Ожерелье для дьявола - Бенцони Жюльетта - Страница 41

• Предыдущая
• 41/92
• Следующая

В этот день стояла сухая погода, и Жиль чувствовал, что в его глотку забилась эта пыль, когда он подъехал к улочке с многочисленными каретами, лошадьми, портшезами, кабриолетами, к дому, на котором красовалась яркая вывеска с позолотой, возвещавшая, что вы пришли к лучшему «ресторану» Парижа . Запахи же, доносившиеся из двери, могли, казалось, разбудить мертвеца.

Сегодня в этом модном «ресторане» было полно народу: модники из самых знатных семей, судьи, финансисты, офицеры в компании с прелестницами, чьи слишком яркие и богатые уборы выдавали их профессию. Некоторые из них здесь сидели одни, и совершенно ясно было, что они ищут компаньонов. А что до дам высшего света, то они, презрев предрассудки, находили безумно оригинальным побывать бок о бок с этими содержанками.

Мэтр Ю буквально летал по залу, шелестя тафтой и постоянно извиняясь.

Он сам проводил шевалье в глубину зала, рассыпаясь в извинениях за то, что вынужден посадить его за стол, где уже был один посетитель. За столиком, покрытым льняной скатертью и украшенным стыдливыми маргаритками, сидел мощный молодой офицер в красно-голубом мундире швейцарской сотни, похожем, впрочем, на мундир Жиля. Разница была лишь в том, что швейцарцы носили золотые галуны, а шотландцы – серебряные. Офицер методично уничтожал целую гору креветок.

– Я думаю, что господа из королевского дома не будут слишком стесняться друг друга и смогут пообедать за одним столом, – сладкоречиво прошептал мэтр. – Ужасно, но не хватает столов, все уже заказано. Поверьте, я очень огорчен.

– Не стоит огорчаться. Я польщен.

Поедатель креветок поднял глаза от кучи останков в тарелке, смерил взглядом нового посетителя и произнес это приветствие с акцентом, выдающим его с головой как жителя северных кантонов Гельвеции. После чего он снял с себя салфетку, встал во весь свой огромный рост (он был одного роста с Жилем, но раза в два шире в плечах и мощнее), щелкнул каблуками и представился:

– Барон Ульрих-Эрнст-Август-Фридрих фон Винклерид зу Винклерид! Садитесь, прошу вас!

Жиль тоже представился, занял место напротив швейцарца. Тот принялся за прерванное занятие, а Жиль начал изучать меню, написанное на плотной бумаге великолепными золотыми буквами.

– Возьмите креветок, – любезно посоветовал Винклерид. – Это объедение.

Турнемин поблагодарил его улыбкой, действительно заказал креветок, угрей в винном соусе И вино шабли. Сосед его воспользовался этим и заказал вторую гору креветок.

В это время ресторан продолжал заполняться, и скоро свободных мест уже не осталось. Зал наполнился запахами блюд, гудением разговоров, и мэтр Ю с удовлетворением наблюдал за залом, где собрались представители высшей знати Парижа. Здесь был маркиз Дюкре, брат знаменитой госпожи де Жанлис, воспитательницы детей герцога Шартрского, герцог Эгийонский, отвратительный и громогласный маркиз де Мирабо, генеральный комиссар канцелярии Орлеана Бриссо, адвокат Пьетон де Вильнеф, оратор из Тулузы Барер де Вьезак, советник из Эпремениля, знаменитый физик доктор Шарль. На его лекции по электричеству сходилась вся знать Парижа. Были здесь и знаменитые братья Робер, конструкторы летающих шаров-монгольфьеров. Их мастерская находилась совсем рядом.

Жилю совсем не надо было напрягать слух, чтобы понять, что все разговоры были о последнем их произведении, об этих гигантских шарах, привлекавших внимание всех парижан. Один шар, названный Каролиной, огромный голубой с золотом купол которого уже надувался и возвышался над соседними крышами, должен был взлететь третьего июля и поднять в воздух двоюродного брата короля Филиппа Шартрского и братьев Робер. Одни говорили, что это будет триумфом и заставит его забыть о поражении при Уэссане, а другие уверяли, что шар ненадежен, и герцог просто рискует своей жизнью, пускаясь в подобные авантюры.

