Страж фараона - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/78
• Следующая

Щека Рамери дрогнула при этом неслыханном богохульстве, и, заерзав на коврах, он пробормотал:

– Потише, Инхапи, потише! Помни: царь есть царь! Он дунет в Уасете, поднимется буря за третьим порогом!

Шрамы Инхапи налились кровью, он стукнул кулаком по колену, будто вгоняя клинок в горло врага, и проревел:

– Поднимется! Непременно поднимется, если я посажу на корабли копьеносцев и лучников и отправлюсь в Уасет. Вот это будет буря, клянусь священной задницей Осириса!

Наклонившись вперед, Инени заглянул в лицо военачальника и медленно, с расстановкой произнес:

– Да будет так! Посадишь, и отправишься, и доберешься в Уасет к третьему дню месори. Царица приказывает тебе и обещает каждому воину кувшин пива, кольцо серебра, почет и усыпальницу в Западных горах. Это ее приказ и ее обещание – не Софры, не Великого Дома! Вот, взгляни на мой амулет… Ты узнаешь его, Инхапи?

Заговор! Эти трое – заговорщики!

Что-то щелкнуло у Семена в голове, сдвинулось, завертелось, распределяя события и факты, слова и недомолвки по своим местам. Места же были очевидными и ясными, как божий день. Истину я не могу поведать, сказал Инени – но вот она, истина! Заговор, переворот, хоть внешне непохожий, но одинаковый по смыслу в любой эпохе, в любых краях и землях! В конце концов, какая разница – танки на московских улицах или лучники на площадях Уасета? Суть едина, только этот путч обязан быть успешным, ибо так гласит история…

Ввязаться в заговор с риском что-то изменить, чем-то напортить? Страшно… А не ввязаться еще страшней – ведь он уже здесь, в далеком прошлом, а это и есть самое главное изменение! Или все-таки нет? Быть может, его перенесли сюда с какой-то тайной целью, и все проистекает так, как и должно проистекать… Значит ли это, что он свободен в своих решениях и действиях, пристрастиях и выборе?

Мысли метались вспугнутыми птицами, глаза следили за жрецом, который, сняв цепочку с золотой головкой сокола, протягивал ее Инхапи. Тот прикоснулся к амулету, осмотрел его, погладил пальцем темный камень, изображающий глаз, и буркнул:

– Уджат[14] владык моих Яхмоса, Амен-хотпа и Джехутимесу… Ты не спешишь, черепаший сын! Мог показать его раньше, а не испытывать меня! – Инхапи сделал знак почтения, потом, запрокинув голову, уставился в звездное небо. Морщины у его губ разгладились, рот приоткрылся, и некая мечтательная тень скользнула по хмурой физиономии. – Царица… Я помню ее… помню пять, и десять, и двадцать разливов назад… дочь царя, сестра царя, великая царская супруга… хотя на царском ложе ей не очень повезло… Ну, пошли Амон ей счастья, а старый Инхапи не подведет! Вот только…

– Только? – Инени приподнял бровь.

– Если я отправлюсь с сотней кораблей на север, такое лишь слепец не разглядит. А зрячих в Та-Кем – как блох в собачьей шкуре… Увидят, донесут! Если Софре, не страшно – подумает, что я спешу к нему на помощь. А если Хоремджету? Плыть от порогов до Города семь дней, и за этот срок всякое может случиться… и с царицей, и с Софрой, и даже с Великим Домом…

«Верная мысль, – решил Семен. – Страна ведь – как сливная труба, шаг влево, шаг вправо – сгоришь в пустыне, а что и зачем по трубе плывет, то каждому заметно. Если корабли с войсками, да еще в столицу, тут уж и гадать-то нечего! Ну, приплывут, столица на месте, да без царицы! А царь – вот он царь, сидит на троне, кушает финик, и при нем – Хоремджет…»

Он прочистил горло, уже не думая о том, куда и во что придется ввязаться и чем грозит ему – а главное, истории! – подобный поворот событий. Сомнения и страхи вдруг покинули Семена, и родилась уверенность, что ниточка его судьбы уже вплетена в некую прочную ткань, связана с ней крепко-накрепко и что бы он ни сделал, какой бы подвиг или глупость ни свершил, нитку из ткани уже не выдернешь. А если так, чего бояться? Трус не играет в хоккей!

Инени кивнул ему:

– Что-то хочешь сказать, Сенмен?

– Не сказать, спросить. – Он повернулся к Инхапи. – Среди твоих солдат, почтенный, есть уроженцы Уасета? А также других городов неподалеку от столицы? – Семен бросил взгляд на жреца, и тот принялся перечислять:

– Южный Он, Танарен, Кебто, Джеме… Да я сам из Кебто, из пятого сепа.

