Сделка с дьяволом - Бенцони Жюльетта - Страница 1

• 1/69
• Следующая

Вдовствующая графиня де Сент-Круа положила три кусочка сахара в крошечную кофейную чашечку и медленно помешала содержимое серебряной ложкой. В пламени камина фиолетовым огнем вспыхнул на безымянном пальце левой руки огромный аметист – память о ее дяде епископе.

Шел рождественский пост, и, верная привычке одеваться в цвета, соответствующие, по ее разумению, определенной церковной службе, старая дама являла ныне взору целую симфонию епископских тонов в бархате, что придавало ей величественный вид и очень шло к ее белоснежным волосам. Она улыбнулась Гортензии, устроившейся у ее ног на низенькой скамеечке, и принялась пить свой кофе маленькими глоточками, жмурясь от удовольствия, отчего вокруг глаз лучиками разбежались морщинки.

– М-м-м, – с наслаждением покачала она головой. – Как можно пить кофе где бы то ни было еще, если однажды попробовал его у вас!

– Правильнее сказать, у Дофины, – ответила Гортензия. – Это она научила Клеманс трудному искусству приготовления вкусного кофе. И теперь всякий раз, как в гостиную вносят поднос, мне кажется, что она вот-вот появится следом в своем неизменном чепце с зелеными лентами и, светясь улыбкой, попросит налить ей чашку. Странно, но у меня до сих пор такое ощущение, что я гостья здесь: никак не могу свыкнуться с мыслью, что теперь это мой дом.

– Поэтому-то вы здесь ничего не меняете?..

Мадам де Сент-Круа обвела взглядом уютную гостиную, любуясь изумительными креслами в стиле Марии-Антуанетты и таким же канапе, на обивке которых искусной иглой мадемуазель де Комбер были вышиты охапки роз нежнейших тонов. Такие же розы украшали ленты, которыми были забраны пышные занавеси зеленого полотна. Взгляд графини скользнул дальше, по обитому бархатом зеленому шезлонгу, и остановился наконец на больших старинных пяльцах, в которых так и осталась незаконченная вышивка.

– Мне ничего не хочется здесь менять, – тихо ответила Гортензия. – Я люблю этот дом таким, каков он есть, вплоть до мелочей. Мне кажется, что Дофина жива, я чувствую, что она рядом, и мне отрадно ее присутствие. Впрочем, и мадам Пушинка не позволит ничего менять в своем окружении, – добавила она, протянув руку и погладив великолепную светло-серую кошку, спящую на подушке у камина.

– Как грустно, однако, смотреть на эту незаконченную вышивку. Почему бы вам не взяться за нее, если уж вам хочется, чтобы присутствие Дофины ощущалось и далее? Все владельцы замка Комбер с незапамятных времен обожали вышивание.

– Я попробую, но, боюсь, у меня для этого не хватит таланта. Еще кофе?

– С удовольствием. Вот уже много лет, как я сплю всего по три часа в сутки, и жаль было бы лишать себя удовольствия из-за такой безделицы.

Гортензия наполнила чашки и вновь уселась на свою скамеечку. В гостиной воцарилась тишина. Но это была особая тишина, тишина, свойственная сельскому жилищу, тишина, которая никогда не бывает абсолютной, отчего кажется, что она пронизана еле уловимыми признаками жизни и соткана из уюта, доверия и дружеского тепла. Аромат кофе, смешиваясь с запахом сосновых и буковых поленьев, пылавших в камине, укутывал Гортензию и ее старую приятельницу, усиливая ощущение защищенности и душевного комфорта, которое обычно возникает при общении щедрых душой людей.

За стенами дома царило ледяное дыхание гор Оверни, с которых зима сорвала их зеленые одежды, горные стремнины курились белым паром, превращавшимся в туман. Низко нависшие тучи предвещали скорый снегопад – время долгих вечерних посиделок, когда соседи, занятые различным рукоделием, собираются в тесный кружок и их отдыхающие от тяжких полевых работ руки послушно следуют творческой фантазии, создавая красоту. А еще это время сказок и легенд, которые никогда не надоедает слушать, ибо воображение старых людей из года в год украшает и оттачивает древние сказания…

Гортензия любила эту зимнюю пору, очарование которой открылось ей еще в Лозарге, в старой огромной кухне, у большого очага. Здесь, в Комбере, все было почти так же, только более изящно и уютно. Она многого ждала от этой зимы, которая только-только начиналась, ее согревала надежда, что скоро они заживут вместе с Жаном в сладком уединении разделенной любви. Воображение рисовало ей длинные вечера втроем: она, Жан и сын; ее мальчик изо дня в день будет расти, раскрываясь навстречу жизни, как цветок в лучах весеннего солнца.

