Серебряный вариант (изд.1997 г.) - Абрамов Александр Иванович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/38
• Следующая

— Не напрягайтесь, ребята, — ухмыляется он. — Я работаю честно.

Из двери у стойки появляются двое. Тусклый свет свечи не позволяет рассмотреть их лица.

— Вызывали, хозяин? — спрашивает один, не подходя близко.

— Вы оба свободны, Тони. Девчонкой займется Слим. А вы по домам. Живо!

Парни почтительно ретируются, не обращая на нас никакого внимания, — приказа хозяина не было, а самодеятельность, должно быть, не поощряется.

Минуты две-три спустя в зал входит Минни в светлом платье с жирными пятнами на рукавах: вероятно, ее тащили за руки. Я делаю знак Мартину, чтобы он держал под прицелом Мердока, поднимаюсь ей навстречу.

— Мсье Ано! — радостно восклицает она и бросается мне на шею, не замечая ни Мердока, ни Мартина.

— Вы сейчас поедете домой, Минни, — говорю я. — Вас отвезут. И не пугайтесь, если не застанете там дядю. Он в больнице святой Магдалины. Легкий сердечный приступ после вашего исчезновения. Сразу позвоните ему.

— Слим, — подает голос Мердок, — доставишь девушку домой. Головой ответишь за любую задержку.

— А кто же здесь останется, хозяин? — медлит Слим. Ехать ему явно не хочется.

— Мы подождем твоего возвращения.

— Идите, Минни. — Я подталкиваю ее к выходу. — Экипаж у подъезда.

Минни и Слим уходят. Я закрываю дверь на цепочку.

— Первое ваше требование выполнено, Ано. — Мердок разговаривает спокойно, но с какой-то внутренней настороженностью. Вероятно, он понимает, что его ожидает еще более неприятное испытание.

Я сажусь напротив Мердока. Мартин по-прежнему не спускает с него глаз.

— Здесь есть телефон? — спрашиваю я.

— Вон там, за стойкой, — кивает Мердок.

— Через полчаса я позвоню Минни домой, и тогда будет видно, как выполнили вы наше первое требование. Надеюсь, телефон работает?

— Проверьте.

— Проверим. А пока проверим другое.

— Что?

— Ваш здравый смысл.

— Не понимаю.

— Сейчас объясню. Вы проиграли, Мердок.

— А что я проиграл, кроме голосов Стила?

— Вашу ассоциацию, Мердок, в перспективе — партию и все ожидающие вас кресла в сенате.

Мердок долго молчит. Выражения его лица я не вижу, но знаю, что он меня понял и подсчитывает свои возможности.

— А если подробнее? — наконец спрашивает он. Голос его чуть-чуть дрожит.

— Сейчас вы напишете под мою диктовку заявление в избирательную комиссию. Вы «признаетесь», что лично проверили обвинения сенатора Стила и убедились в их справедливости. Как честного политического деятеля вас глубоко возмутило сотрудничество ассоциации реставраторов с шайкой грабителей и убийц. Ассоциация скомпрометирована, и вы ее распускаете, одновременно требуя изъятия из всех избирательных списков ее кандидатов, в том числе и своей кандидатуры. А избирательные бюллетени с именами кандидатов вашей, теперь уже бывшей ассоциации предлагаете считать недействительными.

— Что же вы оставляете мне? — произносит Мердок.

— Не так уж мало. Во-первых, достоинство и незапачканную репутацию, во-вторых, возможность играть дальше, причем не только проигрывать. У вас еще остаются все игорные дома и ночные клубы, организация букмекеров на городском ипподроме и контрольный пакет акций страховой компании «Эврика». А самое главное, у вас в руках газета, которая может поддерживать и другие движения: если не «джентльменов» — они, пожалуй, слишком аристократичны для вас, — то, скажем, церковников-католиков или евангелистов. Ведь и с их помощью можно добиться сенатского кресла.

Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.

— Я не оружие ищу, а перо и бумагу, — огрызается Мердок.

Отыскав их под прилавком, он, стоя, записывает: «В сенатскую избирательную комиссию…»

— Диктуйте, — обращается он ко мне.