– И много их, этих воинов?

– Две трети, если не больше… К чему ты клонишь, ваятель?

– К тому, что у этих людей есть родичи, которых они захотят навестить. Отпусти их домой, Инхапи. Пусть плывут небольшими группами, спрятав оружие, пусть идут гребцами на грузовые баржи или в конвой. И так – день за днем, постепенно, незаметно… Пусть остановятся в Уасете у своих родичей, сидят тихо, как мыши, не пьянствуют, не бродят по улицам… Ждут!

Инхапи прижмурил на мгновенье здоровый глаз, потом раскрыл его и с удивлением уставился на Семена.

– Хоу! Соображаешь! Тысяч пять так можно перебросить… чезеты Львов, Пантер, Гепардов и Гиен… вот только с колесницами не выйдет…

– А зачем колесницы в городе? Город – не поле, там их не развернуть. Там нужны стрелки и пехота с мечами и топорами… ну, еще копейщики на всякий случай. Нужны хорошие командиры, знающие город, способные быстро собрать людей. Преданные, решительные…

Слушая его, Инхапи покачивал головой как заводная игрушка и, наконец, ухмыльнулся, растянув до ушей щербатый рот.

– Ты и правда ваятель? Хмм… Удивительно, клянусь Сорока Двумя! А повадки такие, будто год за годом лез на стены, разбивал ворота и вспарывал животы! Впрочем, как болтают в Саррасе… – Он замолчал, наклонился к Семену и ткнул его кулаком в грудь. Кажется, это считалось знаком одобрения.

– Вот видишь, – заметил жрец, лукаво поблескивая глазами, – я ведь прав, когда рассуждаю о сложной человеческой природе. Он не помнит городов под Уасетом, но знает, как утихомирить разбушевавшихся кушитов, как тайно переправлять солдат и какие воины нужнее на улицах и площадях. А все потому, что Хнум…

– Хнум, Хнум! – бесцеремонно перебил Инхапи. – Хнум вылепил немало глупцов, бездельников и болтунов! Решают же молчащие… Вот, взгляни на нашего хозяина, на благородного Рамери! Он молчит, но встретились мы по его воле и в его доме. Потому что он так решил!

– Еще не решил, – веско произнес властитель Южных Врат. – Я еще раздумываю и решаю. Конечно, Мен-хепер-ра – жизнь, здоровье, сила! – слишком молод, но не годится, чтобы верховный жрец или начальник войск, подобный выскочке Хоремджету, правил вместо него. Конечно, супруга бога Хатшепсут прекрасна и мудра, как знает об этом каждый в Обеих Землях… Все это так! Но женщины не созданы для власти.

– Не забывай о прошлом, сиятельный, о далеком и недавнем прошлом, – возразил Инени. – Разве не правили в древности Обеими Землями Нит-окре и Нефер-сук? Разве Аххотеп и Нефретири, великие жены царей[15], не разбирались в делах правления? И разве наша владычица не превосходит всех их мудростью?

– Превосходит, – согласился наместник, – и потому я готов ей служить. Почти готов! Если узнаю, что получу за это.

При этих словах Инхапи ухмыльнулся, а жрец с кислым видом покачал головой.

– О, люди, люди! Даже самые достойные из вас греховны, ибо в каждом деле ищут выгоду, забыв о краткости жизни и о том, что ждет их суд Осириса! Ну что ж, мой господин, ты не лучше и не хуже прочих… И, как любой из нас, желаешь к собственной выгоде прозреть грядущее… Давай-ка спросим о том Сенмена, и пусть он скажет, что ты получишь.

– Жизнь, здоровье, силу, – перечислил Семен, стараясь скрыть улыбку. – Жизнь твоя продлится до старости, здоровье не потерпит ущерба, а сила, которой тебя наделили боги и пер’о, останется с тобой. Ты все сохранишь, сиятельный, пока живет и правит Хатшепсут. В противном случае…

Он смолк, но Инени пояснил недосказанное:

– Силу твою, богатство и власть сжуют, как финик, тебя же выплюнут, как косточку. Кто ты для великой царицы? Наследственный хаке-хесеп, служивший ее отцу, наполнивший войско людьми, а житницы – хлебом! Кто ты для юнца, который сидит в Великом Доме? Никто! Твои заслуги – пыль в его глазах, и если о них когда-нибудь вспомнят, то через много лет. Когда осел поднимет хвост и капнет золотом, а кошка разродится журавлем… Можно и не дожить, мой господин.

• Предыдущая
• 26/78
• Следующая