Но окна замка были слишком плотно закрыты, а гостиная слишком уютна для Волчьего Жана. Шелк и бархат мало подходили этому человеку, который, несмотря на подлинную культуру, обретенную в уединении, по-настоящему любил лишь бескрайний простор, дремучие леса и чистое небо над головой. Три месяца прошло после трагедии, разыгравшейся в Лозарге, и Гортензия уже начинала всерьез беспокоиться о том, что их с Жаном взгляды на совместное будущее, по-видимому, очень сильно различались.

Решительным жестом графиня поставила чашку на столик и, как будто прочитав мысли молодой женщины, самым решительным тоном осведомилась:

– Ну и где он теперь?

Именно этот вопрос занимал сейчас Гортензию больше всего, а потому ей и в голову не пришло сделать вид, что она не поняла, о ком идет речь.

– Мне ничего не известно об этом, – сказала она, грустно качая головой. – Вы же знаете, он не из тех людей, которые охотно делятся с другими своими планами, он… очень скрытный.

– Но тот ли он человек, который способен составить ваше счастье, вот в чем вопрос, – и увидев, что Гортензия нахмурилась, графиня добавила уже более мягким тоном: – Только не подумайте, что я пытаюсь вмешиваться не в свои дела. Любовь – изумительное чувство, но такое хрупкое, что посторонний человек часто ведет себя крайне неловко. Я люблю вас и хотела бы, чтобы вы были счастливы. Однако все больше сомневаюсь, так ли это…

В ответ золотисто-карие глаза Гортензии засияли таким светом, что графиня де Сент-Круа едва удержалась от улыбки. Но свет очень скоро погас. Гортензия опустила глаза и отвернулась. Старая дама положила руку в фиолетовой митенке на руку своей юной подруги.

– Я полагаю, мой возраст позволяет мне самой ответить на свой вопрос, и простите меня, если мои слова обидят вас…

– Я слушаю вас.

– Мне кажется, что, если бы жизнь состояла из одних ночей, вы были бы счастливейшей в мире женщиной. Полноте, не надо краснеть! Мы обе женщины, и если при взгляде на меня в это теперь трудно поверить, тем не менее знайте, что и мне довелось испытать блаженные ночи страсти. Я знаю, что значит любить и терять от этого голову.

Гортензия невольно улыбнулась. Ей совсем нетрудно было поверить, что ее собеседница знала толк в подобных делах: ведь ее любовная история с наместником епископа стала одной из легенд местного эпоса. Всем в округе было известно, что давным-давно, еще до революции, прекрасная Эрмини де Соранж и наместник так пылко любили друг друга, что стали причиной громкого скандала, поскольку влюбленные, играя в Ромео и Джульетту, встречались попросту в комнате девушки, расположенной в двух шагах от той, где почивал ее суровый отец. Их, естественно, обнаружили, и Луи д'Эди пришлось спасаться бегством в одной рубашке, дабы избежать побоев, коими ему угрожал лакей оскорбленного папаши. Эрмини посадили под замок, но ей удалось бежать и воссоединиться со своим возлюбленным в старом полуразрушенном замке у подножия плато Маржериды, где тот некоторое время укрывался.

Их без труда обнаружили, и после проведенной по всем правилам Средневековья осады крепости Эрмини была силой водворена в родительский дом в Сен-Флу, а Луи пришлось отправиться на Мальту, дабы там растрачивать свой юношеский пыл в охоте на варваров. Спустя несколько недель Эрмини насильно выдали замуж за престарелого графа де Сент-Круа, которого она ненавидела до самой его кончины, к ее счастью, не заставившей себя долго ждать.

• 1/69
• Следующая