Со своего места я диктую ему примерно то, что уже высказал.

— А теперь позвоните в редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте написанное, — продолжаю я. — Там знают ваш голос и не заподозрят мистификацию. Лучше всего, если вы доберетесь до редактора. Утром это заявление должно быть в газете. И на первой полосе. А затем отдадите бумагу мне. Об избирательной комиссии и о «Сити ньюс» я сам позабочусь.

Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора.

— Стенографистки не надо. Записывайте сами.

Торопливо, но отчетливо диктует. Слышатся перебивающие текст реплики:

— Что? Я же сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше…

Потом опять текст, и снова раздраженная реплика:

— Если хотите сохранить редакторское место, все это должно быть в завтрашнем номере. Заеду лично. Да, подпишу номер.

И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я аккуратно складываю документ вчетверо и опускаю в карман.

— Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, — говорю я, — только позвоню Минни.

Она уже дома и радостно сообщает, что созвонилась с больницей, дядя все знает и уговорил врачей отправить его домой.

— Запритесь, Минни, и никого не впускайте до приезда дяди, я попрошу Мартина подежурить у вас.

— Зачем? — вмешивается Мердок. — Наемных убийц посылать не стану. Проиграл — плачу.

— Крупно играете и классно проигрываете, — замечает до сих пор молчавший Мартин. — А ваши «пистолетники» не играют, а постреливают.

— Выстрелов больше не будет, — смеется Мердок. — Вы, может быть, все-таки вернете мой пистолет, Ано?

— Я верну его вам завтра в сенатском клубе. У вас ведь есть гостевая карточка?

Мердок не успевает ответить. Свеча гаснет, заливая оплывшим воском медный подсвечник. Мы оказываемся в темноте. Самая подходящая обстановка для житейских раздумий. Я почти уверен, что он сказал правду: выстрелов больше не будет. Мердок размышляет уже не над тем, что проиграл, а над тем, что выиграл. А выиграл он возможность играть дальше. Ведь мертвецы не играют. Через час-два он заедет в типографию и подпишет к печати очередной номер газеты. Мой же экземпляр заявления Мердока, прежде чем попасть в «Сити ньюс» и сенатскую избирательную комиссию, должен побывать у Уэнделла. Придется будить магната, не дожидаясь утра. Надо спешить.

Несмотря на все протесты дворецкого, мне удается поднять Уэнделла. Он выходит в халате, протирая заспанные глаза.

— Что-нибудь сверхсрочное, Ано, иначе бы вы не явились в такое время?

Я вручаю ему сложенный вчетверо лист бумаги и плюхаюсь на кушетку. Ноги меня не держат — так хочется спать. Мне даже кажется, что я уже сплю и лишь сквозь сон вижу, как судорожно глотает слюну Уэнделл и как круглеют его глаза, пробегающие по строчкам заявления Мердока.

— Это не подделка? — спрашивает он, спотыкаясь на гласных.

— Вы странный человек, Уэнделл. Столько месяцев меня знаете, а говорите такие вещи. Заявление подлинное и должно появиться сегодня в «Брэд энд баттер». Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь срочно с редакцией «Сити ньюс» и продиктуйте текст стенографистке. Номер, наверно, уже печатается, но вы сумеете втиснуть Мердока в оставшуюся часть тиража. Не стойте с открытым ртом, Уэнделл, не теряйте времени.

Уэнделл покорно, словно младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, когда он появляется снова.

— Как вы добились этого, Ано? — с умилением восклицает он и всплескивает руками. — Боже мой, вы больны?

— Нет, просто чертовски устал.

— Выпейте коньяка.

— Давайте.

Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но разве можно в нескольких словах передать события этой ночи? Начинаю с похищения Минни и письма, отправившего Стила в больницу. Уэнделл вдруг перебивает:

— И он решил отдать Мердоку голоса?

— Да. Но вмешались мы с Мартином.

Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу.

— И вы стреляли? — ужасается Уэнделл.

— Не раздумывая. Мы имели дело с профессиональными «пистолетниками».

• Предыдущая
• 36/38
• Следующая