы. Она в ответ подняла брови: разумеется, это и был обещанный сюрприз. Надо признать, неожиданность была ошеломляющей! Но сколь ни был потрясен Альдо, он все же заметил, как прелестна была Лиза в старинном платье из фисташкового тюля, подчеркивавшем изящную шею, красивые плечи и бюст, который в молодости князь назвал бы завлекательным.
Эльза, зажав в руке веер из тех же кружев, что и на платье, с прикрепленной к нему серебряной розой, направилась прямо к графине и подала ей руку, помогая подняться.
– Только не вы, душенька! – ласково проговорила она. Затем, обернувшись к выстроившимся в ряд троим мужчинам, она протянула Морозини обе руки: – Милый Франц! Я с таким нетерпением ждала этого вечера! С него все начнется заново, не правда ли?
Слабая надежда, еще теплившаяся в душе псевдо-Рудигера, окончательно испарилась. Даже став другим человеком, Эльза все равно продолжала видеть в нем своего пропавшего жениха. Альдо, сцепив зубы, склонился над затянутой в перчатку рукой, бормоча, что бесконечно счастлив, и еще какие-то пошлости, которые казались ему подходящими к случаю.
Но Эльза его не слушала, все свое внимание она сосредоточила теперь на Адальбере. Это позволило Альдо получше ее разглядеть. Профиль, обращенный к нему, был поразительно похож на профиль бюста императрицы в маленьком кабинете. И все же некоторые детали указывали на то, что не Эльза послужила моделью скульптору: разрез глаз, складка у губ. Если бы не рана, оставившая шрам на второй половине лица, эта женщина вызывала бы восторг, заставила бы поверить в чудесное воскрешение, возможно, послужила бы причиной волнений. Кружева, которыми она на людях окутывала голову, не только служили прикрытием для ее ущемленного кокетства, они были необходимостью в стране, где воображению достаточно искры, чтобы разгореться, как только речь заходила о ком-то из членов бывшей императорской семьи... Но что за загадка – этот орел с опалом!
- Предыдущая
- 56/70
- Следующая
