Флибустьер - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 59
- Предыдущая
- 59/96
- Следующая
– Вниз, моча черепашья! Вниз, а то нас в клочья разнесет!
Они стремительно заскользили по канатам, и Серов благословил все снасти «Ворона», каждую веревку, каждый шкот и брас, оставивший мозоли на его ладонях. Скала уходила вверх метр за метром, слева гудел водопад, ветер швырял в лицо и грудь холодные брызги, а наверху шипело и потрескивало, потрескивало и шипело. Наконец ступни Серова ударились о землю, и он, не размышляя, слыша только, как сопит сзади Стур, помчался долой с насыпи из шлака, мусора и засохшего дерьма – вниз, вниз, к деревьям и кустам, подальше от скал и догоравших запалов.
В вышине оглушительно грохнуло. Он обернулся и увидел, как гигантский мизинец с частью бруствера неторопливо покидает карниз, как фонтан камней, пыли и дыма взмывает в воздух, как летят вместе с глыбами людские тела и сорванные с лафетов пушки, как что-то еще дымит и взрывается, полыхая оранжевым огнем, как кружат подброшенные на полсотни футов кровли хижин. Потом обломанный мизинец ринулся в пропасть, падая все быстрей и быстрей, и рухнул на кучу отбросов. Земля ощутимо вздрогнула.
– Двести фунтов это всегда двести фунтов, – с одобрением произнес Тиррел. – Лучше только триста. Или пятьсот.
– Столько и рвануло, дубина, – молвил Стур. – Уж пару-тройку бочек испанцы держали рядом с пушками. Глянь теперь, как мертвяки летают… Красота! Если бы не по частям, то прямо как ангелы Господни! Ну, а с живыми наши быстро разберутся.
Боцман был прав – братья-датчане, прикрываясь бревном, уже бежали по узкой тропе. Серов услышал треск мушкетных выстрелов, увидел, как Хейнар первым ворвался в цитадель, а за ним – Олаф и Стиг с Эриком, отшвырнувшие свою колоду. Отряд корсаров стремительно втягивался на карниз, и боевые выкрики мешались с ружейной пальбой, звоном клинков и хрипом умирающих. Несмотря на то что испанцы лишились пушек и доброй трети гарнизона, сопротивлялись они отчаянно – над разрушенным парапетом, кружась в неистовом танце, мелькали шлемы, лезвия шпаг и мушкетные приклады. Очевидно, каждый солдат был готов умереть, только бы не очутиться в руках индейцев. Почти все воинство Гуаканари лезло вверх вслед за пиратами, оставив на равнине два или три десятка лучников.
Пятерка корсаров – те, что обвязывали бочонки с порохом, – собралась вокруг Тиррела, притащив верхолазам одежду. Они горели желанием пустить испанцам кровь и обшарить карманы, но боцман, натянув сапоги, сказал, что торопиться некуда – пока индейцы не освободят тропу, на карниз не залезешь. Затем их группа двинулась к серпантину, но Серов отстал – ранка на шее, потревоженная недавними усилиями, сочилась кровью. Размотав бинт, он начал промывать ее водой из фляги, но тут раздался голос Стура:
– Джином лучше, парень. – Боцман сунул ему фляжку. – Три глотка внутрь, потом лей на руки, на шею и завяжи как следует. – Понаблюдав, как Серов занимается врачеванием, Стур придвинулся к нему поближе и негромко спросил: – Эта штуковина… ну, которой ты высек огонь… она у тебя откуда?
– Парижская, – сказал Серов, заматывая шею. – Привозят к нам в Нормандию, продают.
– А можно еще такую достать?
– Можно, только до Парижа далеко. – Серов вытащил зажигалку и вложил ее в мозолистую ладонь боцмана. – Вот, дарю! Здесь нажмешь, и появится огонек… Но зря не жги, штука эта не вечная. Горит, пока в ней есть горючий газ.
Стур кивнул, сунул зажигалку за пояс и пробормотал:
– Умственные люди эти твои французы… Надо же, в такой пузырек газ загнать! Должно быть, дорогая вещь?
– Не дешевая, разрази меня гром, – сказал Серов. – Но для друга ничего не жалко.
Они начали подниматься по тропе, вырубленной столетия назад неведомыми мастерами. Двигались быстро, но осторожно: с одной стороны была скала, с другой – обрыв, а шириною дорога не превышала полутора ярдов. Пальба и шум на карнизе стали стихать, только изредка доносились короткие, сразу обрывавшиеся вопли – наверное, резали последних испанцев. Туча пыли и дыма, стоявшая над рудником, постепенно оседала, и сквозь ее полупрозрачное марево уже можно было различить покосившиеся трубы двух плавильных горнов, изломанные крыши над бараками, ворот и высокий треножник из бревен с подвешенной к нему бадьей. Очевидно, с помощью этого механизма поднимали руду – бадья была огромной, как стогаллонная бочка. Серов с боцманом, шагавшие следом за группой Тиррела, еще не добрались до середины тропы, как с карниза полетели мертвые тела в клочьях обгоревшей и залитой кровью одежды, а за ними – балки, разбитые взрывом, жерди и плетеные стены бараков. Видимо, победители расчищали территорию.
В пропасть швырнули семь или восемь еще живых испанцев.
– Злится Старик, – буркнул Стур.
– Не все ли равно, по доске в воду или со скалы на камни, – с горечью заметил Серов.
– Если бы на камни! В дерьмо летят, – уточнил боцман, показав в сторону груды отбросов. – Не христианская смерть… Должно быть, что-то случилось, и Старик залютовал.
Сердце у Серова вдруг замерло, холодные мурашки побежали по спине. Шейла, подумал он, Шейла! Из-за чего еще Бруксу лютовать? Если убили в атаке троих-четверых, то это дело обычное, в Бас-Тере новые найдутся, чтобы пополнить экипаж. Сколько угодно душегубов! А Шейла Джин Амалия – одна! Единственная, любимая!
Забыв про осторожность, он ринулся вперед, обогнал, рискуя свалиться с обрыва, Клайва Тиррела с его людьми, промчался по верхней ветви серпантина и перепрыгнул через полуразрушенный бруствер. Ровная широкая площадка открылась перед ним: слева – развалины древней каменной стены, прямо – руины бараков, плавильные горны и штабель серебряных слитков, справа, у самой скалы – подъемный механизм над устьем шахты и накат из бревен, почти перекрывающий отверстие. Вокруг плотным кольцом стоят индейцы и пираты, а у бревенчатого помоста – четверо: Гуаканари, застывший с опущенной головой, хмурый Тегг, Росано и Шейла. Хирург склонился над человеком, лежавшим на земле, и что-то делал – то ли щупал ему пульс, то ли, оттянув веко, заглядывал в глаза.
– Мертв, – сказал он и, поднявшись на ноги, перекрестился. – Мертв! Господь, прими душу Джозефа Брукса и прости его грехи! Не ввергай его в геенну огненную, ибо хоть не был он праведником и занимался разбоем и убийством, но почитал Тебя, Царя Небесного. Аминь!
- Предыдущая
- 59/96
- Следующая