Внезапно шум разговоров стих на какое-то мгновение, затем снова возобновился, усиленный овациями в адрес замечательной пары, только что переступившей порог заведения. Он был высок, элегантен, несмотря на намечавшуюся полноту, одет по самой последней лондонской моде, в сюртуке серо-желтого цвета, с привлекательными голубыми глазами. Лицо было бы приятным, если бы, по причине какой-то болезни, не было красным и прыщавым. Она – брюнетка маленького роста с лицом теплого янтарного оттенка и восточными глазами. На ней был туалет из белой кисеи, большая соломенная шляпа с загнутыми по бокам полями, украшенная белыми цветами.

Она, казалось, сошла с полотен Гейнсборо или Лоуренса, но ее взгляд, скептические складки у рта говорили, что туалет был девическим не по возрасту. Эта женщина могла казаться юной девушкой, но конечно же таковой не была.

Она была знаменитостью. Золотая молодежь Парижа рассыпалась перед ней в комплиментах, но королевский дом ее не принимал. Это была баронесса Аглая Унольштейн, без всякого сомнения, одна из красивейших женщин Франции, но и в то же время одна из самых хулимых и порицаемых. Высокое положение ее отца маркиза де Барбантона, посла Франции при великом герцоге Тосканском, а также ее матери, гувернантки принцессы Луизы-Батильды Орлеанской, не могли более спасать ее репутацию. Госпожа де Барбантон должна была удовольствоваться вежливым отказом, когда она предложила свою старшую дочь на должность фрейлины в свиту герцогини Бурбонской.

Это вовсе не огорчило прекрасную Аглаю. Должность фрейлины в свите герцогини была для нее слишком тяжелой и утомительной, а она стремилась к независимости. Дочь солнечного Прованса, она несла в своем сердце все обжигающее солнце своего края, любовникам ее не было числа.

Так и Лафайет, давно уже питавший к ней нежные чувства, нашел в ее объятиях все почести и награды, достойные героя, так почитаемого народом.

Тем не менее он не стал первым среди этой прекрасной коллекции любовников. Ее венцом и украшением стал тот, кто сопровождал ее в этот день. Это был герцог Филипп Шартрский. И именно его присутствующие в зале так горячо приветствовали.

Конечно, каждый из них уступил бы ему свое место, но герцог, окинув взглядом присутствующих, остановился на двух офицерах, которые, занятые своими креветками, не обратили никакого внимания на его приход.

Именно к ним он и обратился.

– Пусть никто не беспокоится! – воскликнул он монотонным и чувственным голосом. Он любил принимать такой тон, когда проделывал свои злые шутки. – Чтобы я лишил места своих друзей, когда здесь есть добрые слуги моего кузена Людовика. Я полагаю, что они почтут за счастье уступить место принцу крови. Эй, господа из королевского дома, я к вам обращаюсь! Вы что, не слышите?

Молодые люди оторвались от своих креветок.

Винклерид сделал это с большим сожалением.

Турнемин повернулся на своем стуле.

– Это вы к нам, сударь?

– Следует обращаться «монсеньер», – прошептал им их ближайший сосед. – Это же герцог Шартрский.

– Ах, да? Благодарю вас.

Турнемин вежливо поднялся со стула, поприветствовал.

– Прошу вас извинить меня, монсеньер, я не имел чести знать вашу светлость.

– Это же очевидно, – издевательски вскричал Филипп, – но теперь, когда вы меня знаете, уступите же ваш стол. Мы ужасно голодны!

Презрительный тон был более оскорбительным, . – нежели агрессивным. Бретонец быстро обвел взглядом окружающих, увидел выжидающие, уже готовые обрадоваться лица. Было совершенно очевидно, что здесь собрались друзья герцога, и они заранее радовались публичному оскорблению, нанесенному двум слугам короля. Сейчас же на их лицах было то выражение ожидания и жестокости, которое он видел на арене Плаца Майор в Мадриде. Однако Жиль отнюдь не был расположен играть роль быка. Эти фрондирующие принцы стали уже действовать ему на нервы.

– В этом я ни минуты не сомневаюсь, – ответил он весело. – Но могу ли я спросить вашу светлость, вам ли принадлежит этот ресторан?

– Естественно, нет! Вы что, принимаете меня за босяка?

– В таком случае, монсеньер, вам придется пострадать, пока мы спокойно закончим свой обед.

• Предыдущая
• 41/92
• Следующая