Роза Йорков - Бенцони Жюльетта - Страница 12
- Предыдущая
- 12/76
- Следующая
Поэтому Альдо оставил графа устраиваться в гостинице, закурил сигарету и приказал отвезти себя в «Ритц».
Глава 3
У каждого своя правда
Построенная в 1820 году тюрьма Брикстон мало напоминала исправительное учреждение. Ее использовали как тюрьму предварительного заключения, где находящиеся под следствием ждали суда. В то же время назвать это место приятным было никак нельзя. Вековые заплесневелые камни источали печаль и сырость. Пройдя все пропускные формальности, Морозини, пока его вели в камеру свиданий, похожую на застекленный шкаф, успел проникнуться его тяжелой, гнетущей атмосферой.
Леди Фэррэлс вошла в сопровождении надзирательницы, которую только юбка и отсутствие усов отличали от дюжего жандарма, и Альдо почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Узница в строгом черном платье, подчеркивавшем ослепительную белизну ее кожи и сияние белокурых волос, среди унылых серых стен казалась прекрасной как никогда. Но это была не прежняя Анелька...
Радость жизни покинула ее. Бледное личико, золотистые глаза, волосы – она была точь-в-точь как статуэтка из золота и слоновой кости, какими прославился скульптор Кипарус, – такая же прямая, хрупкая, холодная.
В глазах ее, обратившихся на посетителя, не вспыхнуло ни малейшего огонька. Она вошла в камеру и села на стул возле стола, а надзирательница осталась наблюдать за ними за стеклянной стеной. Альдо поклонился. Статуэтка осталась неподвижной.
– Так это вы? – наконец произнесла она. – Что вы здесь делаете?
Весь ее тон говорил о том, что Альдо был нежеланным гостем.
– Пришел узнать, чем могу вам помочь.
– Вы не поняли. Я хотела спросить, как случилось, что вы оказались в Лондоне?
– О трагической смерти вашего мужа я узнал еще в Венеции, но не она была причиной, из-за которой я отправился в путь. Я приехал в Шотландию на похороны своего старинного друга и в Инвернесе прочитал в газете...
– ...что я убила Эрика. Не бойтесь слов! На меня они не действуют.
Она пригласила его присесть на стул, стоявший по другую сторону стола.
– Я не боюсь слов, – сказал князь, послушно садясь. – Я боюсь того, что они обозначают, и не могу поверить им. Вы? Убийца? Это слишком!
Легкая пренебрежительная усмешка тронула ее губы.
– Почему бы и нет? Вы прекрасно знаете, что я его не любила. Больше того, ненавидела. С ним дни мои текли в роскоши, зато ночью наступала расплата.
– И тем не менее это не причина для того, чтобы совершать убийство. Да еще открыто: самой принести порошок от головной боли, передать его при свидетелях и вдобавок проделать все это после ссоры. Вы слишком умны для такой оплошности. И потом, зная вас, я скорее представил бы вас с револьвером в руке, стреляющей в Эрика Фэррэлса, чем с обезболивающим лекарством, в котором вдруг оказывается смертоносный яд. Такое на вас не похоже.
– Почему? История вашей Италии знает немало случаев, когда гостю с улыбкой протягивали яд.
– Но этот обычай давно успел позабыться, и потом, вы не Борджиа. С тех пор как вас арестовали, вы не устаете твердить, что невиновны.
– И без малейшего результата, дорогой князь! У меня уже больше нет сил это повторять. Мне возражают, и не без оснований, что стрихнин не мог попасть сам собой в стакан, когда его не было ни в бутылке с виски, ни в воде... Проверили на всякий случай все порошки, какие оставались у меня в спальне...
– И что, яд был только в том одном, который попал в стакан вашего мужа? А почему бы тогда не подвергнуть анализу бумагу, в которую был завернут порошок?
– И об этом я просила, но обертки не нашли. В комнате горел камин, и кто-то, должно быть, бросил ее в огонь. Эрик смял обертку и оставил ее на подносе.
– Кто же мог это сделать? Как вы думаете?
И вдруг Альдо услышал то, чего никак не рассчитывал услышать: Анелька рассмеялась коротким невеселым смехом.
– Возможно, безупречнейший Джон Сэттон, преданный секретарь Эрика, который обвинил меня в убийстве, как только увидел, что его хозяин упал. Сэттон ненавидит меня.
– Почему? Чем вы ему так досадили?
– Я дала ему пощечину. По-моему, это естественная реакция порядочной женщины, если мужчина затаскивает ее в угол, хватая за грудь и целуя в шею.
Альдо давно знал, что юная полька не стесняется в выражениях и называет вещи своими именами. И все-таки его слегка передернуло. Облик всегда корректного секретаря мало вязался с замашками сатира, и тем не менее Альдо знал, что за британской холодностью порой кроются вулканические страсти.
– Он в вас влюблен?
– Если это можно так назвать. Я чувствовала, что он хочет переспать со мной.
– Вы сказали об этом мужу?
– Он счел бы меня сумасшедшей и только посмеялся бы. Его привязанность к этому... лакею переходила все границы допустимого. Мне кажется, он скорее отрубил бы себе руку, чем расстался с ним. Без сомнения, у них была какая-то общая тайна. Здесь это называют «труп в шкафу».
– Полагаю, что на совести сэра Эрика, который успешно торговал оружием, была целая гора трупов, поэтому вряд ли он стал бы так беспокоиться из-за одного-единственного. Расскажите-ка мне лучше о слуге-поляке, которого вы взяли к себе в дом.
Бледная статуэтка вдруг сделалась пунцовой и отвернула головку.
– Откуда вам о нем известно?
Альдо доброжелательно улыбнулся.
– Вижу, вы не утратили умения отвечать вопросом на вопрос. Известно, и все!
И поскольку она сидела молча, отыскивая, возможно, средства для новой атаки, Морозини заговорил сам:
– Расскажите мне немного об этом Станиславе или, вернее, Ладиславе.
Глаза молодой женщины расширились, они выражали крайний испуг.
– Вы настоящий дьявол, – прошептала она.
– Не настоящий... но если хотите, то этот дьявольски способный человек весь к вашим услугам! Послушайте, Анелька, оставьте ваше недоверие и расскажите, как случилось, что ваш бывший возлюбленный попал в дом вашего мужа?
Анелька вновь отвернулась, но в скудном свете мрачной камеры Альдо заметил заблестевшие на длинных ресницах слезы.
– Возлюбленный? Да любил ли он меня когда-нибудь? Теперь я сомневаюсь в этом... Точно так же, как и в той большой любви, о которой говорили мне вы.
– Оставим сейчас разговор о моей любви, – ласково оборвал ее Морозини. – Не я в Везине сделал выбор и предпочел объятия старика.
– В нем было спасение от разорения всей нашей семьи, и другого выхода у меня не оставалось. Как не оставалось другого выхода и с Ладиславом, которого я встретила в Гайд-парке, где он, впрочем, подкарауливал меня...
– Откуда он мог знать, что вы там будете? Всем известно, что парки – ваша слабость, но почему он оказался именно в этом? Уж чего-чего, а садов и парков в Лондоне хватает!
– Каждое утро я каталась там на лошади.
– Одна?
– Конечно, одна! Я терпеть не могу сопровождающих, у меня возникает такое чувство, что я под надзором. Разумеется, мне приходилось встречать там знакомых, но я всегда легко от них отделывалась.
– А с Ладиславом не получилось. Думаю, что здесь сработал эффект неожиданности.
– Именно. Он выскочил из-за кустов чуть ли не под копыта моей кобыле, и я едва не выпала из седла.
– Вы ему обрадовались?
– В первую минуту да. Увидев его, я словно вдохнула воздух моей дорогой родины и во мне пробудились воспоминания о первой любви. И то и другое немало значит для женщины.
– И для мужчины тоже. Но вы сказали: в первую минуту. Радость была недолгой?
– Нет, недолгой. Очень скоро я поняла, что передо мной стоит недоброжелатель, если не сказать – враг. Но поначалу он был необыкновенно любезен. На свой лад, конечно. Он сказал, что приехал в Англию только ради меня, что хотел разыскать меня, потому что глупо расставаться так, как мы расстались.
– Он надеялся возродить ваши прежние отношения?
– Не совсем. Он потребовал – а требовать он стал очень скоро, – чтобы я свела его с людьми, связанными с моим мужем деловыми отношениями. Он заявил, что смертельно оскорблен тем, что я стала женой торговца оружием, и тем не менее собирался использовать его «ради общего дела». Как я поняла потом, его послали в Англию его друзья-анархисты, снабдив поддельным паспортом и точными указаниями: достать денег для их революции. Мысль вытянуть эти деньги у поставщика пушек показалась им особенно изощренной. Тем более что им нужно было и оружие.
- Предыдущая
- 12/76
- Следующая